— А что это за газеты? Тоже не сохранились?
— Я, собственно, к этому и веду. Все подробно должен знать, наверное, Борис Алексеевич, и обязательно — Коля Новицкий.
— А это кто такой?
— Репортер нашего телевидения, — пояснила Лида. — Областная знаменитость. Басаргинский Невзоров, только, думаю, несколько других политических взглядов.
— Да уж, — сказал Володя. — Коля — это, скорее, Гиляровский. Замечательный мужик. Вот его и стал защищать Борис Алексеевич. На этом и погорел. Как погорел Коля, защищая Чащина.
— Погодите, — остановил Володю Гордеев. — Давайте все же по порядку. Чащину подсунули в кабинет всякое фуфло, возбудили уголовное следственное дело.
— Да, дело попытались открыть, только немного опоздали. Одновременно с выбором мэра у нас должны были состояться выборы в городскую думу, и Чащин был зарегистрирован кандидатом. А это значит: юридическая неприкосновенность, его не имели права привлечь к ответственности.
— Или, говоря по-современному, война компроматов! — отчеканила Лида.
Гордеев стал замечать, что эта девушка может быть не только растерянной, но и острой в суждениях, серьезной и не оглядывающейся на принятые правила приличия.
— Война, да не компромата, — возразил Володя. — Это у Льва был настоящий компромат, а они что могли на Чащина навесить? Только клевету.
— Но тем не менее, — заспорила Лида. — Зачем Лев полез в политику? В депутаты?
— Думаю, хотел получить больше возможностей для работы, — неуверенно предположил Володя.
— Не будем гадать, — остановил начинающийся спор Гордеев. — Как развивались события дальше?
— Недолго думая, Чащину ответили тем же, с чего он начал. «Правда Васильевска» поздравила его статьей «Граната на взводе», где вся эта провокация с обыском была представлена как достоверный факт, а Лев изображен ставленником кавказской мафии, пытающейся захватить сферы влияния в Булавинске. Отсюда, мол, и гранаты, и магнитная мина… Естественно, что в статье смешали правду и ложь. Больше стало в городе кавказцев? Больше. Опубликовал Чащин в своей газете статью, что нельзя относиться к человеку плохо лишь потому, что у него большой нос, черные усы и горячий взгляд? Опубликовал!..
— А что, есть другое мнение? — жестко спросила Лида.
— Есть, — не смутился Володя. — Этим не должна заниматься пресса. Должен быть закон, преследующий за дискриминацию по национальному признаку, и этот закон должен жестко применяться. Вот в США не моги сказать: «негр», только «афроамериканец», за слово карают, а у нас как ни в чем не бывало…
— Ребята, ребята, — вновь вмешался Гордеев, — Вы, верно, давно не виделись и наговориться не можете. А мне надо узнать суть.
— А дело было, короче говоря, для Чащина фигово: выборы он проиграл, а через две недели, когда вез макет газеты в печать, его «форд» расстреляли. Вместе с ним.
— Затем?…
— Затем происходит гениальная штука. Убийц или убийцы, конечно, и след простыл. Зато тут как тут прокурор…
— Товарищ Мещерякин?
— Он самый. Богдан Осипович. Дает распоряжение опечатать все финансовые и административные бумаги полиграфкомбината под тем предлогом, что Чащин гнал здесь левую продукцию, но не поделил доходы между своими, братков из уголовной «крыши» обидел, в деньгах, конечно, обидел — вот они его и замочили…
— Умно, — покачал головой Гордеев. — Но откуда такая уверенность в невиновности Чащина? Извините, но вы как врач, а вы как историк, — он отнесся и к Лиде, — меня поймете. Не собираюсь грешить на погибшего, но должен отработать все версии. Бывает ведь, что и хороший человек перед большими деньгами не устоит.
— Очень даже бывает, — согласился Володя. — Но надо было знать Льва. А его в городе, слава Богу, знали. Лев был человек сложный, но главная черта его характера была, что называется, извини, Лида, неутомимо искать себе на одно место приключений. Причем опасных.
— Согласна, — кивнула Лида.
— А больше всего он любил дразнить власти. Прежних начальников называл «помпадурами», а нынешних — «чумазыми».
— Да, Салтыкова-Щедрина он любил, — подтвердила Лида. — Даже ввел в газете рубрику, на месте передовицы, — «Как вчера написано…», где рядом со злободневными новостями печатал вместо комментариев фрагменты из книг Щедрина. Здорово получалось!
