– Чтобы увидеть дом, мне придется просвечивать местность рентгеновскими лучами, – пожаловалась я. – Он полностью скрыт за деревьями.
– И очень важными деревьями, кстати, – сказала Клара дружелюбно, не обращая внимания на мой огорченный тон. – Каждое из них является самостоятельным живым существом, которое преследует в жизни определенную цель.
– Разве не верно, что каждое живое существо на этой планете имеет определенную цель? – спросила я раздраженно.
Мне не нравилось что-то в том, с каким энтузиазмом Клара показывала мне свои владения. Тот факт, что я не могу разглядеть то, что она мне показывает, еще больше вывел меня из равновесия. Сильный порыв ветра надул мою куртку, и мне в голову пришла мысль о том, что мое раздражение может быть проявлением обычной зависти.
– Я имела в виду не это банальное суждение, – объяснила Клара. – Я хотела сказать, что в моем доме каждая вещь и каждый человек появляются не случайно. Это касается и деревьев, и меня, и, конечно же, тебя.
Мне захотелось перевести разговор на другую тему, и поскольку я не смогла выдумать ничего лучшего, я спросила:
– Ты купила этот дом, Клара?
– Нет, мы его унаследовали. Он принадлежит нашей семье уже многие поколения, хотя, если принять во внимание все те беспорядки, через которые прошла Мексика, нетрудно догадаться, что его разрушали и восстанавливали неоднократно.
Я поняла, что лучше всего себя чувствую, задавая самые простые вопросы, потому что Клара дает на них прямые ответы. Ее рассуждения о «тонких сущностях» показались мне такими высокими материями, что хотелось передохнуть, поговорив о чем-нибудь обыденном. Но, к моему огорчению, Клара оборвала наш нормальный диалог и снова начала говорить о своих абстракциях.
– Этот дом является отражением всех поступков живущих в нем людей, – сказала она почти благоговейным тоном. – Главная его особенность в том, что он скрыт. Он расположен на самом видном месте, но его никто не видит. Запомни это. Это очень важно!
Интересно, как бы я могла этого не запомнить, думала я. В течение двадцати предшествующих минут я напрягала зрение для того, чтобы разглядеть дом в полутьме. Мне бы хотелось, чтобы сейчас здесь оказался бинокль, с помощью которого я смогла бы наконец удовлетворить свое любопытство. Прежде чем я успела об этом сказать Кларе, она начала спускаться с холма. Я была бы непрочь остаться на холме сама еще некоторое время, чтобы подышать прохладным ночным воздухом, но я боялась, что одна не смогу во тьме найти дорогу назад. Я решила про себя, что вернусь сюда днем и выясню, можно ли на самом деле видеть отсюда дом так, как об этом сказала Клара.
Возвращаясь обратно, мы пришли к черному ходу ее особняка на удивление быстро. Вокруг царила непроглядная темень. Я могла видеть лишь небольшие участки тропинки, освещенные светом фонарей. Войдя в дом, Клара осветила деревянную скамейку и велела мне сесть на нее, снять куртку и ботинки, а затем повесить их на вешалку, находящуюся рядом с дверью.
Я почувствовала необычайный голод. Не припомню, когда в своей жизни я так сильно хотела есть, но все же не решилась прямо спросить у Клары, будем ли мы ужинать. Возможно, она считала, что роскошного обеда в Гуаймасе было достаточно на целый день. Однако, судя по комплекции Клары, она была не из тех, кто любит экономить на еде.
– Давай пройдем на кухню и посмотрим, что там можно найти перекусить, – предложила она. – Но вначале я покажу тебе, где находится наш генератор и как его включать.
Освещая путь фонарем, она провела меня по тропинке вдоль забора до кирпичного сарайчика, крытого гофрированной жестью. В нем находился небольшой дизель-генератор. Я знала, как его включать, потому что мне случалось жить в сельском доме, в котором был похожий генератор на случай перебоя в электроснабжении. Потянув за рычаг рубильника, я увидела через окошко в сарайчике, что электричеством освещена только одна часть дома и холла: в них свет зажегся, тогда как весь остальной дом оставался во тьме.
