Она вытащила из сумки кроссовки, бросила на пол, сняла ботинок, постояла на одной ноге, сверкнув розовой пяткой, обтянутой прозрачным капроновым носком, наклонилась, зашнуровала, обернулась к нему:
– Привет.
Она так и стояла, вполоборота, на одной ноге – ботинок, на другой – кроссовка, второй ботинок в руке. Потом опустила ботинок в пакет и зачем-то пригладила волосы.
– Привет, – ответил он, чувствуя легкое оцепенение от созерцания всего этого невероятного беспорядка. Невозможно было себе представить, чтобы в реальной жизни девчонка, неумытая и непричесанная, с опухшими глазами и непонятно во что обутая, могла казаться настолько обворожительной.
– Вот, опять проспала.
– Это я уже понял.
Она наконец закончила переобуваться, перекинула уже знакомым движением сумку через плечо, бросила короткий взгляд в зеркало, поправила кофточку, даже не подумав о прическе, и вихрем пронеслась мимо него.
– Ты куда? – бросил он ей вслед.
– На немецкий! – донеслось уже сверху, и она снова скрылась из поля видимости.
«Наверное, она очень любит этот свой немецкий, если так старательно его посещает», – подумал он почему-то с легкой обидой. А ощутив эту обиду, разозлился на самого себя – ну в самом деле, неужели он думал, что она теперь все время у него на столе сидеть будет? Чтобы ему не так скучно было? И собственно, чем плох немецкий? И что с того, что вчера он нарисовал ее портрет? Она ведь его об этом не просила, в конце концов.
«Слишком много вопросов». Вздохнув, он пододвинул газету и принялся настойчиво изучать объявления. Минут через десять, перевернув третью по счету страницу, он наконец понял, что предыдущая целиком и полностью была посвящена вакансиям официанток, барменш и крупье в казино. Захотелось позвонить Андрюхе, старому приятелю, который всегда готов был поддержать, когда речь шла о выпивке, да и вообще поддержать любое «мужское» начинание. Который так же, как и Алексей, бредил живописью и рисовал немного странные картины. Так сильно захотелось ему позвонить, но эта чертова работа требовала неотлучного торчания в вестибюле, а поскольку телефона там не имелось, оставалось ждать до конца смены. А до этого конца было еще черт знает сколько времени, потому что смена началась всего лишь час назад. Придется ждать до вечера… И тут он вспомнил, что вечером они с Людмилой идут в театр, и от этой мысли ему и вовсе захотелось прямо-таки раствориться в воздухе и исчезнуть из этого мира, в котором категорически нет никаких радостей.
После пятого урока он увидел ее снова – она прошла в толпе одноклассников, мелькнула ее белая грива. Они шли и громко смеялись, как и полагалось смеяться подросткам. Алексей проводил эту толпу взглядом, утешая себя мыслью о том, что до конца смены остается всего лишь два с небольшим часа. Потом будет театр с Людочкой, но об этом можно пока не думать, в конце концов, еще три часа тягомотины, три часа для него – это совсем не срок, он закаленный в борьбе со временем боец. А потом – два выходных, и ради этого, наверное, стоит жить. Стоит даже напиться, подумал он, вспомнив о том, что собирался после работы позвонить Андрею, и тут же подумал, затосковав, что напиться перед посещением театра было бы настоящим свинством и неуважением в искусству.
После работы он заехал в охранное агентство, получив причитающийся ему в этом месяце аванс, от чего настроение явно поднялось. Даже мысль о посещении театра стала казаться не настолько кошмарной – ну и что с того, что ему придется идти туда в малоприятной компании, по крайней мере насладится великолепной игрой актеров, отдохнет душой, забудет суетность окружающего мира, наполнится энергией…
На ужин были котлеты из щуки, которые в семье обожали все. Телефонный звонок, прозвучавший резко и требовательно, прервал семейную трапезу. Алексей ни минуты не сомневался в том, кто звонит.
– Людочка, – проговорила мама почти торжественно, протягивая ему телефонную трубку, – тебя, Алешка.
Алексей взял трубку. Она просто хотела уточнить насчет театра, не забыл ли он, во сколько начало спектакля, и не изменились ли его планы. Удовлетворенная его ответом, бросила на прощание торопливое «пока, я уже почти на выходе». Алексей солгал, что он тоже, и, положив трубку на стол, принялся спокойно поедать котлеты дальше.
