Григорий Ефимович поморщился.
— Я вешаю трубку, — сказал он. — Перезвоните как-нибудь в другой раз.
— Когда?
Журналист подумал и сказал:
— В следующем году. Пока.
— Ну что ж, — ответствовала трубка, — если ты согласен лишиться бутылочки отличного канадского виски, которую я держу в руке…
— Денис, ты, что ли?! – внезапно узнал старого приятеля журналист. — Черт возьми, сколько лет, сколько зим! Ты где скрываешься?
— Да я-то на месте. А вот тебя что-то давно не было видно на горизонте.
— Да. Извини, — сказал смиренным голосом Григорий Ефимович. — Сам понимаешь — работа. Сегодня здесь, завтра там. Замотался совсем.
Журналист вновь посмотрел на забытый стакан и тяжело вздохнул.
— Да, — сказала на это трубка. — Вижу, тяжело тебе приходится. Ну и где лучше: «здесь» или «там»?
— Нигде, — ответил Григорий Ефимович. — Помнишь, как у Бродского: «Скучно жить, мой Евгений. Куда ни странствуй — всюду жестокость и тупость…» Вот и у меня так же. Куда ни приедешь — всюду одно и то же дерьмо.
— Так, — сказал Денис. — Теперь понятно. Вижу, ты еще не успел опохмелиться. Ладно, перезвоню через пять минут. Управишься?
Григорий Ефимович оскорбленно хмыкнул:
— Ты меня неправильно понял, старик. Но кое-что я действительно сделать не успел. Жду через пять минут. Пока.
Журналист положил телефон на диван и проворчал с притворным гневом: «Ох уж эти мне сыщики. Все-то они знают».
Через пять минут, когда Григорию Ефимовичу значительно полегчало, а стакан с виски и содовой был пуст, телефон зазвонил вновь.
— Слушаю, — сказал журналист пободревшим и подобревшим голосом.
— Гриш, помнишь то дело, с которым ты ко мне обращался?
— Конечно, старина! Такое не забывается. Я очень тебе благодарен.
— А помнишь, что ты мне сказал, когда все было закончено?
— Конечно! Я сказал тебе: «Вот тебе, Денисыч, деньги. Расплатись со своими ребятами. И никого не обидь».
— А еще?
Григорий Ефимович задумался:
— Убей меня бог, Денис, но не помню.
— Ты сказал: «Вот тебе, Денисыч, деньги. Но я перед тобой в неоплатном долгу». И добавил…
— Если понадобится моя помощь — обращайся, — закончил за него журналист. — Прекрасно помню! Мог бы и не напоминать. Значит, время настало. Так я должен понимать?
— А у тебя есть возражения?
— Что ты, старина. Всегда рад помочь старому другу. Что случилось?
В трубке помолчали и вслед за тем тихий, ясный голос старого приятеля спросил:
— Ты ведь когда-то работал на радио «Свободная волна»?
Григорий Ефимович Штейн действительно был когда-то сотрудником радиостанции «Свободная волна». Много воды утекло с тех пор, забылись былые обиды, но старый журналист до сих пор вспоминал те годы как одни из самых лучших в своей жизни. Хорошее было время, веселое.
Штаб-квартира радиостанции находилась тогда в Баварии, в славном городе Мюнхене. Эмигрировавший из Советов Гриша Штейн жил всего в нескольких кварталах от офиса, который занимала «Свободная волна». Поэтому не было ничего странного в том, что в конце концов судьба занесла его именно в эти пенаты и сделала из него профессионального журналиста-«говоруна» (как в шутку называл себя сам Штейн).
Работа на радио Григорию нравилась. Он вел передачу «Журналисты за круглым столом» и получал от этого большой кайф. По долгу службы Штейну приходилось встречаться с интересными людьми, всегда быть в курсе событий, ездить в постоянные командировки — а это было именно то, о чем сын учителя и медсестры Гриша Штейн мечтал с детства.
Однако несколько лет назад все изменилось. Может быть, пришло наконец понимание того, что не все светлые и славные на вид личности, называющие Григория другом и хлопающие его при встрече по плечу, являются такими же светлыми внутри.