— Так что, думаю, с левыми деньгами Чащин мараться бы не стал, — заключил Володя. — Для этого он был слишком брезглив и, возможно даже, слишком заносчив. Все ведь знали, что у него есть любимое выражение… — Володя посмотрел на Лиду.
— «Ни за какие деньги не купишь», — без промедлений произнесла она.
— Ну хорошо, — сказал Гордеев, уже понявший, что Чащин был в Булавинске настоящей знаменитостью, «культовой», как теперь любят говорить, фигурой. — Однако у меня остаются вопросы. Почему он в таком случае проиграл выборы? Это первый. И второй: как в городе поверили, что он занимался махинациями на полиграфкомбинате?
— Отвечу вначале на второй. — Володя отхлебнул пива, в котором давно осела пена. — Комбинатские кабинеты опечатали — как бы в связи со смутными обстоятельствами убийства. На следующий день объявили работникам, что производство приостанавливается — опять-таки в связи с тем, что… Народ обрадовался было… Пока не узнал, что денег за дни простоя не получит. Правда, опыт и примеры есть. Начались митинги. Под лозунгами. Но поднимали там не только картонки «Зарплату — своевременно!», но и полотнища «Долой газету, укравшую хлеб у наших детей!». Понимаете?
— Чего уж не понять?! И чем кончилось?
— Чем и должно было кончиться. К очередному митингу приехал новоизбранный мэр, Вялин с камарильей, пообещал людям скорейшее расследование дела, дал распоряжение пустить комбинат, а деньги за простой выплатить.
— И выплатили?
Володя не успел ответить.
К столику подошел обслуживавший их официант, знакомый Володи. Он принес мороженое для Лиды, но, поставив вазочку на стол, не ушел, а спросил:
— Вован, ты сегодня не дежуришь?
— Как видишь. А что?
— Повезло тебе. Или, может, не повезло — практики лишился. Сейчас у «Океана» двух ментов подстрелили.
— Что? — не сдержался Гордеев.
— Ну не совсем ментов — парней из угро, — уточнил официант, посмотрев на незнакомца.
— Когда? Где? — переспросил Володя.
— Ну где у нас «Океан»?
— Их два, между прочим.
— Верно, про микрорайон я забыл! Может, там?
Гордеев, с нарастающим интересом слушавший этот разговор, решил все же в него не вступать, хотя очень хотелось. Он только попросил дать счет и, после того как официант направился к кассе, обратился к Володе:
— А он откуда это узнал?
— Маленький город, — пожал плечами Иноземцев, а когда официант подошел со счетом, Лида, которая так и не притронулась к мороженому, тихо произнесла:
— Они живы?
— Говорили, что одного наповал точно, — как отрапортовал официант, а потом прибавил, возможно, не ради формальности: — Жалко. Люди все-таки.
Володя будто понял, чего хочет Гордеев.
— Доедай мороженое — и пойдем, — сказал он Лиде, осознавая при этом, что ничего есть она сейчас не станет.
— Потом, — равнодушно и почти бессмысленно сказала Лида, вставая.
Безразлично поблагодарив официанта, они ушли с площадки, на которой помещалось кафе.
Официант, решивший, что он испортил аппетит клиентам, почесал в затылке, убрал со стола начавшее таять мороженое и подумал, что при случае извинится перед Володей. Но через минуту, отнеся посуду на мойку, забыл и об этих гостях, и обо всем, что только что произошло.
Глава 11. БЕЛЫЙ ХАЛАТ ПО ПОСЛЕДНЕЙ МОДЕ
К о р о л ь С к у л е. Я голоден!.. Я болен. Болен. Я вижу тени мертвых людей.
Г. Ибсен. Борьба за престол, V
— Как вы думаете, куда их повезли? — спросил Гордеев Володю, когда они почти бегом направились к выходу из парка.
— Конечно, в БСП, то есть в больницу «скорой помощи», — уверенно сказал Иноземцев. — Едва ли в госпиталь. Это все-таки МВД, а не Министерство обороны. Хотя, на мой взгляд, правильнее было бы отправить их именно в госпиталь, особенно если они все же не убиты.
— Вы не уверены в вашей больнице?
— Пожалуй, не во врачах, не в персонале. Здесь-то как раз все видно. Но я не уверен, что человек, попавший в реанимацию, в ней выживет. И не по причине серьезности ран и травм.
