– Я этого не говорил.
– Но так думаете.
– Вы первая произнесли слово «свихнулась». Вы действительно ощущаете это состояние?
– Послушайте, я пришла сюда по этому поводу. – И она ткнула в фотографии с места убийства Йигера. – Почему мы вдруг стали говорить обо мне?
– Потому что, когда вы смотрите на эти фотографии, вы видите только Уоррена Хойта. И мне просто интересно почему.
– То дело уже закрыто. И я вычеркнула его из памяти.
– В самом деле? Это правда?
Его вопрос она оставила без ответа. Ей были ненавистны его попытки проникнуть к ней в душу. Ненавистны прежде всего потому, что он знал правду, в которой она не смела признаться. Да, Уоррен Хойт оставил шрамы. Ей достаточно было взглянуть на свои ладони, чтобы лишний раз убедиться в этом. Но самой тяжелой была не физическая боль. В то лето она, заточенная в темном подвале, утратила ощущение собственной непобедимости, чувство уверенности в себе. Уоррен Хойт убедительно продемонстрировал ей, насколько она, в сущности, уязвима.
– Я не собираюсь сейчас обсуждать дело Уоррена Хойта, – сказала она.
– Но ведь именно из-за него вы здесь.
– Нет. Я здесь потому, что вижу параллели между этими двумя убийцами. И кстати, не я одна. Так же думает и детектив Корсак. И давайте наконец перейдем к делу.
– Хорошо, – мягко улыбнулся он.
– Ну так что скажете об этом убийце? – Она опять ткнула пальцем в снимки.
И в очередной раз Цукер уставился на фото доктора Йигера.
– Ваш неизвестный явно человек организованный. Но вы это уже знаете. Он пришел на место преступления в полной боевой готовности. У него был алмаз для резки стекла, электрошокер, скотч. Ему так быстро удалось вывести из строя обоих супругов, что остается только удивляться… – Он взглянул на нее. – Вы исключаете, что у него был сообщник?
– У нас только один комплект отпечатков подошв.
– Выходит, ваш убийца очень ловкий. И хитрый.
– Но он оставил сперму на ковре. То есть дал нам ключ к установлению его личности. Это же чудовищная ошибка.
– Да, верно. И он наверняка это знает.
– Тогда зачем он стал насиловать ее прямо в доме? Почему бы не сделать это позже, в безопасном месте? Если уж он такой организованный и ему удалось проникнуть в дом, сломить сопротивление мужа…
– Может, в том и состоял его замысел.
– В чем?
– Подумайте сами. Доктор Йигер сидит связанный и беспомощный. Вынужденный наблюдать за тем, как другой мужчина овладевает его собственностью.
– Собственностью… – повторила она.
– Да, в сознании нашего неизвестного женщина является олицетворением собственности. Причем собственности другого мужчины. Большинство сексуальных маньяков не рискуют нападать на пары. Они предпочитают охотиться за одинокими женщинами, это легче. Присутствие мужчины опасно. И все-таки наш убийца выбирает именно такой вариант. И заранее готовится нейтрализовать мужчину. Может быть, это часть игры? И присутствие зрителей – еще один источник возбуждения?
«Зрителя в единственном числе». Она перевела взгляд на снимок доктора Йигера, замершего у стены. Да, она тоже подумала именно об этом, когда впервые вошла в гостиную.
Взгляд Цукера устремился в окно. Повисла пауза. Когда он вновь заговорил, голос его был тихим и сонным, словно он находился под гипнозом:
– Все это связано с темой силы. И власти. Господства над другим человеком. Не только над женщиной, но и над мужчиной. Возможно, на самом деле его больше возбуждает именно мужчина. Наш неизвестный понимает, что рискует, но устоять не может. Он находится в плену своих фантазий, которые властвуют над ним, а он в свою очередь властвует над жертвами. Он – всемогущий. Победитель. Враг обезоружен, беспомощен и жалок, и наш герой поступает так, как всегда поступали армии-победительницы. Он захватывает свой трофей. И насилует женщину. Удовольствие усиливается сознанием того, что доктор Йигер сломлен. Атака, предпринимаемая нашим неизвестным, – это больше чем сексуальная агрессия; это демонстрация мужской силы и власти. Победа одного мужчины над другим. Завоеватель предъявляет свои права.
