В одно прекрасное утро я играл с Бунтарем: бросал ему палку и катался с ним по зеленой траве. Вдруг с улицы донеслось громыхание. Я вскинул голову, Бунтарь сделал то же самое, и мы увидели, что к нашему дому приближается какой-то пикап.
Эта машина была мне знакома – покрытая пятнами ржавчины, с провисшей подвеской, она издавала такой шум, что все окрестные собаки с лаем гнались за ней. Бунтарь тоже пару раз гавкнул, и мне не сразу удалось его успокоить. В кузове пикапа была установлена прикрепленная болтами металлическая рама, на которой в полном беспорядке висели разнообразные металлические инструменты, издававшие безумное дребезжание и казавшиеся столь же древними и бесполезными, как и сам грузовик. На водительской дверце было не слишком ровно намалевано по трафарету: «Починка Лайтфута».
Грузовичок остановился прямо напротив нашего дома. Поднятый им шум привлек мамино внимание, и она тоже вышла на крыльцо. Отца не было дома, мы ожидали его возвращения с работы через час-другой. Дверца пикапа отворилась, и наружу выбрался длинный костлявый негр в пыльном комбинезоне. Он двигался так медленно, что казалось, будто каждое движение причиняет ему боль. Голова негра была покрыта серой кепкой, а кожа припорошена пылью. Мистер Маркус Лайтфут медленно направился к нашему крыльцу, и, думаю, если бы даже его преследовал разъяренный бык, он вряд ли ускорил бы шаг.
– Доброе утро, мистер Лайтфут, – приветствовала гостя мама, так и не успевшая снять передник. Она готовила еду на кухне и сейчас вытирала руки бумажным полотенцем. – Как поживаете?
Мистер Лайтфут улыбнулся, блеснув белизной маленьких квадратных зубов; из-под кепки выбивались седые волосы. Когда он заговорил, слова вытекали из его рта медленной струйкой, как вода из прохудившейся трубы:
– Доброе утро, миз Маккенсон. Привет, Кори, как дела?
То, что мы услышали, было для Маркуса Лайтфута целой речью. Вот уже тридцать лет он слыл мастером на все руки в Зефире и Брутоне. Унаследовав дело своего отца, мистер Лайтфут снискал славу отличного умельца и, несмотря на свою медлительность, мог починить все, за что брался, вне зависимости от сложности стоящей перед ним задачи.
– Ясный сегодня… – сказал он и замолк, глядя в голубое небо. Секунды текли мучительно медленно.
Бунтарь гавкнул, и я зажал ему морду рукой.
– …день, – наконец решился мистер Лайтфут.
– Да, в самом деле. – Мама ждала, когда мистер Лайтфут продолжит, но тот просто стоял и молчал, разглядывая наш дом.
Засунув руку в один из своих многочисленных карманов, он вытащил пригоршню мелких гвоздей и принялся пересыпать их из ладони в ладонь, словно тоже чего-то дожидаясь.
– Гм, – прочистила горло мама. – Могу я вам чем-нибудь помочь, мистер Лайтфут?
– Я просто проезжал, – медленно проговорил он тягучим, как патока, голосом, – мимо. Решил узнать, может, вам… – он замолк и еще несколько секунд разглядывал гвозди в своей ладони, – нужно что-то починить?
– Да вроде бы нет. Хотя, если подумать… – Мама замолчала, и я понял, что она действительно вспомнила о чем-то. – Тостер. Позавчера он вдруг перестал работать. Я уже хотела позвонить, а тут вы сами…
– Да, мэм, – глубокомысленно кивнул мистер Лайтфут. – Время летит так, что и не заметишь.
Мистер Лайтфут возвратился к своей машине и достал оттуда старый металлический ящичек с инструментами, полный болтов и гаек всех видов, о каких только может мечтать мастер. После этого он нацепил на себя пояс, на котором крепилось несколько видов молотков, отверток и каких-то загадочных гаечных ключей. Мама открыла для мистера Лайтфута дверь и придержала ее, а когда он вошел в дом, посмотрела на меня и молча пожала плечами, словно хотела сказать: «Я, как и ты, понятия не имею, с чего это он вдруг заявился».
Я оставил Бунтаря на улице грызть палку и тоже поторопился в дом, чтобы в прохладе кухни выпить чая со льдом и поглазеть на то, как мистер Лайтфут будет колдовать над неисправным тостером.