– Не опоздаешь, Алеша?
– Не опоздаю, мама. Здесь же пешком двадцать минут идти.
– А вы во сколько договорились?
– В половине шестого.
– Так всего полчаса осталось.
– Мама, – взмолился Алексей, – с каких это пор духовная пища стала для тебя важнее пищи насущной? Я есть хочу, а она меня из-за стола гонит.
– Да кушай, кушай. – Анна Сергеевна даже как будто немного смутилась, заставив Алексея улыбнуться. – Кушай, только не опоздай в театр. Вообще-то нехорошо девушку заставлять ждать.
– Да ничего с ней не случится, там прекрасная погода. Воздухом подышит – цвет лица, говорят, от этого улучшается.
– Алексей! – выругалась мать.
– Все, все, – он запихал в рот остатки котлеты, – уже иду.
Быстро переодевшись в единственный, купленный еще до армии по случаю свадьбы лучшего друга костюм, который был тесноват в плечах, чмокнув на прощание мать, Алексей вышел из дому.
До начала оставался целый час – он мысленно возмутился, что мать его выгнала так рано, с тоской подумав о том, что теперь-то он наверняка не опоздает, даже если будет ползти как черепаха, останавливаясь возле каждого столба и читая абсолютно каждое наклеенное на этот столб объявление. Он совершенно искренне не понимал, почему Людмила так любит приходить в театр задолго до начала спектакля. Это был уже третий их совместный поход в театр, и каждый раз они встречались у входа за тридцать минут до начала, каждый раз долго бродили по фойе, останавливаясь возле каждого портрета, внимательно изучая уже знакомые лица, читая одни и те же надписи.
Он на самом деле остановился у столба и честно прочел объявление о том, что продается трехкомнатная квартира улучшенной планировки. Следующий столб поджидал его через пять метров, но занятие это ему уже заранее осточертело. Он снова подумал о том, как бы хорошо сейчас было позвонить Андрею, договориться с ним и засесть часа на два – на три в излюбленном баре «Вавилон» попить пива, поговорить «за жизнь», просмотреть его эскизы, которые тот всегда таскал с собой в карманах брюк и куртки, в барсетке вместе с карандашом и чистыми листами бумаги, которые могли пригодиться ему в любую минуту. Возможно, мысль эта зародилась в сознании именно потому, что этот бар «Вавилон» был в тот момент от него неподалеку, нужно было только повернуть направо и пройти еще метров сто. Преступная мысль промелькнула в сознании, но он тут же отогнал ее от себя, попытавшись переключиться. И в самом деле, что это с ним сегодня? Ну что плохого в том, что ближайшие два-три часа он проведет с Людмилой в театре? Спектакль, возможно, будет интересным, Людмила, как всегда, будет выглядеть потрясающе, от нее будет пахнуть «Черутти», он обожает этот запах, можно даже сказать, сходит от него с ума. Потом они, вероятно, зайдут в какой-нибудь бар, может, даже в тот же «Вавилон», выпьют по бокалу вина, и Людмила будет не против, если он на часок-другой задержится у нее дома. Пожалуй, он и задержится…
Настроение медленно, но верно начинало улучшаться. Алексей даже стал идти чуть быстрее, его захватили мысли о том, что будет после театра, и он даже начал подумывать о том, что Людочка в общем-то не такая уж и плохая, с ней по крайней мере не скучно, она его понимает, не задает лишних вопросов, умеет поддерживать нужный тон в разговоре, никогда не бывает нетерпеливой, всегда ласкова и безотказна. Что его, собственно, не устраивает? Может, права мама, сказавшая однажды, что нечего им с Людочкой вокруг да около ходить, можно бы и свадьбу сыграть, она будет так рада внукам. «Ну не знаю, как насчет внуков, а вот насчет внука, то есть одного внука, может быть, стоит поразмышлять…» Осознав, о чем только что подумал, Алексей усмехнулся: что-то совсем развезло, какие внуки, о чем это он вообще. Какие внуки…
В тот самый момент, когда в голове бродили туманные мысли о внуках, он ее и увидел.