Студенты на лужайке стали подниматься, стряхивая траву с одежды. Послеполуденное солнце окрасило пейзаж в теплые золотистые тона. «Чем обернется остаток дня для этих молодых людей? – подумала Риццоли. – Возможно, вечером удовольствий, веселой беседой за пиццей и пивом. И глубоким сном, не омраченным ночными кошмарами. У меня такого больше никогда не будет».
Зажужжал ее сотовый телефон.
– Простите, – сказала она, доставая мобильник.
Звонила Эрин Волчко из лаборатории по исследованию волос, тканей и микрочастиц.
– Я исследовала образцы ленты, которой был связан доктор Йигер, – сказала она. – И отчет послала по факсу детективу Корсаку. Но думаю, тебе тоже будет интересно узнать результаты.
– Ну и что мы имеем?
– На липкой стороне ленты имеются короткие коричневые волоски. Они оторвались, когда сдирали ленту с конечностей.
– А волокна?
– Они тоже присутствуют. Но здесь есть одна интересная деталь. На ленте, которую содрали со щиколоток жертвы, обнаружился темно-коричневый волос длиной двадцать один сантиметр.
– Его жена блондинка.
– Я знаю. Потому-то мне эта находка и кажется интересной.
«Неизвестный, – подумала Риццоли. – Это его волос». И спросила:
– Есть клетки эпителия?
– Да.
– Возможно, нам удастся определить код ДНК с этого волоса. Если он совпадет с кодом спермы…
– Он не совпадет.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что этот волос никак не может быть волосом убийцы. – Эрин сделала паузу. – Если только он не зомби.
4
Детективам из бостонского отдела по расследованию убийств достаточно было совершить короткую прогулку по залитому солнцем коридору в южное крыло здания «Шредер плаза», чтобы оказаться в криминалистической лаборатории. Риццоли несчетное количество раз проходила этим маршрутом, и зачастую взгляд ее задерживался на окнах, за которыми просматривался неспокойный квартал Роксбери, где на ночь магазины запирались решетками и крепкими навесными замками. Но сегодня ее мысли были устремлены в строго очерченное русло, и она, не глядя по сторонам, стремительно направилась к комнате С269, в которой располагалась лаборатория по исследованию волос, тканей и микрочастиц.
В этой комнате без окон, заставленной всевозможной аппаратурой, царствовала эксперт-криминалист Эрин Волчко. Отлученная от солнечного света и внешнего мира, она как будто жила в другом измерении, которое открывалось под линзами микроскопов. Слегка прищуренный взгляд и легкое косоглазие выдавали в ней человека, привыкшего подолгу смотреть в окуляр оптического прибора. Когда Риццоли вошла в лабораторию, Эрин оторвалась от рабочего стола и повернулась к ней.
– Я только что выложила его под микроскоп, специально для тебя. Взгляни-ка.
Риццоли присела к столу и уставилась в окуляр. Она увидела протянувшийся горизонтально волос.
– Это тот самый длинный коричневый волос, обнаруженный на полоске скотча, которым были связаны щиколотки доктора Йигера, – пояснила Эрин. – Он единственный такой длинный. Остальные волоски короткие, они были сняты с конечностей жертвы, и еще были волосы с головы жертвы, которые обнаружились на полоске, содранной с его рта. Но этот длинный явно выделяется. И не подходит ни к волосам с головы доктора Йигера, ни к тем, что мы сняли с расчески его жены.
Риццоли вгляделась в стержень волоса.
– Он точно человеческий?
– Да, человеческий.
– Так почему же он не может быть волосом нашего убийцы?
– Посмотри на него внимательней. Скажи мне, что ты видишь?
Риццоли попыталась оживить в памяти все свои познания в области судебной медицины. Она понимала, что Эрин неспроста заставляет ее так тщательно изучать волос; в ее голосе она улавливала знакомое волнение.
