– Да уж лучше, чем хозяева, – тихо ответил Сынок, посмотрев Степке прямо в глаза и сжав руку в кулак. Он прикинул, что если первым вырубить того маленького, с кулаками как детские головки, потом сразу переключиться на Исмаила, то еще вполне возможно, что переломают не все ребра, а только половину.
Но в руке у Степки неожиданно блеснуло тонкое жало ножа. И это было совсем другое дело. Ножей Сынок не любил. А после скальпеля, которым располосовали его грудь, так и вовсе ненавидел.
– Просто у меня одна рука, – вдруг начал как-то виновато оправдываться он, – и я могу разлить по дороге, может, вам лучше кого-нибудь здорового попросить?
Как только зверь чувствует, что соперник явно слабее, он начинает наступать. Кто сказал, что человек лучше?
– Ты че, гнида лобковая, страх совсем потерял? – дружно заорали они все. – Ты чего, работать отказываешься? Совсем уже старших уважать перестал? А может, тебя научить надо, как старших слушаться?
Сынок ни на мгновение не выпускал из виду тонкое блестящее жало. Все остальное было сейчас не так важно.
– Если каплю прольешь, мы тебя в этом баке утопим, сучонок. Ты все понял? В глаза смотреть!
Сынок пятился до тех пор, пока не уперся в стенку. Уже хорошо, значит, никто не нападет сзади.
Степка только на какое-то мгновение вышел из-за спины Исмаила. Только на какое мгновение. И подошел слишком близко. В следующий момент что-то хрустнуло в локте, резкая боль пронзила все тело, и он почувствовал, что лежит на земле, придавленный чьей-то ногой.
Сынок едва успел схватить эту ненавистную руку с ножом, едва успел вывихнуть ее, а нож отбросить в сторону, как на него навалилось трое человек. Били жестоко и умело – по почкам, по ногам, по голове. Но Сынок почти ничего не чувствовал. Увернувшись от очередного удара, он вдруг схватил с земли черенок от сломанной лопаты и с размаху ударил по тому месту, где только что видел в человеческой массе чьи-то глаза. Раздался истошный вопль, и чьи-то подошвы мелькнули в воздухе. Где-то он уже видел эти подошвы…
Он махал этой импровизированной дубиной до тех пор, пока она не вылетела у него из руки. Сейчас он был похож на раненого медведя, окруженного сворой псов. Псы вились вокруг него, кусали за лапы, но ни один не решался вцепиться в глотку.
Исмаил вдруг выхватил из-за пазухи цепь. Все даже шарахнулись в разные стороны, чтобы случайно не задело.
– На, с-сука! – Цепь звякнула в воздухе своими тяжелыми звеньями.
Сынок успел присесть в самый последний момент. Еще какую-нибудь долю секундочки, и удар этой цепи раскроил бы Сынку череп. Но только каменная крошка брызнула по щекам. Сынок сильно боднул Исмаила головой в живот. От неожиданности тот охнул и согнулся пополам. Все остальное было делом техники – удар ногой по роже, еще удар по корпусу – и противник готов надолго.
– Ну, подходи, пацаны! – вдруг взревел Сынок. – Кто первый?!
Но первого не нашлось. Исмаил никак не мог встать на ноги, а Степка, поскуливая, отполз в сторону и материл Сынка во весь голос:
– Ты, падла, еще поплатишься! Ты у меня еще поплатишься, падла! Я с тобой, гад, еще поквитаюсь! Тебе теперь не жить, ты понял?! Тебе теперь точно не жить!
На ногах остался стоять только один надзиратель, да и то как-то не очень уверенно. Был еще один, но тот, видно, решил не ждать, чем все кончится, и сбежал.
– Ну, я пойду? – спокойно спросил Сынок у этого бугра.
– Что? – Не совсем понял тот. – А, да, конечно, можешь.
Сынок уже хотел идти, но вдруг посмотрел на ноги этого бугра.
– Снимай башмаки, – приказал он.
– Чего? – переспросил надзиратель.
– Башмаки снимай, – повторил Сынок. – Это мои башмаки.
Надзиратель растерянно огляделся по сторонам в поисках поддержки и увидел Исмаила. Исмаил, хоть и поднялся на ноги, но предпочел не вмешиваться.
– Давай-давай, скидывай. Или мне помочь?
– Нет-нет, я сам… – Бугор сел на землю и принялся трясущимися пальцами расшнуровывать обувь.
Натянув башмаки на ноги, Сынок подошел к босому надзирателю и вежливо попросил:
– Зашнуруй мне, пожалуйста, а то мне одной рукой неудобно.
– Я тебе шнуровать? – Бугор не мог поверить своим ушам.
– Шнуруй! – вдруг послышался голос Исмаила.