– Почему электричество проведено у тебя не на весь дом? – спросила я у Клары. – Какой смысл оставлять полдома во тьме? – Затем, повинуясь неожиданному импульсу, я добавила: – Если хочешь, я смогу сделать там проводку.
Она удивленно посмотрела на меня.
– Это правда? Ты уверена, что после этого дом не сгорит?
– Конечно. Мои домашние говорили мне, что я – волшебница во всем, что касается электричества. Некоторое время я работала помощницей электромонтера – до тех пор, пока не надоела ему своими советами.
– Что ты ему советовала? – спросила Клара.
– Я говорила ему, куда следует что подключать. Потом пришлось распрощаться с ним.
Клара громко рассмеялась. Но я не могла понять, что она нашла смешного в моих словах о том, что я была когда-то электриком, а потом бросила это.
– Спасибо за твое предложение, – сказала Клара, возвращая своему голосу серьезное звучание. – Дело в том, что дом оснащен электричеством как раз так, как мы того хотим. Мы пользуемся им только в случае необходимости.
Я заключила, что электричество нужно прежде всего на кухне, и поэтому свет зажегся только в этой части дома. Не задумываясь, я направилась в ту сторону, где горел свет, но Клара дернула меня за рукав, чтобы остановить.
– Куда ты? – спросила она.
– На кухню.
– Ты направляешься не в ту сторону, – сказала она. – В мексиканских загородных домах ни кухня, ни ванная не находятся в основном доме. Что, по-твоему, стоит у нас на кухне? Электрохолодильники и газовые плиты?
Она провела меня вдоль дома, мимо своего спортивного зала, к небольшому домику, которого я раньше не заметила. Он был почти полностью закрыт пышными цветущими деревьями. То, что она назвала кухней, представляло собой одну большую комнату с полом из терракотовых плиток, недавно побеленными стенами и несколькими рядами лампочек над головой. Кто-то, наверное, немало потрудился для того, чтобы так хорошо здесь все устроить. Но вся утварь здесь была старой – каждый предмет выглядел как музейный экспонат. С одной стороны комнаты стояла огромная железная печь, которая топилась дровами и, к моему удивлению, выглядела так, будто ее только что протопили. Печь находилась на массивной подставке, а дымовая труба выходила в отверстие в потолке. С другой стороны комнаты находились два длинных кухонных стола, возле которых с обеих сторон стояли скамейки. Рядом с ними находился рабочий стол повара, на котором лежала доска толщиной в три дюйма для разделки мяса. Ее поверхность выглядела далеко не гладкой: нож оставил на ней немало следов.
В удобных местах на стенах были расположены крюки, на которых висели корзинки, чугунные кастрюли и сковородки, а также много других кухонных принадлежностей. Вся комната производила впечатление сельской, но тем не менее хорошо оснащенной кухни из ряда тех, какие можно иногда увидеть в иллюстрированных журналах.
На печке стояли три глиняных горшка с крышками. Клара предложила мне сесть за один из столов. Она подошла к печке и, повернувшись ко мне спиной, принялась помешивать в горшочках и накладывать в тарелки. Через несколько минут она поставила передо мной плов, приготовленный из тушенки, риса и фасоли.
– Когда ты успела приготовить эту еду? – спросила я, искренне удивляясь, потому что за все время нашего пребывания в ее доме она явно никуда не отлучалась.
– Я состряпала все это перед нашим выходом на прогулку и поставила на печку, – сказала она полушутя.
«За кого она меня принимает?» – думала я. Для того чтобы приготовить эту еду, нужно несколько часов. Она загадочно засмеялась в ответ на мой удивленный взгляд.
– Ты права, – сказала она тоном человека, который прекращает розыгрыш. – Есть здесь смотритель, который иногда готовит для нас пищу.
– Этот смотритель сейчас находится здесь?
– Нет, что ты. Он, должно быть, был здесь утром, но потом ушел. Ешь и не забивай себе голову такими незначительными вопросами, как то, откуда он пришел.