Увидел и остановился как вкопанный – она как будто материализовалась из воздуха, потому что минуту назад, да что там минуту, несколько секунд, вот только что, ее и не было вовсе. А теперь появилась внезапно и шла прямо ему навстречу, в ярко-розовом джемпере, перекинув все ту же школьную сумку через плечо. Она шла и улыбалась, причем улыбалась явно не ему, а каким-то своим мыслям, и даже губами немного шевелила, как показалось Алексею. В общем, шла, разговаривала сама с собой и улыбалась самой себе. Все признаки налицо, подумал он, ценный кадр для психбольницы. Шла, неумолимо приближаясь. А он продолжал стоять, пытаясь подсчитать количество ее невесомых шагов, через которое она на него наткнется. Получилось пятнадцать – двадцать, но она увидела его раньше – посмотрела сначала вскользь, отвела равнодушный взгляд, потом снова посмотрела и, видимо, узнала. Перестала бормотать себе под нос, заулыбалась еще шире – теперь эта улыбка предназначалась уж точно ему, и он не смог не улыбнуться в ответ.
«Восемнадцать, – мысленно досчитал он, когда она наконец подошла и остановилась, – почти точно».
– Привет, – сказала она, остановившись.
– Привет, – ответил он, разглядывая ее лицо, которое показалось каким-то не таким, и только позже он догадался, что она накрасилась, наложила на свою физиономию приличное количество штукатурки, которое ее, возможно, не сильно портило, но определенно делало взрослее. И прическа была какой-то не такой, приглаженной, что тоже казалось немного странным.
– Как хорошо, что я тебя встретила. Ты торопишься?
– Вообще-то… Вообще-то нет, не тороплюсь, – ответил он, заинтригованный все еще не разгаданными изменениями в ее лице, подумав, что было бы глупо торопиться, если до начала спектакля еще целых сорок минут осталось. В принципе, если прибавить шагу, минут за десять можно дойти. Ну если не дойти, то добежать по крайней мере можно. – Слушай, что у тебя с лицом?
– А что у меня с лицом? – Она испуганно прижала обе ладони к щекам, как будто боялась, что лицо у нее могло совсем исчезнуть.
– Да нет, лицо на месте, что ты пугаешься. – Она снова улыбнулась.
– Просто оно у тебя какое-то другое. Как будто… Да ты накрасилась, что ли? – наконец догадался он.
– Ну да, накрасилась, Привела себя в божеский вид. А что?
«Зачем, интересно, бесу божеский вид?» – вспомнилась прочитанная где-то фраза.
– Нет, ничего. Просто как-то непривычно видеть тебя… такую, – ответил с заминкой Алексей. «Когда это ты успел привыкнуть?» – тут же промелькнула мысль, оставшаяся, впрочем, без ответа.
– Так ты, значит, не торопишься… Ну надо же, я и не думала, что тебя встречу.
– Я тоже, – искренне ответил он, – тоже не думал тебя встретить. Но последнее время мне на тебя исключительно везет.
– Ну да, – торопливо ответила она, – это хорошо.
– Что хорошо?
– Что я тебя встретила, потому что мне, правда, так скучно было.
– Скучно? – Он усмехнулся. – Глядя на тебя, не скажешь, что тебе было скучно. Ты, между прочим, улыбалась, и даже, кажется, извини, конечно, разговаривала.
– Да я не разговаривала. Я так, песенку напевала.
– Песенку напевала, – повторил Алексей. – Ну-да, как же я сразу не догадался.
– Ну пойдем. – Она вдруг вцепилась в его рукав и потянула за собой.
– Эй, отцепись. – Он, коснувшись и почувствовав холод пальцев, убрал ее руку. – Порвешь единственный приличный костюм. Ты замерзла, что ли?
– Да вроде нет, с чего ты решил, что я замерзла?
– Руки холодные, – сказал он почему-то тихо.
– Да, руки. – Она приподняла обе ладони, растопырила пальцы и некоторое время рассматривала их. Рассматривала так, как будто это были не ее, а какие-то чужие и незнакомые руки. – Да, замерзли немножко.
– Ну давай их сюда, если замерзли.
Он взял ее ладони в свои, большие, слегка притянул к себе. Она послушно, как кукла-марионетка, которую потянули за ниточку, сделала шаг вперед, приблизившись, коснувшись его своим дыханием.
