Я сконфуженно согласилась:
– Хорошо, халат и шлепанцы снимем в квартире.
– И голый труп потащим в лифт? А если случайно выйдут соседи? Что они скажут? Не обижайся, куколка, но это совсем неприлично, – осудила меня Гануся. – Надо бы его приодеть.
– Может, еще скажешь и приобуть? – возмутилась и я. – Ты знаешь, я бедная! Нет у меня для трупов свободной одежды! Особенно обуви!
– В любом случае, куколка, не понимаю, как мы потащим твой труп. Я боюсь мертвецов.
– Она как живая! – бодро заверила я.
Гануся, похлопав своими большими глазами, вздохнула:
– Нет, я не могу. Мы можем столкнуться с соседями, и пострадает моя карьера.
– На моей площадке это исключено – там одни совы, раньше девяти в субботу не просыпаются, а внизу придется проявить осторожность. В одном ты права: не стоит катать по городу голый труп. Честное слово, не знаю, что делать. Даже если я пожертвую трупу что-то из шмоток, это тоже не выход. Предлагать свои вещи трупу рискованно. Их могут узнать.
Гануся уставилась на меня, как на сумасшедшую.
– Ну е-мое! Если ты утверждаешь, что та, мертвая, вся в тебя, то встречи с милицией в любом случае не избежать, – снисходительно пояснила она и многозначительно покрутила у своего стильно выбритого виска наманикюренным пальцем.
Пришлось возразить:
– Да, но при этом я могу настаивать, что не подозревала о существовании трупа. А вот после обнаружения на нем моих вещей бесполезно толкать подобные речи.
– Твои речи странны по-любому, – «обрадовала» меня Гануся и с тяжелой обидой добавила:
– Жаль ковер, лучше бы ты продала его мне, когда я тебя об этом просила.
– Ну, кто же знал, – я пожала плечами. – К тому же ковер безнадежно испорчен. На нем кровь.
– Крови не было бы на ковре, продай ты его мне, – послала новый упрек Гануся.
Я заупрямилась:
– Кровь была бы, но уже на полу.
– С полу кровь легче смывается.
Меня передернуло: о чем мы говорим? Соседи там просыпаются, труп разлагается, а мы мелем всякую чушь.
– Так ты поможешь мне или нет? – воскликнула я и задала законный вопрос:
– На кой ляд тогда мне подруги?
– А я что, единственная твоя подруга? – опомнилась вдруг Гануся. – Попроси Нинусю.
– Ты финансист, – брякнула я.
– А Нинуся психолог.
– Ну сама посуди, зачем трупу психолог?
– А финансист трупу зачем?
– Финансист нужен мне, а не трупу, – сочла нелишним я пояснить. – Мне нужна твоя трезвость ума! Ты можешь представить реакцию романтичной Нинуси? Она тут же бухнется в обморок, если раньше от разрыва сердца, бедная, не умрет. Хватит плодить трупы. Ты финансист, а потому правильно смотришь на жизнь. Тоже мне, сообразила, кого предложить. Нинусю!
Гануся осознала свою вину и дрогнула.
– Ой, не знаю, куколка, – вздохнула она. – Вижу, и в самом деле, кроме меня, тебе не на кого положиться. Но с другой стороны, я боюсь мертвяков. И карьера моя… Куколка, ты честно признайся, точно не имеешь к этой девице никакого отношения?
– Кроме того, что мы похожи друг на друга как две капли воды! – воскликнула я и с чувством перекрестилась.
Гануся сразу поверила.
– Ладно, ты сирота, надеяться тебе действительно не на кого. Никого нет, кроме подруг. Я помогу тебе вытащить труп, а ты мне за это…
Гануся ушла в себя.
– Родненькая, все что хочешь, только быстрей, труп там не просто лежит, он разлагается, – с жаром взмолилась я.
– А ты мне – свою лисью шубу, – не растерялась Гануся.
Я взвилась:
– Разве можно так бесчеловечно пользоваться чужим горем?!
– Я рискую целой карьерой, а тебе жаль какую-то старую шубу!
– Ничего себе, старую! Ей нет и трех лет! Люди к этому возрасту только-только говорить начинают!
Согласитесь, резонное уточнение.
Но не для Гануси.
– А шубы к этому возрасту начинают облезать, если их носить в дождь, – парировала она.
– Ладно, шуба твоя, – горько вздохнула я. – Только куда тебе моя лисья шуба?
– Это уж забота моя, – возликовала Гануся. – Буду худеть, теперь появится мощный стимул.
– Очень рада, что есть польза и от меня, – горюя, сказала я и предложила:
– По коням?