Однажды утром Гриша Штейн проснулся и понял, что сволочи обитают не только где-то там, далеко за семью границами, но и здесь — рядом с ним. И многие из этих сволочей — его давнишние друзья и коллеги. Он понял, что жизнь, которую ведут они (да и он сам), полна не романтики, как это ему представлялось до сих пор, а скорее наглого, неприкрытого скотства.
Так для старого журналиста закончилась работа на радио. Без куска хлеба он, конечно, не остался: помогли старые связи. Да и имя у него к тому времени в журналистских кругах было уже довольно громкое. Новая работа нашлась быстро, и доход она приносила ничуть не меньший, чем прежняя.
С Денисом Грязновым судьба свела Григория Штейна около двух лет назад. Дело в том, что — несмотря ни на что — журналист продолжал любить Россию. Как только рухнул «железный занавес», он тут же собрал вещи и отправился в Первопрестольную. Пока что в качестве журналиста. Побывав один раз, остановиться он уже не смог. Для человека, чья работа — события и новости, Москва была просто профессиональным раем. Здесь постоянно что-то происходило. Рушилась старая идеология, появлялись новые политические силы, власть в стране переходила из рук в руки. Наблюдать за всем этим со стороны было для Григория невыносимо. Он хотел сам участвовать в истории, быть не простым наблюдателем, а участником событий.
Со временем журналист Штейн прикупил себе в Подмосковье небольшую дачку. Зимой и осенью Григорий жил в Мюнхене, в своей собственной квартире, но весну и лето неизменно проводил здесь — среди «березок средней полосы».
В одном из московских ресторанов, в которые Штейн наведывался каждый раз, когда выезжал в город — а случалось это чаще всего по понедельникам, — Григорий познакомился с небесным созданием в лице ослепительной блондинки Наташи. После нескольких бокалов полусладкого шампанского Григорий Ефимович пригласил Наташу посетить его скромную загородную обитель. Наташа предложение приняла. Между ними завязался бурный роман.
Роман этот длился почти полгода, ровно до тех самых пор, пока у Гриши Штейна не начались неприятности на работе. Уж слишком много времени, сил и средств отдавал он своему юному небесному созданию.
Как только тучи над головой Григория Ефимовича сгустились, а его кошелек — по-прежнему не пустой — перестал трескаться от распиравших его изнутри небрежно сложенных баксов, нежное создание исчезло. Не привыкший к подобному повороту дел Штейн бросился на поиски беглянки. Тем более когда узнал, что беглянка эта, перед тем как бросить старого журналиста на произвол судьбы, прихватила с собой кое-что из его личных сбережений, отложенных на черный день, а также парочку икон восемнадцатого века, которые старый лис Штейн приобрел по случаю в одной из заброшенных смоленских деревень.
Денис Грязнов никогда не отказывался от хорошей работы, тем более когда за нее платили хороший гонорар. Нежное создание обнаружилось на девятый день поисков. Сева Голованов мягко и ненавязчиво отшил ее нового кавалера — стокилограммового дядю с толстой бычьей шеей, обвитой золотой цепью, точь-в-точь как в сказке Пушкина про дуб. Филя же, славившийся умением быстро сходиться с людьми и педагогическими навыками, провел с девушкой воспитательную беседу. После чего смоленские иконы были возвращены их законному владельцу вместе с остатками денег, большая часть которых пошла на покрытие расходов «Глории», а также на оплату самоотверженного труда ее сотрудников.
Глава одиннадцатая
Новая встреча старых знакомых состоялась в Петровско-Разумовском парке. День был жаркий, и Штейн предложил Денису поваляться на пляже, совмещая приятное с полезным. Денис, поразмыслив, согласился. В конце концов, когда еще доведется подставить спину под теплые лучи летнего солнца и покувыркаться в прохладной, искрящейся воде.
— Ну как загар? — обратился Денис к распластавшемуся на покрывале журналисту, пожимая протянутую снизу вверх руку.
— Пристает, — с улыбкой ответил Григорий.
Он перевалился на бок, вытащил из сумки две бутылки пива. Одну оставил себе, а вторую протянул Денису:
— Угощайся, старина.
— Да нет, спасибо. У меня свое.
Денис показал Штейну пакет ананасового сока, который держал под мышкой.
Григорий хлопнул себя по лбу:
— Черт! Совсем забыл! Ты же у нас приверженец здорового образа жизни. Помнил бы, накупил бы тебе живых йогуртовых культур и полкило бифидобактерий в придачу.