Клара и ее дом были полны неожиданностей, подумала я. Но усталость и голод давали о себе знать, и я не могла больше ни спрашивать, ни размышлять о чем-то, не имеющем отношения непосредственно к настоящему. Креветка, которая казалась за обедом такой большой, теперь ушла так далеко в прошлое, что мне едва удавалось о ней вспомнить. Тому, кто любит есть медленно, могло показаться, что я набросилась на плов, как голодный волк. Еще ребенком я никогда не могла расслабиться за столом и просто получать удовольствие от еды. Я всегда воображала себе ту гору посуды, которую мне придется мыть потом. Каждый раз, когда один из моих братьев брал еще одну тарелку или ложку, внутри меня все сжималось. Я была уверена, что они специально пачкают как можно больше посуды, чтобы мне потом было что мыть. К тому же каждый раз во время еды мой отец затевал споры с матерью. Он знал, что она не сможет уйти из-за стола, пока все не закончат есть, поэтому использовал эту возможность для того, чтобы излить ей все свои жалобы и замечания.
Клара сказала, что мне не нужно мыть тарелки, хотя я и предложила ей свою помощь. Мы пошли в гостиную – очевидно, одну из тех комнат, которые по ее мнению, не нуждались в электрическом освещении, потому что здесь царил полный мрак. Клара зажгла керосиновую лампу. Она загорелась ярко, придавая всему таинственный, но в то же время спокойный и уютный вид. Везде покачивались тени. Мне казалось, будто я нахожусь во сне, вдали от реальности, которую освещают электрическим светом. Клара, ее дом, эта комната – все, казалось, относится к какому-то другому времени, находится в каком-то потустороннем мире.
– Я обещала, что познакомлю тебя с нашей собакой, – начала Клара, садясь на диван. – Эта собака является неотъемлемой частью здешней обстановки. И ты должна быть очень внимательной с тем, что думаешь или говоришь о ней.
Я уселась рядом с ней.
– Что, это чувствительная, нервная собака? – спросила я, рисуя в воображении неприятную встречу с ней.
– Чувствительная – да, нервная – нет. Я считаю, что эта собака представляет собой очень развитое существо, но, являясь собакой, ей очень трудно, если вообще возможно, выйти за пределы представления о себе.
Я громко засмеялась, когда услышала, что у собаки может быть представление о себе. Я сказала Кларе, что ее утверждение кажется мне бессмысленным.
– Ты права, – согласилась Клара, – в данном случае не стоит говорить о представлении. Лучше сказать, что собака заблуждается, чувствуя свою важность.
Я знала, что она шутит со мной, но мой смех на этот раз был более осторожным.
– Ты можешь смеяться, но я говорю вполне серьезно, – сказала Клара тихим голосом. – Я дам тебе возможность убедиться в этом. – Она наклонилась ближе ко мне и понизила голос до шепота. – В ее отсутствие мы называем ее sapo, что по-испански означает «жаба», потому что эта собака похожа на большую лягушку. Но осмелься лишь при ней назвать ее так, – и она разорвет тебя на куски. Теперь, если ты не веришь мне или если у тебя достаточно смелости, чтобы попробовать назвать ее так, знай, что, когда собака придет в ярость, существует только один выход.
– И что же это? – спросила я насмешливо, хотя в этот раз почувствовала какую-то тень страха.
– Нужно очень быстро сказать: «Клара тоже похожа на белую жабу». Собаке приятно это слышать.
Но на таком меня не проведешь. Я была уверена, что достаточно умудрена опытом, чтобы понять, что это – бессмыслица.
– Наверное, ты научила свою собаку отрицательно реагировать на слово sapo, – предположила я. – У меня есть некоторое представление о воспитании собак, и я знаю, что они не настолько разумны, чтобы понимать слова людей, не говоря уже о том, чтобы приходить от этого в ярость.
– Тогда давай сделаем следующее, – предложила Клара. – Давай я познакомлю тебя с ней, а затем мы будем просматривать книгу по зоологии с картинками, на которых изображены лягушки, и обмениваться мнениями о них. Потом в один прекрасный момент ты скажешь: «Он действительно похож на жабу», и мы посмотрим, что произойдет.