– У меня кобыла, – рассмеялась Гануся, и мы помчались в ее гараж.
Глава 10
Мы выкатили «Оду» Гануси и понеслись.
И чем ближе подъезжали к моему дому, тем хуже становилось Ганусе. Она так откровенно дрейфила, так часто вытаскивала трясущимися пальцами сигареты из пачки и так безбожно дымила, что я невольно порадовалась расставанию с шубой.
Теперь только шуба спасала меня от трупа в квартире. Я хорошо изучила Ганусю: если ей чего-то захочется, она готова на все. Транспортировка голого трупа не есть подвиг в сравнении с тем, на что способна Гануся.
Как я и предполагала, у лифта она взяла себя в руки и категорично изрекла:
– Отдашь мне к шубе и сапоги.
– Какие? – насторожилась я.
– Французские.
Нет, это грабеж среди белого дня! Такое услышать от лучшей подруги! Кто она после этого?
Правильно вы подумали.
– Хорошо, – скрепя сердце ответила я, – но мои сапоги тебе на два размера малы.
– Не правда, как раз впору.
Я решила не злить Ганусю – в гневе она страшна.
– Бог тебе судья, – вздыхая, сказала я, – сапоги так сапоги, и хватит. Умерь аппетит, иначе будет два трупа.
– Не жадничай, – добродушно хихикнула Гануся, предоставляя мне возможность первой выйти из лифта. – К сапогам добавь и юбку.
– Какую?
– Из кожи. Иначе зачем сапоги?
Гануся права: во французских ботфортах, кожаной мини-юбке и лисьей шубе до пят (которая нараспашку) я выгляжу «офигенно».
Если хорошенько накрашусь.
Если нет на лице приличной косметки, ничего меня не спасет: бледная кареглазая поганка, «украшенная» легкой косинкой.
Все это ужасно даже в шубе с ботфортами!
Но вернемся к моей беде. Впрочем, в том, о чем шла речь перед этим, тоже радости мало.
Так вот, на этот раз я тщательно закрыла дверь, а потому на ходу достала ключ и только было собралась вставить его в замочную скважину, как обнаружила, что дверь снова открыта.
– Нет, пора снимать этот бесполезный замок! – возмущенно воскликнула я, влетая в квартиру.
– Зачем? – испугалась Гануся.
– Будто есть в нем смысл, если сам он себе хозяин: закроешь – открыт, оставишь открытым – закрыт.
Не слушая меня, Гануся метнулась в гостиную, в спальню, в зеленую комнату, в кухню и, пока я мучила дверь, успела вернуться обратно. Вид у нее был… Короче, малообещающий вид.
– Ну, е-мое! – гневно прогремела она. – Ты, куколка, вижу, решила поиздеваться над своей лучшей подругой! Ха, в шесть утра! Другого времени не нашла для шуток?
– Нет, а что произошло? – заискивающе пискнула я, почуяв неладное.
– Где твой труп?
Чтобы определить, что труп снова пропал, не было необходимости метаться по всей квартире: я оставила его в коридоре. И там трупа не было.
Я села, где стояла (то есть на пол), и схватилась за сердце рукой.
– Гануся, – выдавила я из себя, – на кухне в аптечке должно быть лекарство от нервов, оставшееся от мужа. Налей побольше в стакан и принеси.
Моя подруга педантично заметила:
– Там много его лекарств. Как называется? Я рассердилась:
– Понятия не имею. Можешь спросить у моего бывшего мужа.
Пока я пребывала в прострации, Гануся – вот она, финансистская жилка! – именно так и поступила: позвонила моему бывшему мужу, спросила, как называются все лекарства, которыми он спасал от меня свои нервы, после чего накапала необходимую дозу. И все это не спеша, с расстановкой, сосредоточенно.
Я все это время сидела на полу в коридоре напротив двери в гостиную и тупо смотрела на таджикский ковер, который Гануся доверчиво считала персидским.
– Не может быть, – сказала я, выпив нервных лекарств, – этого просто не может быть.
Видимо, мой муж знал толк в лекарствах, потому что капли подействовали. Я пришла в себя и полезла под антикварный диван. Никакой крови там не было, хотя дело так и не дошло до влажной уборки – труп помешал, он выпал из шкафа.
Я метнулась в прихожую и (не чудо ли!) обнаружила свои шлепанцы, о пропаже которых так подробно жаловалась Ганусе. Поход в ванную увенчался полным провалом. Мой халат, в отсутствие которого так долго не могла поверить Гануся, лежал на своем обычном месте: между стиральной машиной и полочкой для белья.
– Что все это значит? – добила меня резонным вопросом Гануся.