– Мистер Лайтфут, не хотите ли чего-нибудь выпить? – спросила мама.
– Не.
– У меня есть свежее овсяное печенье.
– Нет-нет, душевно вас благодарю.
С этими словами мистер Лайтфут извлек из кармана квадрат белоснежной ткани, аккуратно развернул и накрыл им сиденье кухонного стула. После чего выдернул тостер из розетки, положил его перед собой на стол рядом с ящичком и уселся на белую ткань. Все это он проделал так медленно, словно плыл под водой.
Мистер Лайтфут выбрал одну из отверток. Он обладал длинными изящными пальцами хирурга или художника. Наблюдать за его работой было мучительным испытанием терпения, но зритель не мог усомниться: мистер Лайтфут знает свое дело. Вскрыв крышку тостера, он несколько минут молча разглядывал внутренности агрегата.
– Ага, – проговорил он после продолжительной паузы. – Ага.
– Что такое? – спросила мама, заглядывая мистеру Лайтфуту через плечо. – Его можно починить?
– Видите вот это? Маленький красный проводок? – Мастер поддел его кончиком отвертки. – Контакт ослабился.
– И только-то? Такой малюсенький проводок?
– Да, мэм, и только.
Мистер Лайтфут принялся аккуратно прикручивать провод в месте соединения. Наблюдая за ним, я испытывал состояние, близкое к гипнотическому.
– Все, – наконец объявил мистер Лайтфут.
После этого он собрал тостер, включил его в сеть, опустил рычажки таймера, и мы увидели, как начали краснеть, накаливаясь, спиральки.
– Иногда… – сказал мистер Лайтфут.
Мы ждали так долго, что мне показалось: я ощущаю рост волос на своей голове.
– …какая-то мелочь…
Земля повернулась под нашими ногами.
– …все портит.
Мистер Лайтфут принялся сворачивать свою белую салфетку. Мы немного подождали, но чернокожий мастер либо сбился с мысли, либо действительно все сказал. Мистер Лайтфут оглянулся по сторонам и осмотрел кухню:
– Что-нибудь еще нужно починить?
– Ничего, спасибо. Остальное, кажется, в полном порядке.
Мистер Лайтфут кивнул, но я был уверен, что он ищет скрытые неполадки, словно охотничья собака, вынюхивающая птицу. Он медленно обошел кухню, легонько прикасаясь рукой то к холодильнику, то к четырехконфорочной плите, то к водопроводному крану, словно своими чуткими пальцами определял самочувствие техники. Мы с мамой озадаченно переглянулись: действия мистера Лайтфута становились все более и более загадочными.
– Холодильник, похоже, дребезжит, – заметил он. – Хотите, взгляну?
– Нет, не стоит беспокоиться, – ответила мама. – Мистер Лайтфут, вы хорошо себя чувствуете сегодня?
– Конечно, миз Маккенсон.
Он открыл дверцу буфета и тщательно прислушался к легкому поскрипыванию петель, потом достал из пояса отвертку и подтянул винтики на обеих дверцах. Мама снова откашлялась, на этот раз гораздо более нервно, и проговорила:
– Э-э-э… мистер Лайтфут, сколько я должна вам за тостер?
– Все уже… – начал свой ответ Лайтфут.
После этого были проверены петли кухонной двери, потом Лайтфут подошел к маминому миксеру «мистер Блендер», стоявшему на кухонном столе, и принялся его рассматривать.
– …оплачено, – закончил он.
– Оплачено? Но… я не понимаю.
Мама уже успела достать из буфета банку с завинчивающейся крышкой, полную долларовых бумажек и мелочи.
– Да, мэм. Все уже оплачено.
– Но я еще не давала вам никаких денег.
Пальцы мистера Лайтфута погрузились в другой карман комбинезона, и оттуда появился белый конверт. Мистер Лайтфут молча передал его маме, и я заметил, что на лицевой стороне конверта голубыми чернилами написана наша фамилия: «Семье Маккенсон». С другой стороны конверт был запечатан белым воском.
– Что ж, – вздохнул мистер Лайтфут, – думаю, что я закончил… на сегодня.
Он поднял свой ящичек с инструментами.
– На сегодня? – потрясенно переспросила мама.
– Да, мэм. Вы же понимаете.