– Волос волнистый, степень изгиба примерно ноль-один или ноль-два. И ты говорила, что длина стержня волоса составляет двадцать один сантиметр.
– В женском диапазоне это средняя длина, – сказала Эрин. – Но для мужчины это довольно длинный волос.
– Так тебя длина беспокоит?
– Нет. Длина не указывает на пол.
– Тогда на чем мне нужно сосредоточиться?
– На проксимальном конце. На корне волоса. Не замечаешь ничего странного?
– Прикорневой конец волоса слегка размочаленный. Как щетка.
– Вот именно этого слова я и ждала. Мы называем это щеточным кончиком. Таково сочетание кортикальных волокон. Изучив корень, можно определить, на какой стадии роста находился волос. Хочешь попробовать угадать?
Риццоли вгляделась в луковицу волоса, покрытую тонкой чешуйкой.
– К корню приклеена какая-то прозрачная ткань.
– Это клетка эпителия, – сказала Эрин.
– Значит, волос находился в активном росте.
– Да. Сам корень слегка увеличен, и это свидетельствует о том, что волос находился в фазе позднего анагена. То есть активный рост только-только завершился. И вот эта клетка эпителия может дать нам ДНК.
Риццоли оторвалась от микроскопа и посмотрела на Эрин.
– Я только не понимаю, при чем тут зомби.
Эрин коротко хохотнула:
– Я, разумеется, не в буквальном смысле.
– Тогда что же ты имела в виду?
– Посмотри еще раз на стержень волоса. И двигайся взглядом в сторону от корня.
Риццоли опять прильнула к окуляру и сосредоточилась на темном сегменте волосяного стержня.
– Цвет неоднородный, – заметила она.
– Продолжай.
– Я вижу черную полоску на стержне волоса, недалеко от луковицы. Что это?
– Это так называемая дистальная корневая полосчатость, – пояснила Эрин. – Именно в этом месте сальная железа проходит в волосяной фолликул. Выделения сальной железы содержат ферменты, которые разрушают клетки, то есть происходит нечто вроде пищеварительного процесса, в результате которого и набухает темное кольцо. Именно его я и хотела тебе показать. Дистальная полосчатость. И это полностью исключает возможность того, что волос принадлежит вашему неизвестному. Он мог упасть с его одежды. Но не с головы.
– Почему?
– Дистальная полосчатость и щеточный корень волоса относятся к посмертным изменениям.
Риццоли резко отпрянула от микроскопа. И в изумлении уставилась на Эрин.
– Посмертным?!
– Именно. Они происходят вследствие разложения кожного покрова черепа. Изменения, которые мы наблюдаем в данном случае, совершенно типичные. Так что этот волос никак не мог упасть с головы твоего убийцы, если только он не встал из могилы.
К Риццоли не сразу вернулся дар речи.
– И сколько времени должно пройти с момента смерти человека, чтобы в волосе произошли эти изменения? – наконец спросила она.
– К сожалению, дистальная полосчатость не определяет время смерти. Волос мог выпасть в интервале от восьми часов до нескольких недель после смерти. Более того, волосы с трупов, забальзамированных много лет назад, могут выглядеть так же.
– А если выдернуть волос с головы еще живого человека и оставить его на время? Посмертные изменения проявятся?
– Нет. Те изменения, о которых мы говорим, появляются лишь в том случае, если волос остается в скальпе трупа и изымается уже после смерти. – Эрин встретила изумленный взгляд Риццоли. – Ваш неизвестный субъект явно имел контакт с трупом. И волос остался на его одежде, а потом перекочевал на скотч, когда убийца связывал щиколотки доктору Йигеру.
– Значит, есть еще одна жертва, – тихо произнесла Риццоли.
– Это одна из версий. Но я бы предложила другую. – Эрин подошла к рабочему столу и вернулась с маленьким лотком, в котором липкой стороной вверх лежала полоска скотча. – Этот фрагмент отодрали с запястья доктора Йигера. Я хочу показать тебе его в лучах ультрафиолета. Щелкни вон тем выключателем.