Она не смирилась с потерей моей лисьей шубы, кожаной юбки и французских сапог и кипела негодованием:
– Где твой труп, черт побери?! Или его мне найди, или тебя пришибу и потащу голой в парк на скамейку!
Угроза серьезная для любого, кто знает мою Ганусю.
– Сама ничего не пойму, – растерянно лепетала я. – Делает этот труп все что хочет, не считаясь ни с чьими интересами.
– Да-а, куколка, плохи твои дела, – прозрела Гануся, с болью вглядываясь в мое лицо. – Это все одиночество. От него у кого хочешь крыша поедет.
– Окстись, – подпрыгнула я, – только вчера развелась и, кабы не труп, была бы довольна. А может, и счастлива.
– Но труп появляется и исчезает, а это значит, что крыша твоя слегка съезжает. Надо решительно менять твою жизнь. Куколка, у тебя психическое расстройство, и я знаю причину.
– Ну? – содрогаясь, спросила я.
– У женщин так бывает от воздержания, – сокровенно поведала мне Гануся.
Я вздохнула, признаюсь, с большим облегчением, вздохнула и сообщила:
– Это не про меня. Вчера перед разводом имела прощание с мужем. Он так поразил меня, что я опять завела разговор о мире. Но он ни в какую.
– Почему?
– Сказал, что ему надоела моя нищенская зарплата. Он нашел приличную женщину, которая даст ему то, чего он достоин: бирюзовый «Майбах» и годовой абонемент в гольф-клуб на Канарах.
– Кошмар! – ужаснулась Гануся и давай мне внушать:
– У тебя счастья не будет до тех пор, пока ты кормишь альфонсов. Нельзя быть добрячкой такой. Ты буквально все всем раздаешь. Вот скажи, зачем ты, дурища, обещала мне шубу, юбку и сапоги? Я и без шубы обязана лучшей подруге помочь. А как ты одариваешь мужчин, просто тошно смотреть! И еще потом всех убеждаешь, что это они одарили тебя.
– Не правда, – пискнула я, но Гануся прикрикнула:
– Лучше молчи! Будто не знаю, что квартира тебе досталась от покойных родителей, картину ты намалевала сама и жутко себе польстила, а сделать ремонт помогала тебе бабуля на свои похоронные. И пашешь ты как толпа пап Карл за растрату, а потом еще врешь, что квартира – труд коллективный.
Я разрыдалась. Да, вру иногда от стыда и боли, но разве можно так безжалостно разоблачать меня, разнесчастную?
– Не реви, а лучше берись за ум! – приказала Гануся.
– Легко тебе говорить. Ты красивая, – сквозь слезы прохлопала я.
– Ты, куколка, тоже не хуже. Ну, е-мое! Ты же красавица! Могла бы мужчинами руководить, а не ползать перед ними на брюхе. Да еще и скрываешь это перед подругами. Как ты врешь! Иной раз как начнешь хвастать своими победами, я готова сгореть со стыда. Знаю, тебе Нинусик советует. Она как психолог уверена, что хвастовством ты повысишь самооценку. Но видела бы ты себя, когда врешь. У тебя же крупным шрифтом на лбу написано: НЕ ВЕРЬТЕ! Я ОТПЕТЫЙ УРОД!
– Не правда, – хлюпнула я. – Я никогда не хвастаю и не вру.
– Ну е-мое! – возмутилась Гануся. – Не ты ли хвалила свой труп?
– Вот именно, я лишь тогда хороша, когда уже труп, а живая похожа на серую мышь, пока не накрашусь. Мужья думают, что женятся на красавице, а утром находят в своей постели тусклую блеклую моль.
– Прекрати! – рассердилась Гануся. – Я тоже, когда умоюсь, не так хороша, как до этого, но мои мужчины мирятся с метаморфозой. И твои мириться должны. Все, пора ставить жизнь твою непутевую на колеса! Этим займусь я сама, а то трупы уже ей мерещатся! Ну, е-мое, до чего себя довела! Вот что, не хнычь, есть у меня на примете один милый парнишка…
Я не имела бы ничего против парнишки, когда бы не опыт, кстати, очень плачевный: как только Гануся начинает ставить мою жизнь на колеса, жизнь эта сразу слетает с колес. А у меня и без этого масса проблем. Хватит с меня быстрорастворимого трупа.
Если к трупу примкнет и милый парниша – боюсь, что не выдержу.
Все это в сдержанной форме я объяснила Ганусе, сладострастно охающей и ползающей по таджикскому ковру. Я-то объяснила, но ей было не до меня.