Мистер Лайтфут принялся рассматривать выключатели и розетки, словно пытаясь проникнуть в глубину их электрической сущности.
– По телефону, – добавил он. – Если что-то сломается.
Он улыбнулся маме, а потом мне:
– Просто позвоните.
Мы проводили мистера Лайтфута до машины. Он помахал нам рукой и уехал на своем старом пикапе под аккомпанемент бренчания в кузове инструментов на крючках, приводившего соседских собак в неистовство.
– Том ни за что не поверит мне, – сказала мама, обращаясь в основном к самой себе.
Потом открыла конверт, достала оттуда письмо и, развернув, прочитала.
– Вот это да! – удивленно воскликнула она. – Хочешь послушать?
– Да, мэм.
И она прочитала мне письмо:
– «Имею честь просить вас почтить визитом мой дом в семь часов вечера в пятницу. Прошу вас взять с собой сына». И самое интересное: знаешь, от кого оно?
Мама протянула мне письмо, и я увидел подпись.
«Леди».
Когда папа вернулся домой, мама рассказала ему о визите мистера Лайтфута и письме Леди, наверно, раньше, чем он успел снять свою фуражку молочника.
– Что ей нужно от нас, как ты думаешь? – спросил отец.
– Не знаю, но, сдается мне, она решила оплатить услуги мистера Лайтфута, чтобы он стал нашим персональным монтером.
Отец снова перечитал письмо Леди.
– У нее отличный почерк, – заметил он, – для такой пожилой женщины. Я всегда считал, что у старух почерк становится корявым.
Он прикусил нижнюю губу, и я понял, что настроение у него портится.
– Знаете, я никогда не видел Леди вблизи. Я, конечно, видел ее на улице, но… – Он покачал головой. – Нет. Не думаю, что я приму ее приглашение.
– Но, Том! Леди ведь просит, чтобы мы к ней пришли. В ее дом!
– Для меня это не важно. – Отец вернул конверт маме. – Я не пойду к ней, и все тут.
– Но почему, Том? Можешь ты мне объяснить?
– В пятницу вечером «Филадельфия» играет с «Пиратами», будет радиотрансляция, – ответил отец, опускаясь в свое удобное кресло. – По-моему, это достаточно веская причина.
– Мне так не кажется, – холодно отозвалась мама.
Здесь я столкнулся с редким в своей жизни фактом: мне всегда казалось, что мои мама и папа ладят лучше девяноста девяти процентов семей нашего городка, но, похоже, и они не всегда находят общий язык. Поскольку нет ни одного идеального человека, брак двух несовершенных людей не может длиться всю жизнь без сучка и задоринки. Бывало, я слышал, как отец раздраженно кричит на маму из-за потерянного носка, тогда как истинная причина папиного недовольства крылась в нежелании начальства повысить его по службе. Я с удивлением слушал, как моя всегда такая миролюбивая мама вся кипит от злости из-за следов грязной обуви на полу, а на самом деле вся беда была в хамстве соседки. Вот почему в путанице проявлений вежливости и вспышек гнева, из которых, собственно, и состоит жизнь, случаются иногда такие ссоры, как та, что разгоралась теперь между моими родителями.
– Это из-за того, что она цветная, да? – сделала свой первый выпад мама. – Из-за этого ты не хочешь к ней идти?
– Нет, конечно.
– Ты относишься к этому точно так же, как твой отец. Клянусь, Том…
– Замолчи! – внезапно сорвался папа.
Даже я вздрогнул. Упоминание дедушки Джейберда, для которого расизм был столь же органичен, как вода для рыбы, оказалось явным ударом ниже пояса. Отец никогда не испытывал ненависти к цветным – в этом я был совершенно уверен. Но он был сыном человека, который всю свою жизнь встречал каждое утро поднятием флага Конфедерации и считал темную кожу меткой дьявола. Этот тяжкий крест отец нес покорно, потому что любил дедушку Джейберда, но при этом он лелеял в душе веру, которую привил и мне: ненавидеть любого человека, по любой причине – значит тяжко грешить против Бога. Вот почему я сразу понял, что следующее заявление отца объясняется исключительно гордыней, и ничем иным.
– От этой женщины я милостыни не приму, ни под каким видом!
– Кори, – наконец обратила на меня внимание мама, – по-моему, тебе нужно было заняться математикой?
Я отправился в свою комнату, но это вовсе не означало, что я не слышал их оттуда.