— Ничего. Я как-нибудь обойдусь, — заверил старого приятеля Денис, вскрывая пакет с соком.
— Ты-то обойдешься, а мне что делать?
Григорий приподнял сумку и легонько ее тряхнул. Раздался тихий звон бутылок.
— Видал? Что же мне теперь, все это самому глотать? Никакого здоровья не хватит!
— Ты сам себе враг, маленький Буратино, — назидательно сказал Штейну Денис и сделал большой глоток из своего пакета. — Ах! – выдохнул он, вытирая губы рукавом толстовки. — Вкуснотища!
— Присаживайся, — пригласил его жестом Штейн. — Стоишь здесь, как тополь на Плющихе. Да, и не забудь стянуть брюки. На нас и так все оборачиваются.
Денис послушно разулся, стянул с себя брюки и толстовку и, глянув на поблескивающую невдалеке воду, махнул рукой:
— Разговоры потом. А сперва…
Он отошел немного назад и с разбегу ухнул в озеро, подняв целый сноп ослепительных брызг.
Вода была чудо как хороша.
Штейн открыл бутылку пива, приложился к горлышку и, когда бутылка опустела на треть, последовал примеру Дениса.
— Пусть сильнее грянет буря! — гаркнул он, падая на воду мускулистым животом.
Минут через десять журналист и сыщик валялись на покрывале, блаженно щурились на солнце и попивали свои напитки.
— Как поживают Филя и Сева? — улыбаясь, спросил Штейн.
— Лучше всех, — ответил Денис. — Есть, конечно, и проблемы, но эти ребята привыкли решать все свои проблемы сами.
— Это точно, — убежденно сказал журналист. — Насколько я помню, они и с чужими проблемами неплохо справлялись. Передавай им при встрече привет.
— Обязательно.
Приятели помолчали, наслаждаясь теплым солнышком.
— Ну, — вновь заговорил Штейн, тряхнув мокрыми волосами, — так что у тебя ко мне за дело, Рыжий?
Денис посмотрел на приятеля и улыбнулся:
— Ты, Гриша, сейчас больше похож на викинга, чем на борзописца. Ну да ладно.
Денис сделал серьезное лицо, сразу постарев лет на пять. Поперек высокого чистого лба пролегла глубокая морщина.
— Для начала пообещай мне, что все, что я тебе сейчас скажу, останется между нами.
Штейн провел рукой по волосам, проверяя — не высохли ли, и произнес зловещим, хриплым шепотом:
— Могила.
— Верю, — сказал Денис. — На тебя всегда можно было положиться. По крайней мере раньше.
— Люди меняются, — как бы между прочим заметил Штейн.
Денис пропустил это замечание мимо ушей.
— Дело, Гриша, обстоит следующим образом. Наша контора расследует одно загадочное убийство. Загадочное потому, что ни прокуратура, ни МУР за два месяца работы не сумели напасть на след преступника. Убитая — сотрудница радиостанции «Свободная волна», в которой ты когда-то имел честь работать.
— Тоже мне честь, — тихо пробурчал Штейн. — А про твою убитую я и так знаю. Это Доли Гордина, так?
— Так, — кивнул Денис. — С вашим братом журналистом и разговаривать неинтересно, — пожаловался он. — Все-то вы знаете.
— Ну, положим, знаем мы не все. Но кое-какие предположения, конечно, имеются.
Григорий Ефимович вытащил из сумки вторую бутылку пива и открыл ее зубами.
— Силен! — похвалил Денис.
— Зубы — единственное, что во мне осталось здорового, — грустно сообщил Штейн и тут же запил свою грусть хорошим глотком пива. После чего громко икнул и сказал: — Продолжай.
— Спасибо, — склонил голову в легком поклоне Денис. — Только продолжать-то мне пока нечего. Известно, что у Доли Гординой был острый и зловредный язычок и многие из сотрудников «Свободной волны» отзываются о ней как о сущей мегере…
— Это так, — кивнул Штейн. — С Доли лучше было не связываться. Она могла так припечатать одним словом, что потом полдня будешь себя от стенки отскребать.
— Как думаешь, это могло стать причиной ее смерти?
— Вряд ли, — пожал плечами Григорий Ефимович. — Хотя как знать, как знать… Мне-то сдается, что дело тут совсем в другом.
