Он пел чудесно. Профессионально. Пальцы Саши легко порхали по клавишам, в свете прожектора вспыхивали иногда серебристым огнем его запонки…
– «…Где вы теперь, кто вам целует пальцы, куда ушел ваш китайчонок Ли?.. Вы, кажется, потом любили португальца, а может быть, с малайцем вы ушли!..» – пел Саша. И тут вдруг, склонившись в мою сторону, он подмигнул мне.
Он пел, почти не делая перерыва. А я удивлялась тому, что он делает в этом клубе. С таким голосом, с таким тонким артистизмом он вполне мог бы выступать на сцене какой-нибудь филармонии. И публика в вечерних платьях и смокингах приходила бы только для того, чтобы послушать его, забыв про еду и питие…
Похолодев, с застывшими в глазах слезами, я слушала его. Песни Вертинского, которые долгие годы при советской власти считались вульгарными и напыщенными, были в исполнении Саши своего рода скрытой от посторонних глаз игрой – и печаль, и восторг, все в них казалось немного ненастоящим и театральным, и в то же время… О настоящей любви и нельзя говорить серьезно, прямолинейность губит чувства.
Я совершенно не замечала окружающей обстановки, забыла обо всем и слушала Сашу, держа в руках бокал с недопитым шампанским.
Передо мной опять выплыл Альберт.
– Вижу по вашему лицу, Лизочка, что вам здесь очень нравится, – прошептал он.
– Чудесно, чудесно, я не ожидала, что Саша так поет…
– Вы вполне можете заказать ему какую-нибудь песню. Разумеется, только из классического репертуара – других он принципиально не исполняет… Романсы, например.
– Романсы? О, я бы очень хотела… У меня есть любимый романс – про колокольчик, где снег серебрится… Вы знаете?
Альберт зажмурился и затряс головой.
– Знаю ли я? О, Лизочка, это его коронный номер! Вы самым удивительным образом угадали нашу любимую песню…
Несмотря на грузную комплекцию, Альберт шустро засеменил к сцене и что-то быстро шепнул Саше.
Тот кивнул головой и достал из-за рояля гитару.
Я оглянулась и заметила, что публика с интересом смотрит на сцену. Даже более того – какая-то пожилая дама держала наготове охапку цветов – это могло означать только то, что здесь собираются настоящие поклонники Сашиного таланта.
Он чуть тронул струны – в воздухе затрепетали завораживающие, негромкие звуки. Потом медленно, словно нехотя, Саша запел:
– «В лунном сиянье снег серебрится… Вдоль по дороге троечка мчится…»
Каждое слово он отделял паузой, потом его голос окреп, заполнил все пространство.
– «Динь-динь-динь, динь-динь-динь… – как будто у него у самого в горле были эти серебряные колокольчики, – …колокольчик звенит! Этот звон, этот звук много мне говорит. В лунном сиянии ранней весною – помнишь ли встречи, друг мой, с тобою?..»
У него был совершенно необыкновенный голос – не пронзительный, без чрезмерного форсирования, как нынче модно, и в то же время не слащавый, не приторный. Как человек, привыкший свободно манипулировать словами, я бы определила его так – голос, которым должен обладать мужчина, объясняющийся в любви. Наверное, большинство женщин, воображая идеального принца перед собой на коленях, слышали именно такой голос…
– «…колокольчиком твой голос юный звенел, динь-динь-динь, динь-динь-динь – о любви сладко пел…»
Когда он допел романс до конца и перестала звенеть последняя струна, зал мгновенно разразился аплодисментами. Та пожилая дама, прижимая к груди свои цветы, побежала к сцене.
Я тоже хлопала. И смеялась, сама не замечая того, что по лицу у меня текут слезы…
Раскланявшись, Саша ушел за кулисы, а сцена закрутилась вокруг своей оси, отчего рояль оказался на заднем плане. Под луч прожектора выскочили два клоуна в пестрых трико и принялись откалывать всякие штуки. Их номер выглядел довольно уморительно, но после Сашиного пения мои глаза на них не хотели смотреть.
Он вдруг появился со стороны зала, уже в обычном костюме, страшно взволнованный и улыбающийся.
– Ну, что? – нетерпеливо спросил он. – Тебе понравилось?
– Ах, Саша – более чем!
– А это что? – с удивлением произнес он и провел ладонью у меня по щеке. – Слезы?!
– Ты замечательно поешь. И вообще…
Саша выглядел очень довольным. Сел напротив, покачал головой.