Они разговаривали уже не так громко, но весьма эмоционально. Как я догадывался, ссора давно уже назревала по многим причинам: утонувшая в озере машина, пасхальные осы, невозможность купить мне новый велосипед, опасность, угрожавшая нам при наводнении. Слушая, как отец объясняет маме, что она не имеет права тащить его на аркане в дом к Леди, я начал понимать причину нежелания отца идти к ней в гости: он ее просто-напросто боялся.
– Ни за что, даже не проси! – кричал он. – Я не собираюсь водить знакомство с теми, кто считает, что валять дурака с костями и мертвыми животными – нормальное дело, и кто…
Он замолчал, и тут мне пришло в голову, что к этой категории людей можно отнести и дедушку Джейберда и что отец тоже это понял.
– Я просто не пойду к ней, и все тут, – беспомощно закончил он.
Мама поняла, что так можно до смерти загнать лошадь. Это стало мне ясно, когда она сказала со вздохом:
– Мне надо пойти и узнать, что она хочет сказать нам. Надеюсь, ты не станешь возражать?
Отец немного помолчал, потом ответил:
– Хорошо, можешь отправляться.
– Кори я тоже возьму с собой.
Эти слова мамы послужили поводом для новой вспышки.
– Зачем он там тебе? Ты что, хочешь, чтобы он увидел все скелеты, висящие в чуланах у этой женщины? Ребекка, я не знаю, чего она от нас хочет, и, честно сказать, мне на это наплевать! Но эта женщина занимается колдовством с куклами, черными кошками и еще бог знает с чем! Я уверен, что Кори не место в ее доме, – ему нечего там делать!
– Но Леди в своем письме просила нас прийти вместе с Кори. Вот, сам посмотри!
– Я уже его видел. Не знаю, что она задумала и что ей от нас нужно, но одно я знаю твердо: Леди не та женщина, с которой следует водить знакомство. С ней вообще не стоит связываться. Ты помнишь Барка Хатчера? Он был помощником мастера на молочной ферме в пятьдесят восьмом.
– Да, помню.
– У Барка Хатчера была привычка жевать табак. Он всегда жевал его и постоянно сплевывал. Дурная привычка, но он вряд ли это понимал. Доходило до того – только не смей никому об этом говорить, – что он забывался и сплевывал прямо в бидоны с молоком.
– Том, ну к чему ты завел этот разговор…
– Сейчас узнаешь. Так вот, однажды Барк Хатчер шел по Мерчантс-стрит, он только что подстригся у мистера Доллара в парикмахерской – а нужно сказать, что у Барка была роскошная шевелюра, такие густые волосы, что их ни один гребешок не брал, – так вот, он опять забылся и сплюнул прямо на мостовую. Только на мостовую его табак не попал, а угодил Человеку-Луне прямо на ботинок. Табачная жвачка вся по нему размазалась. Не хотел он плевать на Человека-Луну, я в этом уверен. А Человек-Луна и ухом не повел, просто прошел мимо, и все. Но Барк обладал странным чувством юмора, и тут ему, как на грех, стало смешно. Вот он и рассмеялся прямо в лицо Человеку-Луне. И знаешь, что после этого случилось?
– Что? – спросила мама.
– Через неделю Барк стал лысеть. У него начали выпадать волосы.
– И ты в это веришь?
– Так и было, я точно тебе говорю!
По голосу отца не приходилось сомневаться, что он уверен в своих словах на все сто.
– Я видел лысую, как шар, голову Барка всего через месяц после того, как он сплюнул табачную жвачку на ботинок Человеку-Луне! Ему даже пришлось носить парик, вот до чего дошло! Он едва от этого не спятил!
Я легко мог представить, как отец подался вперед в своем кресле с таким серьезным и мрачным видом, что маме, наверно, пришлось собрать все свои силы, чтобы не рассмеяться.
– Если ты думаешь, что Леди не приложила к этому руку, то ты просто не желаешь смотреть правде в глаза!
– Вот уж не знала, Том, что ты так веришь в колдовство!
– Веришь не веришь! Но я ведь видел лысую голову Барка! Я такое слышал об этой женщине! Про лягушек, которые выпрыгивали у людей прямо изо рта, или змей в кастрюлях с супом, и еще столько всего… да что там! Ноги моей не будет в ее доме!