— Уже были подозрительные случаи?
— Подозрительных случаев я не знаю, но зато знаю, что больницы для бандитов у нас все равно что собственная квартира. Несколько раз они уже притаскивали своих, и врачи, в общем, под пистолетом оказывали им помощь. Было и такое: однажды на дом возили к авторитету раненому. Но, к счастью, — извините, но к счастью для врача, — браток двинул корни до прибытия помощи.
— И этого врача вы знаете?
— Рассказывали, — нехотя ответил Володя. — Город наш невелик, и людям здесь жить.
— Значит, едем в вашу «скорую помощь», — сменил тему разговора Гордеев. — Не знаю, связано ли это покушение с арестом Бориса Алексеевича, но ехать надо.
— У нас здесь все связано, — мрачно заметил Володя. — Хотите, чтобы я там разузнал подробности?
— Если можно. Во-первых, вам это легко сделать как человеку, вхожему в юдоль скорби, а, во-вторых, мне-то никто ничего по существу не скажет. Я имею в виду прокуратуру: сегодняшний визит туда мне многое открыл.
Выйдя на улицу, они без труда поймали частника на «Жигулях», который, услышав адрес назначения и отметив, что лица у пассажиров встревожены, спросил, слышали ли они про убийство милиционеров.
— Нет, — сыграл удивление Гордеев. — Откуда нам слышать? У товарища приступ аппендицита прямо на работе произошел. Пока отправили… Вот сейчас следом едем узнать, что да как. Врачи сказали, могут сразу на стол положить.
— Да, аппендицит — дело нешуточное, — согласился словоохотливый частник. — Я со своим, к примеру, чуть к прадедушкам до срока не загремел. Резал меня хирург Подробин Андрей Данилович, суровый человек. Но мастер. Он…
— Извините, — прервал поток воспоминаний Гордеев. — Вы сказали, что убили милиционеров?
— Ну да, — как-то буднично сказал водитель. — Небось бандитская разборка.
— А милиционеры-то при чем, если разборка?
Водитель хмыкнул:
— Так. Чего же иначе в них среди белого дня стрелять, если они ни при чем?
— Да, ваша версия, как говорится, имеет право на существование. А где это было?
— В микрорайоне, на проспекте Маршала Устинова.
— Это там, где Зареченский универмаг, что ли? — спросила Лида.
— Ну да. Только на противоположном конце. У магазина «Океан».
— Понятно. А вы что, там оказались? — продолжал вести разговор Гордеев.
— Бог миловал. Это я сейчас ехал и с приятелем пересекся. А он как раз оттуда. Под пули не попал, однако выглядел довольно бледным. Я даже ему присоветовал не по городу разъезжать, а запарковаться и пивка попить для успокоения.
— Чего ж его так напугало? Из автоматов, что ли, стреляли?
— Да нет вроде. Он сказал, что как будто снайпер. Бац-бац! Но паники много.
— Вот как, — протянул Гордеев и больше уже ничего не говорил.
Довольно лихо подкатил водитель к воротам больницы, получил деньги, высадил пассажиров и умчался искать новых слушателей.
Володя отправился, как он сказал, на разведку — узнать, здесь ли жертвы покушения.
— Хороший, — сказала Лида, когда он скрылся за дверями главного входа. — Никогда никого не подводил. А во врачи пошел неожиданно: был кандидатом на медаль, прекрасно знал математику и мне помогал всегда. Стихи наизусть он может читать часами, и вдруг…
— Но разве это плохо — врач? — спросил Гордеев.
— Нет, что вы! Я просто рада, что Володя вовремя почувствовал: медицина — его дело. Я-то этим похвастать не могу.
— Но вы же увлечены историей…
— Вот именно: увлечена. Но я многим увлекалась — что из того? Плавала, на коньках выполнила разряд, окончила музыкальную школу, курсы фитодизайна, знаю машинопись, компьютер…
— И машину водить можете?
— Представьте себе. В прошлом году сдала на права, и папа меня хвалил…
— А у вас есть машина?… — спросил Юрий Петрович полуутвердительно.
— Ну да. «Жигули», пятерка. Гараж рядом с домом.
— И доверенность на вождение есть?
— Конечно.
— Хорошо. Если авто на ходу, это нам не помешает. Чувствую: разъезжать придется много.
— Только бы папу выручить.