– Но ты не ешь совсем! – с осуждением произнес он. – Ай-ай-ай, что скажет Мишель… Мишель – это наш повар, из самого города Парижа… Я заказал ему для тебя самые лучшие блюда, он так старался…
– Я сейчас все съем. – Я торопливо придвинула к себе блюдо. – Нет, правда, пока ты был на сцене, мне просто кусок в горло не лез, а вот теперь я чувствую себя голодной.
Саша принялся мне объяснять, что именно я пробую, но мне было все равно – я все еще была под впечатлением его голоса.
– А это кто? – кивнула я на сцену.
– Это Бим и Бом. Кстати, они муж и жена. Коля и Оля Арутюновы.
– Вот бы не подумала, что один из клоунов женщина…
– А ты присмотрись…
– Да, вон тот, в рыжем парике, – какой-то особенно пластичный, гибкий… Это Оля?
Саша засмеялся, ничего не ответил.
– Саша! Ты настоящий талант, ты артист… ты достоин большего!
– В каком смысле?
– Я имела в виду, что клуб этот, конечно, замечательный, и сразу видно, все тебя тут любят, и даже поклонники тут у тебя есть, но… Тебе надо на большую сцену. Большой зал, сопровождение оркестра, гастроли…
Саша пожал плечами:
– Не знаю, чем зал какой-нибудь лучше моего клуба. И вообще, я с детства ненавижу те помпезные заведения, которые ты так превозносишь, – все сидят в креслах и старательно слушают. Некоторые даже засыпают от чрезмерной старательности… Я не люблю, когда тужатся. Все должно быть легко и просто, и даже немного несерьезно.
– Как здесь?
– Да, как здесь. Проголодался – поел. А надоело слушать – так ушел, не боясь, что на тебя зашикают со всех сторон.
– Ты настоящий сфинкс… – с изумлением пробормотала я.
– Кто?
– Сфинкс. Загадочное существо.
– Надеюсь, это комплимент… И потом – каким бы я стал после всяких гастролей? Если бы у меня было то, что люди называют настоящей славой, я бы не нашел тебя. Ты бы не пробилась ко мне сквозь толпу поклонниц…
– Ну, спасибо… – буркнула я. – Я очень ревнивая – помни об этом…
– А уж я какой ревнивый!..
Со всеми яствами, которые были на столе, я так и не смогла справиться – пришлось Саше мне помочь. Мы вместе допили шампанское, а потом заглянули на кухню, чтобы поблагодарить Мишеля. И Мишель, егозливый француз с бородкой клинышком и блестящими глазами, долго тряс мне руку и лопотал что-то на смеси русского и французского. Я, в свою очередь, сообщила ему, что испытала ни с чем не сравнимое удовольствие, когда пробовала пирожные, сотворенные его руками…
Затем мы с Сашей отправились в крошечную гримерку к Биму и Бому, которые к тому моменту закончили свое выступление, и выпили с ними по рюмочке армянского коньяка. Оля без грима оказалась атлетически сложенной блондинкой скандинавского типа, а Коля – нежным черноволосым юношей с печальной улыбкой. Кажется, когда они были в клоунских костюмах, я все-таки ошиблась, пытаясь определить, кто из клоунов Оля.
Потом все, и даже Саша, куда-то убежали («айн момент, уно моменто!»), и я осталась на какое-то время одна. Заглянул Альберт.
– Саша велел посидеть с вами немного, чтобы вы не соскучились, Лиза…
– Конечно, посидите со мной, – обрадовалась я. – А то как-то…
– Что, правда скучно?
– Нет, как-то непривычно. Я не ожидала…
– Вам не понравился наш клуб? – Альберт явно напрашивался на комплимент.
– О, что вы! Здесь очень уютно, и кухня превосходная… Я просто не могу прийти в себя после Сашиного выступления. Мне кажется, он настоящий талант!
– Безусловно! – энергично закивал Альберт своей массивной башкой, чем вдруг очень мне напомнил дрессированного медведя в цирке. – Вот, вы смеетесь, Лиза, – значит, вам действительно у нас понравилось… Сколько вы знакомы с Сашей?
– С конца августа.
– М-да, совсем недавно…
Я вдруг насторожилась.
– Почему вы спрашиваете об этом, Альберт?
– Потому что… Черт, не привык я ходить вокруг да около… Вот что, Лиза, мы очень любим Сашу…
– Я тоже его люблю.