Заинтриговав приятеля, Штейн вновь взялся за свое пиво. Денис терпеливо ждал. Лишь когда вторая бутылка опустела, журналист отбросил ее в сторону и соблаговолил продолжить разговор.
— Видишь ли, друг мой Грязнов, в мире — извини меня за невольный каламбур — полно грязи. И порой человек не замечает, как сам, по собственной воле вляпывается в нее.
— Ты имеешь в виду вашу радиостанцию?
— Ее, — подтвердил Штейн. — Ее, родимую, и имею. Как раньше она имела всех нас. Опять-таки прости за каламбур. Так вот. Ты наверняка знаешь, что финансирование «Свободной волны» шло из кармана американского налогоплательщика. Это де-факто. А де-юре — деньги на работу волны выделял конгресс США. Деньги это были, я скажу тебе, немалые. На праведное дело борьбы со Страной Советов, на подрыв устоев советского общества конгресс никогда не жалел денег. Журналисты, выезжающие в Москву, получали огромные командировочные…
— Это что-то типа нынешних боевых, которые выплачивают бойцам и журналистам в Чечне? — поинтересовался Денис.
— Ну можно и так сказать. Вот только суммы уж больно несоизмеримы. Ну ладно. Это одна сторона медали — финансовая, а была еще и другая.
Штейн потянулся за третьей бутылкой, но Денис перехватил его руку.
— Сначала дело, Гриша, — твердо сказал он.
— Ты что, моя мама? — ощерился на него Григорий Ефимович. — Да ты мне в сыновья годишься, мальчишка!
Денис пожал плечами и выпустил запястье журналиста.
— Вот так-то лучше, — усмехнулся Штейн, потирая запястье.
Он достал из сумки бутылку, вскрыл ее обычным своим способом, глянул на насупившегося Грязнова и примирительно произнес:
— Последняя, Денисыч. Гадом буду.
Денис лишь пожал плечами — дескать, поступай как знаешь, что я тебе, в самом деле, мама, что ли.
— Обиделся, — констатировал Штейн. — Ладно.
Он сделал пару глотков из открытой бутылки и отставил ее в сторону.
— Продолжаем разговор, — произнес заметно повеселевший журналист. — Итак, у этого темного дела помимо чисто финансовой была еще и нравственная сторона. Покрытая завесой тайны для всех непосвященных. И сейчас я тебе эту завесу чуть-чуть приоткрою. Ты, конечно, знаешь, что главой русской службы «Свободной волны» является господин Леонидов Юлий Семенович, а московское бюро возглавляет Зелек Шустов, ставший с недавних пор знаменитым тележурналистом.
— Я в курсе, — кивнул Денис.
— Так вот, — продолжил Штейн. — У Шустова и Леонидова весьма своеобразные представления о способах набора в штат персонала и проведения корпоративных вечеринок. Говоря короче — в конторе Леонидова процветает беспросветное пьянство, а в конторе Шустова — столь же беспросветное и ужасающее по своим масштабам блядство. Ты следишь за моей мыслью?
— Я слушаю, слушаю.
— Молодец. Итак, что же происходит в двух этих замечательных конторах? — Григорий Ефимович протянул руку к бутылке с пивом, но наткнулся на суровый взгляд Дениса и тут же отдернул руку. Во избежание эксцессов. Он тяжело вздохнул и продолжил: — Напротив конторы Леонидова имеется дивный пивной бар, где Юлий Семенович по четвергам устраивает «День открытого пьянства».
— Звучит впечатляюще.
— В жизни это впечатляет еще больше, уверяю тебя.
— А поподробней можно?
— К тому и веду, старина, к тому и веду… — Штейн вновь покосился на бутылку, но уже незаинтересованно, безо всяких притязаний, как на произведение искусства. — В общем, на этих четвергах все сотрудники Леонидовской конторы упивались в стельку. Сам Юлий Семенович за вечер приговаривал пару бутылок «Джонни Уолкера». Это такая марка виски.
— Я в курсе, — обронил Денис.
— Вот так так! — восхитился Григорий Ефимович. — Довольно глубокие познания для непьющего. Ладно. В общем, Леонидов был знатным пьяницей и, насколько я слышал, таким он и остался. Более того, в штат он брал только тех, кто принимал участие в «Днях открытого пьянства». Тем, кто не соглашался пить, тут же указывали на дверь.