Риццоли погасила свет. В темноте маленькая ультрафиолетовая лампа в руках Эрин зажглась загадочным сине-зеленым светом. Конечно, этот прибор значительно уступал по своей мощности «Краймскопу» Мика, но даже в его луче, упавшем на полоску скотча, проступили любопытные детали. Клейкая лента, оставленная на месте преступления, может оказаться бесценной находкой для детектива. Волокна, волоски, отпечатки пальцев, даже ДНК убийцы – все это можно обнаружить на липкой поверхности. Под ультрафиолетовым лучом Риццоли разглядела крошки пыли и несколько коротких волосков. А по одному краю ленты тянулась очень тонкая полоска каких-то волокон.
– Видишь этот непрерывный ряд волокон по внешнему краю ленты? – спросила Эрин. – Они замечены на ленте, которой были связаны не только запястья, но и щиколотки. Похоже на фирменную метку производителя.
– Но это не так?
– Нет, не так. Если положить моток ленты на какую-то поверхность, к ее краям непременно приклеятся частички с этой поверхности. Так вот эти волокна как раз и есть следы поверхности, на которой лежал скотч, использованный потом убийцей. – Эрин включила в лаборатории свет, и Риццоли зажмурилась от яркого сияния.
– Ну и что это за волокна?
– Я тебе сейчас покажу. – Эрин вытащила из микроскопа стекло с образцом волоса и заменила его другим образцом. – Ты смотри, а я буду тебе объяснять, что мы видим.
Риццоли вперила взгляд в окуляр и увидела темное волокно, изогнутое в форме буквы С.
– Это край клейкой ленты, – пояснила Эрин. – С помощью направленной струи горячего воздуха мне удалось расслоить ленту. Эти темно-синие волокна тянутся по всей длине. А теперь я покажу тебе поперечное сечение. – Эрин потянулась к папке с файлами, откуда достала снимок. – Вот так оно выглядит под электронным микроскопом. Видишь, оно имеет форму треугольника? Это делается специально, чтобы снизить уровень поглощения пыли. Такое сечение характерно для ковровых волокон.
– Так это искусственный материал?
– Верно.
– А как насчет двойного лучепреломления?
Риццоли знала, что, проходя через синтетическое волокно, свет зачастую выходит оттуда поляризованным в двух разных плоскостях, как при прохождении сквозь кристалл. У каждого типа волокна существовал свой коэффициент двойного лучепреломления, который можно было измерить с помощью поляризационного микроскопа.
– Вот это синее волокно, – сказала Эрин, – имеет коэффициент двойного лучепреломления ноль-ноль – шестьдесят три.
– Это соответствует какому-то конкретному материалу?
– Нейлону шесть и шесть. Его часто используют для ковров, поскольку он устойчив к загрязнению, прочный и упругий. В частности, эта форма поперечного сечения волокна и его инфракрасная спектрограмма соответствуют продукту фирмы «Дюпон» под названием «Антрон», и его используют в производстве ковров.
– Он темно-синий? – спросила Риццоли. – Пожалуй, этот цвет редко выбирают для дома. Он, скорее, годится для автомобильных ковриков.
Эрин кивнула.
– На самом деле именно этот цвет, номер восемьсот два синий, давно уже предлагают в качестве стандартного варианта отделки салонов американских автомобилей класса «люкс». Например, «кадиллаков» и «линкольнов».
Риццоли сразу уловила, к чему клонит криминалист.
– «Кадиллак» производит катафалки.
– «Линкольн» тоже, – улыбнулась Эрин.
Они обе думали об одном и том же: убийца так или иначе связан с трупами.
Риццоли стала прокручивать в голове список лиц, которым по роду деятельности приходится иметь дело с трупами. Полицейский и врач, которых в первую очередь вызывают на место неожиданной смерти. Патологоанатом и его ассистент. Санитар, бальзамирующий труп, и директор похоронного бюро. Гример морга, который моет волосы, накладывает макияж, готовит усопшего к траурной церемонии. Покойник проходит через руки многих живых, и следы этого контакта вполне могут остаться на любом из тех, кто касался трупа.