Прежде чем я успела принять или отвергнуть это предложение, Клара вышла через боковую дверь, оставив меня в одиночестве. Я уверяла себя, что вполне представляю, о чем идет речь, и не допущу, чтобы меня водила за нос женщина, которая утверждает, что собаки обладают высшими проявлениями сознательной деятельности.
Я бодро болтала с собой в воображении, чтобы вернуть себе уверенность, когда через боковую дверь вошла Клара, ведя за собой самую большую из когда-либо виденных мною собак. Это был огромный кобель, толстые лапы которого достигали размера кофейных блюдечек. Его шерсть была черной, лоснящейся. В желтых глазах собаки можно было прочесть взгляд человека, смертельно уставшего от жизни. Ее уши были закруглены, а морда – неровной и со всех сторон покрытой морщинами. Клара была права, пес определенно был похож на исполинскую лягушку. Собака подошла прямо ко мне и остановилась, а затем посмотрела на Клару, как бы ожидая, что та скажет.
– Тайша, я хочу познакомить тебя со своим другом Манфредом. Манфред, это – Тайша.
Я готова была протянуть руку и пожать его лапу, но Клара, качнув головой, подала мне знак, чтобы я этого не делала.
– Рада с тобой познакомиться, Манфред, – сказала я, стараясь не засмеяться и в то же время не выглядеть испуганной.
Собака подошла еще ближе и начала нюхать мой пах. С отвращением я отскочила назад. В одно мгновение собака подскочила ко мне, повернулась задней частью своего туловища и ударила меня под колени так, что я потеряла равновесие. Я опомнилась, стоя на полу сначала на коленях, а потом на всех четырех. Собак лизнула мою щеку, и прежде, чем я успела подняться на ноги или отвернуться, выпустила газы прямо перед моим носом.
Я с криком вскочила. Клара так смеялась, что не могла вымолвить ни слова. Я могла поклясться, что Манфред тоже смеялся. Он с ликующим видом спрятался за Кларой и вопросительно смотрел на меня, переминаясь по полу своими большими лапами.
Я была так разъярена, что закричала:
– Ты – не собака, а проклятая вонючая жаба!
В одно мгновение пес бросился ко мне и ударил меня головой. Я упала назад на пол, а он оказался сверху. Его челюсти были в нескольких дюймах от моего лица. Я увидела, что в его желтых глазах искрится ярость. Одного зловонного дыхания этой пасти было достаточно для того, чтобы вызвать тошноту, и я почувствовала, что меня вот-вот вырвет. Чем громче я кричала, чтобы Клара убрала подальше свою проклятую собаку, тем ожесточеннее рычал надо мной пес. Я чувствовала, что от страха нахожусь на грани потери сознания, когда услышала сквозь шум и собственные вопли, как Клара кричит:
– Скажи ему то, о чем я тебе говорила! Скорее, скажи ему!
Я была слишком испугана, чтобы говорить что-то. В отчаянии Клара попыталась оттянуть собаку в сторону за уши, но это лишь пуще разъярило ее.
– Скажи ему! Скажи ему то, о чем я тебе говорила! – вопила Клара.
В том ужасном положении, в котором я находилась, я никак не могла вспомнить, что же такого должна ему сказать. Но когда я поняла, что сознание уже начинает оставлять меня, я услышала собственный крик:
– Клара тоже похожа на белую жабу! Прости меня!
Собака мгновенно перестала рычать и отошла от меня. Клара помогла мне встать и сесть на диван. Собака шла рядом с нами, будто помогая ей. Клара дала мне выпить теплой воды, от чего меня затошнило еще больше. Едва я успела выскочить на улицу, как меня сильно вырвало.
Позже, когда я отдыхала в гостиной, Клара еще раз предложила посмотреть книгу о лягушках в присутствии Манфреда для того, чтобы я могла повторить при нем еще раз, что она выглядит как белая жаба. Она сказала, что я должна устранить все недоразумения, которые могли появиться в его уме.