– Разве можно тебе верить? – проводя рукой по пышному ворсу, гневно вопросила она и без всякого перехода пришла в восторг:
– Ну е-мое! Боже, какой ковер! Словно новый! Ни пятнышка! А пахнет-то как! Зашибись! Фиалка? Нет, роза. Или лилия? – гадала она, поводя носом перед ковром.
Я наклонилась и тоже понюхала:
– Да, приятные запахи.
Гануся воспряла духом.
– Я бы на твоем месте, чтобы загладить свою вину, продала мне этот ковер, и дело с концом, – заключила она и спросила:
– Зря, что ли, я готова была с трупом связаться?
– Прости, но ковер я продать не могу. Он мне дорог как память о моей милой свекрови, – начала было я, но Гануся свирепо меня перебила:
– Ну е-мое, снова врешь! Не потому ли ты бледная, как поганка, что свекрови всю кровь сдала? Вурдалаки, е-мое, отдыхают там, где присосалась твоя свекровь! Ха, эта упыриха тебе подарила ковер! И ты эту дрянь, этот ее подарочек, пожалела для лучшей подруги? Которая, между прочим, за тебя и в воду, и даже в огонь! И трупы готова таскать!
Мне стало стыдно.
– Хорошо, – пискнула я. – Считай, что ковер уже твой.
– Ну, е-мое! – взревела Гануся. – Образец ты беспомощности! А все потому, что с головы до ног напичкана принципами и связана по рукам и ногам моралью. Не можешь и шагу без них ступить. Хуже всего, что ты и меня время от времени всем этим дерьмом заражаешь. Нельзя жить по совести, надо жить по уму.
– Я по уму и живу, – сообщила я шепотом.
– Значит, нет у тебя ума! Вот зачем ты хотела мне подарить дорогущий ковер?
Запнувшись, Гануся махнула рукой и простила меня:
– Ладно, я не сержусь. Ну, тогда пообещай: если опять появится труп, к шубе, юбочке и сапожкам приложится твой персидский ковер. За меньшее и не тревожь меня.
– Хорошо, пойдем выпьем кофе, – предложила я не из гостеприимства, а лишь затем, чтобы прекратить этот постыдный торг.
Гануся вскочила с ковра:
– Пойдем, заодно и жизни тебя поучу. Ох, болит у меня душа за таких недотеп. Вот ведь бог мне послал наказание!
Не буду рассказывать, чему учила меня Гануся, – я чуть со стыда не сгорела, и длилось это довольно долго. Ганусе по любому вопросу есть что сказать. Наконец она засобиралась домой. Я взяла с нее слово, что про труп никто не узнает.
– Ну что ты, куколка, как я могу? – стоя уже в дверях, долго укоряла меня Гануся. – Ты же любимейшая подруга, но покажись психиатру. И не стесняйся, это нормально, у одиноких женщин это бывает.
– Ни за что, – ответила я, демонстрируя твердость характера.
– Тогда рискни, Нинусе откройся. Она, конечно, ни то ни се и училась так-сяк, но все же психолог, – делая кислую мину, вздохнула Гануся.
Ради справедливости я решилась ей возразить:
– У Нинуси красный диплом, но довериться ей я тем более не могу. Не хочу Нинусю расстраивать.
– Ну не знаю, куколка, в любом случае надо что-то предпринимать. У тебя же в полный рост глюки.
Я рассердилась:
– Думаешь, что говоришь?
– Думаю.
– Нет, не думаешь.
– Я всегда думаю.
– Но не всегда это заметно, – отрезала я, давая понять, что имею границы терпения.
– Зря злишься, – царственно потрепала меня по щеке Гануся. – Если крыша съезжает, не надо стесняться, надо лечиться. Когда я последний раз разводилась, неделю стоя спала. И ничего, вылечилась. И счастлива.
Вдруг задумавшись, она направилась к лифту. Я поняла, что могу быть свободна, и осторожно прикрыла дверь.
Глава 11
Повернув ключ на три оборота, я облегченно привалилась к двери. Прикрыв глаза, замерла от блаженства. Трупа нет, Гануси нет, алиби мне не нужно, и Выдра пошла вон! Зато халат и тапочки на месте, ковер на полу, велюр без единого пятнышка, шуба и сапоги спасены.
Что это, если не рай? Сделаю влажную уборку, высплюсь, приму ванну, постираю волосы, побрею ноги и можно звонить Коле.
От этой мысли сладко заныло в груди. Представились зеркала в тусклом свечном пламени, шампанское в широких элегантных бокалах и я в длинном бархатном платье с открытой спиной. Сильные руки Коли на моих крутых бедрах, наши губы жадно ищут поцелуев…