– Это понятно… Только у меня к вам просьба – не обижайте его. Он хороший парень. Лучше, пожалуй, во всей Москве не найдешь.
– А с чего вы взяли, что я собираюсь обидеть его? – нахмурилась я. – Посмотрите внимательно, Альберт, разве меня, при моем росте метр пятьдесят семь, можно опасаться?
– Да нет, я не о том… – неожиданно покраснел мой собеседник. – Я о других обидах. Он, наш Саша… Ну, он из тех, кто никогда не предаст. И вы уж, пожалуйста…
Я хотела разозлиться на него – черт возьми, никто не имеет права лезть в мою личную жизнь! – но у меня опять не получилось.
– Ладно, не продолжайте, – сказала я. – Я Сашу на самом деле очень люблю. Видите, даже не стесняюсь говорить об этом.
– Вот и славно… – запыхтел он, пожимая мне руку своими лапищами. – Господи, а ручки-то и вправду у вас такие маленькие, словно у ребенка… Я вижу, Лиза, вы хорошая. Я это серьезно говорю, потому что давно научился в людях разбираться. Я, пожалуй, тут лишнего наболтал… Но вы простите меня, потому что Сашу мы все считаем классным парнем и не хотим, чтобы его невеста…
– Кто? – вытаращила я глаза. Неужели Саша представил меня как свою невесту?
– Ах, я, кажется, точно сболтнул лишнего… – почесал Альберт затылок. – Ну, в общем, вы уж сделайте вид, что ничего такого не слышали, а то мне от Сашки достанется.
И в этот момент в дверях появился герой моего романа.
– А вот и я! – воскликнул он, держа в руках большой пакет. – Что, Лиза, развлекал тебя Альберт светской беседой?
– Да уж… – неопределенно произнесла я.
– Ладно, идем, пока начальство доброе и отпускает меня.
…Когда мы оказались на улице, я не выдержала и засмеялась.
– Ты о чем? Расскажи – я тоже хочу повеселиться… – сказал он.
– Не могу, Альберт просил меня не разглашать тайны! – ответила я. – А что у тебя в пакете?
– Образцы кулинарного творчества Мишеля. Он чуть ли не силой вручил мне все это. Кажется, ты его перехвалила. А что за тайны у вас с Альбертом? Ты не забывай – я ревнивый…
Несколько дней после посещения клуба «Дель Арт» я была словно не в себе. Две вещи не шли у меня из головы – его голос и то, что он представил меня как свою невесту.
Ну, с голосом все было более-менее понятно – Саша талант, нечего и говорить, а вот с невестой…
Когда-то, очень давно, я уже была невестой. Целых пять лет я жила с человеком, от которого каждый день ждала слов – «пожалуйста, Лис, будь моей навсегда!». Но он их не сказал, хотя в какой-то момент все было близко к тому. А потом это стало невозможным: появилось отчуждение – сначала незаметное, как трещина в асфальте, а потом оно стало расти. «В тебе нет огня, – в очередной раз с досадой произнес он. – Ты холодная, как рыба». – «Я люблю тебя». – «Ты не любишь, Лис, ты терпишь. Тебе все равно, кто рядом с тобой – пусть хоть сам сатана!..»
И мы расстались, потому что трещина разрослась до размеров пропасти.
Нам нравилось кататься по городу.
В начале октября было холодно, под утро даже вода замерзала в лужах, а потом вдруг вновь стало тепло, как будто бабье лето решило вернуться на бис.
В один из таких вечеров мы с Сашей отправились на Воробьевы горы. Это была моя идея – посмотреть на панораму города, но он с радостью принял ее и сказал, что сам хотел чего-то подобного.
– Знаешь, иногда во мне бродят какие-то мысли, еще не вполне оформленные, а ты вдруг раз – и произносишь их вслух, – сказал он, подруливая к открытой площадке.
– Ты хочешь сказать, что я читаю твои мысли?
– Да! – решительно воскликнул Саша. – А я иногда догадываюсь, о чем думаешь ты.
– Ну, например? – засмеялась я, вылезая из машины.
– Вот, пожалуйста – неделю назад ты ходила скучная, и я потащил тебя к Арутюновым. Помнишь, что ты мне потом сказала?
– О да, я сказала тебе, что мне, наверное, в тот день действительно не хватало цирка!
– Тебе понравилось у них?