Появился Володя с пластиковым пакетом в руках.
— Пойдемте быстрей. Я договорился с врачом, он проведет вас, Юрий Петрович, к этому парню, уцелевшему… Пока там только двое милиционеров из патруля, но вскоре, думаю, понаедут…
— А другой погиб?
— Убит наповал. Вот, держите халаты, надевайте. Но тебе, Лида, придется подождать нас. В коридоре, что ли. Самое лучшее. Здесь не стоит маячить.
Они надели халаты. Гордееву он был мал, почти в размер куртки, так что Юрий Петрович больше походил в нем на продавца колбасного отдела. Зато Лиде халат был впору, причем она заметила, что крой у него был как у платьев, модных в этом году.
— Еще бы! — заметил Володя. — Я этот халат у нашей медсестры взял, у Нади. Стильная девчонка. Ну, пойдемте поскорей.
Доведя их до нужного коридора, Володя усадил Лиду на белую скамейку в маленьком холле, а сам повел Гордеева в кабинет врача.
Возле топтались два молодых милиционера: сержант и рядовой.
— А это кто? — спросил сержант у Володи, которого уже видел с доктором.
— Специалист, — коротко ответил тот, берясь за ручку двери. — Олег Сергеевич знает.
На застеленной клеенкой кушетке сидел рослый парень без рубашки и майки. Левое плечо у него было уже перевязано, а обе руки на локтях смазаны йодом. Парень держал в руке большую кружку с горячим кофе, но не пил. Врач, возрастом немногим старше пациента, сидя за столом, занимался своим обычным врачебным делом — писал.
Гордеев представился и коротко объяснил парню, что хотел бы узнать от него подробности покушения.
Парень вздохнул. Он явно был в полушоковом состоянии. Потом поставил кружку на кушетку рядом с собой и произнес:
— Живейнов Павел, оперуполномоченный уголовного розыска. Жив и, как видите, здоров. А оперуполномоченный, лейтенант Георгий Иванович Николаев, погиб при исполнении служебных обязанностей. Я жив, а он нет. Марина — вдова, сын Васька теперь без отца. А ему два года. Всего.
Гордеев раздумывал недолго.
— Все это ужасно, Павел, но ведь сейчас у вас есть только одно право — не расслабляться, а, напротив, собрать силы и сделать все, чтобы убийца или убийцы были пойманы и наказаны.
— Я наказывать не буду. — Павел сделал паузу. — Я поймаю и прикончу. Прикончу там, где поймаю.
— Павел, я адвокат, но защищать убийц вашего друга я бы отказался. Вместе с тем, надеюсь, вы понимаете, что самосуд может оказаться страшной ошибкой.
— Я не ошибусь. — Он твердо посмотрел в глаза Гордеева. — Не ошибусь.
— Я в это верю, — сказал Юрий Петрович фразу, которая после живейновского взгляда не звучала дежурной. — Но также хотел бы выяснить обстоятельства покушения на вас. Мне очень важно их знать.
— Вы можете пройти в комнату рядом, — показал врач.
Кабинет, как нередко это бывает, состоял из двух комнат: врачебной и процедурной.
Живейнов встал и послушно пошел, не прихватив с собой кофе.
В процедурной он поместился на такой же врачебной кушетке, как та, с которой только что встал, и сказал безразлично:
— Слушаю.
— Вопрос простой, — начал Гордеев. — Вы представляете, кому могло быть выгодно ваше убийство и убийство вашего друга?
— Я жив, — напомнил Живейнов.
— Вы полагаете, что покушение было направлено против Николаева, а вы просто оказались рядом?
— Как раз нет, — неожиданно горячо заговорил Живейнов. — Скорее, думаю, охотились за мной, но стрелок их ошибку совершил. Вот гадство! Ошибку — а человека нет!
— Но почему вы так считаете?
— Да потому, что Георгий был у нас человек новый. Его и убивать-то пока еще не за что было. Это не я, калач тертый.
— А можно подробнее?
— Расскажу. Не очень длинно. Надо делом заниматься, а не здесь отсиживаться. И потом, ну, допустим, вы адвокат, но я ведь вас не нанимал. Я себя и сам защитить в состоянии.
— Верно. Но все же, наверное, если вы станете рассказывать мне о предполагаемых причинах покушения, что-то и вам станет яснее. И потом, все ведь в мире связано. Тем более связано в одном городе.