– Ты что, молоко пила?
От нее на самом деле пахло молоком – теплым, горячим даже, дымящимся, только что с плиты снятым.
– Вот еще. Терпеть не могу молоко, с чего это ты взял, что я его пила?
– От тебя молоком пахнет.
– Не придумывай.
Он продолжал сжимать в руках ее ладони, удивляясь тому, что было так естественно – какие же они маленькие, крошечные совсем, утонули в его ручищах, и чувствовал блестящие ноготки, представляя их розовый блеск.
– Ну, согрелись немножко?
– Согрелись, – покорно согласилась она, он выпустил ее руки. – Пойдем?
– Пойдем. А куда, если не секрет?
– Не знаю. – Она пожала плечами. – Пойдем куда-нибудь, посидим. Может, в кафе, – ты какое-нибудь кафе знаешь?
– Знаю, – ответил он, подумав о том, что от судьбы, наверное, не убежишь. – Здесь неподалеку есть кафе, «Вавилон» называется.
В сознании промелькнул и тут же исчез образ Людочки, стоящей возле входа в театр и нетерпеливо поглядывающей на часы. Самое печальное – что билеты лежали у него в кармане, и об этом лучше было совсем не думать.
– Ну вот и отлично, – ответила она, просунула как ни в чем не бывало тонкую руку ему под локоть и повисла. Отшвырнула носком ботинка пивную банку, попавшуюся на пути, – та загромыхала, заставив обернуться идущего впереди пожилого мужчину. Недовольно сдвинув брови, он что-то пробормотал себе под нос, касающееся, вероятно, нравов современной молодежи.
– А ты ведь, кажется, в другую сторону шел? – напомнила она о наболевшем.
– Я же тебе сказал, что не тороплюсь. Еще успею, – сказал он, нахмурившись, понимая, что теперь-то уж точно никуда не успеет. Представилось лицо Людмилы – холодный взгляд, как бы говорящий, что она все может понять, но ведь можно же было, в конце концов, предупредить. Просто позвонить и предупредить. Внутренне поежившись от этого воображаемого взгляда, он даже поискал глазами телефонную кабинку, но ее поблизости не оказалось. Да если бы и оказалась, все равно было поздно звонить, потому что пунктуальная его подружка уже наверняка вышла из дома. Так что единственным выходом из ситуации было примириться с ее неизбежностью, что Алексей и сделал, запретив себе даже вспоминать о Людмиле. К тому же это было не так уж и сложно – учитывая то, что он получает взамен. А с Людмилой он как-нибудь разберется.
Некоторое время они шли молча – Алексей помимо воли прислушивался к своим ощущениям, вызванным присутствием ее руки под его локтем, – он скосил взгляд и увидел коротко подстриженные ноготки, поблескивающие розовым лаком на фоне его черного рукава. Тут же подумал почему-то о том, что пиджак ему тесноват и не надо было его надевать, в кафе можно было бы посидеть и в джемпере. Если бы он, конечно, знал, что пойдет в кафе, непременно надел бы джемпер, а не пиджак – только ведь не мог же он этого знать, и черт бы побрал эту Людочку с ее настойчивым пожеланием видеть его в театре непременно в черном классическом костюме.
– Ну вот. Кажется, в моей жизни наступила черная полоса. – Она вздохнула, ее рука выскользнула из-под его локтя, и накопившееся тепло быстро стало улетучиваться.
Они стояли возле входа в бар «Вавилон», на дверях красовалась вывеска «Извините, у нас банкет». У кого-то черная полоса, а у кого-то банкет, и нет никому до этого дела. Кто-то отмечает радостное событие, а кому-то и приткнуться негде, вздохнув, подумал Алексей. Он посмотрел на нее – лицо было безнадежно грустным.
– Да брось ты. – Он взял ее руку и снова просунул ее себе под локоть, на прежнее место, не почувствовав сопротивления. – Ты просто еще не знаешь, что такое черная полоса. Черную полосу никакая хлорка не возьмет, если она настоящая. А это так, пустяки. Единственное кафе в городе, что ли? Сейчас мы твою черную полосу быстренько разукрасим всеми цветами радуги. Пошли!
– Пошли. – Она покорно потянулась за ним, снова пристроила свою руку так, чтобы ей было уютно.