– Господи, я до сих пор забыть не могу! Теперь мне кажется, что я выбрала не ту профессию и мне надо было стать акробаткой или в крайнем случае заняться жонглированием…
В самом деле тот вечер, проведенный у Сашиных друзей, до сих пор казался мне каким-то особенно веселым, словно я на миг вернулась в детство.
Коля и Оля угощали нас сладостями, которые им прислали родственники откуда-то с Востока – в жизни не пробовала такого нежнейшего лукума и столь приятной халвы, – а потом принялись показывать всякие трюки. Оказывается, они довольно долго работали в цирке.
– Почему же вы ушли? – спросила тогда я их с удивлением. – Наверное, там было очень весело…
– Да уж… – засмеялся Коля чуть смущенно. У него была такая манера – он все делал и говорил с оттенком смущения. – А ты знаешь, что за жизнь у цирковых?
– Нет… А что?
– Вечные гастроли и разъезды, – вздохнула Оля, – ни кола ни двора. Мы все время сидели на чемоданах. И, потом, условия в гостиницах были не самые лучшие. Надоели вечные скитания…
– Мы хотим ребенка, – застенчиво признался Коля. – А тогда это было совершенно невозможно…
Он был гибким, точно в его теле совсем не было костей. Расположившись на ковре, он, как настоящий йог, изгибался в самых невероятных позах, вызывая у нас с Сашей возгласы изумления и страха. Потом поставил на пол две бутылки из-под шампанского, на них передними ножками – стул, а сам, упершись в стул, сделал стойку вверх ногами. Мне такое равновесие казалось фантастикой, а Коля сказал, что это ерунда, и даже у меня так могло получиться.
– У тебя вполне подходящая для циркачки комплекция, – краснея, сказал он. – Попробуй хотя бы встать на руки.
Я была в брюках и потому решилась попробовать. Как ни странно, но с помощью Коли и Оли у меня это получилось. Потом они показали мне, как надо правильно принимать позу лотоса.
– Лиза, у тебя талант! – воскликнул тогда Саша, впрочем, не без страха наблюдая за мной. – Нет, ребята, давайте займемся чем-нибудь другим, где не требуется выворачиваться наизнанку…
Оля учила меня жонглировать. В конце концов и это у меня получилось. Словом, вечер прошел замечательно, а закончили его мы тем, что стали вчетвером жонглировать апельсинами.
Хотя час был довольно поздний, на площадке Воробьевых гор было довольно много гуляющих, а чуть в сторонке сбивались в стайку байкеры на своих мотоциклах. Они были серьезные, в кожаных куртках с бахромой и заклепками, мотоциклы под ними – яркие, просто загляденье.
– Сезон закрывают, – сказал Саша, заметив мой любопытный взгляд.
– Какой сезон?
– Байкеры зимой не катаются. Это последние дни.
– Как печально – листья опадают, байкеры слезают со своих мотоциклов…
Мы подошли к мраморному бортику, за которым открывался вид на Москву.
– Здорово, да? Столько огней!
Изгиб реки, светившиеся голубоватой подсветкой мосты, которые казались издалека хрустальными, сталинские высотки, храмы и стадионы… И дома – тысячи домов… Роскошная столичная ночь.
– Как легко потеряться… – пробормотала я.
– О чем ты?
– Только здесь видно, какой город огромный и как легко в нем потеряться. Что человек? Песчинка среди этих огней. Муравей на фоне пирамид.
– Это правда. Я боюсь тебя потерять.
– Не бойся.
– Нет, я, собственно…
Я взлохматила ему волосы.
– У тебя такая идеальная прическа, что иногда хочется ее разрушить, – сказала я.
– Хорошо, что сейчас ночь и меня никто не видит, – засмеялся он, встряхнув головой. – Ну вот, а я столько времени потратил на то, чтобы выглядеть элегантно рядом с тобой.
– Вот эта прядь… Не знаю почему, но когда она падает тебе на лоб, ты мне кажешься беззащитным и смешным.
– Я некрасивый? – вдруг спросил он. – Понимаю, это не должно волновать мужчину, но… Просто я очень хочу тебе нравиться.
– Ты… – Я задумалась на мгновение. – В общем, ты действительно симпатичный молодой человек, только вот уши…
– Что уши? – Саша встревоженно прижал ладони к ушам.
– Они немного торчат. Нет, тебя никак нельзя назвать лопоухим, но они определенно торчат, особенно если присмотреться… – Я придирчиво разглядывала его.