Крагги приотстали, сбитые с толку человеческим коварством. Самая азартная все-таки вцепилась охотнику в плечо и попыталась прокусить куртку, но была тут же подмята и раздавлена если не в блин, то в лепешку. Только голова щелкать жвалами осталась.
У подножия горки, почувствовав, что качение замедляется, горец вскочил, снова обратив на себя внимание кружащей в небе заразы, и, не отвлекаясь на подсчет синяков, нырнул в холодное дыхание сада.
Добежав до первой грушки, ЭрТар хлопнул по ней ладонью («осалил!»), поймал ствол в крюк локтя и круто развернулся вокруг дерева. Трех крагг снял в упор, еле успевая переводить руку, еще одну – на подлете, парочку – на поспешном улете, а оставшиеся стрелки выпустил уже со злорадным смаком, выбирая цель покрупнее и помедлительнее. Забывшись, даже синенькую услал; интересно, сдохнет ли от нее крагга хотя бы к утру?
Пять-шесть минут, и небо снова уснуло, оставив неугомонный ветер приглядывать за полями. После такой встряски крагг не скоро потянет стрекотать… вот жрать – да, к утру в остеце заметно прибавится мертвых пятен.
Горец опустил руку и позволил дрожащим ногам подогнуться, усадив зад в некошеную, холодную и росистую траву. Расползшийся по земле куст красной смороды приподнял ветку и моргнул ЭрТару двуцветными глазами.
– Брысь, – пробормотал горец, но так устало и обреченно, что кошак с мурканьем выкарабкался из тайника и подбежал к хозяину, ткнувшись мордой в колени. ЭрТар словно бы нехотя положил руку ему на загривок, зарыл кончики пальцев в мягкую шерсть, успокаивая корлисса и успокаиваясь сам. Что ж, теперь и ему будет что рассказать впечатлительным молокососам, причем не с чужих слов! Вот только захочется ли?..
Глава 3
…прислуживали ему звери, птицы, гады и древа, имея за то власть над родом человеческим. И было так много-много лет, пока не пробудили людские плач и стенания Иггра Двуединого. Сжалился он, свил плеть из тьмы и света и вызвал Тваребога на бой…
…прикончив же чудище, взял людей под свою опеку, а у прочих тварей отобрал разум, ввергнув жизни их и потомство воле людской…
Отрывки из храмовой проповеди
Подлунок налился красноватым сиянием и перебрался влево от луны – выходит, дело шло к рассвету. ЭрТар потянулся и поменял скрещенные ноги местами. Служивший ему подушкой кошак тоже поднял голову и начал вылизывать бок, а заодно и хозяйское ухо. Урывками дремать на жидкой охапке веток – не шибко приятное занятие, но для привычного к вольным ночевкам горца не смертельное и даже не простудное. Возвращаться в халупку по темноте да мимо поля охотник не решился – от него слишком пахло кражжьей кровью, чтобы не опасаться мести родичей и друзей покойных. Так неаккуратно охотник еще никогда не работал; теперь куртку придется сутки вымачивать в бадье с душистым щелоком и пропитывать заново.
Перезаряженный мыслестрел кандальным браслетом намозолил руку, но снимать его ЭрТар не торопился. Селища жались к городу, как кусты к лесу, что позволяло обережи и йерам быстро до них добраться, но от самих нападений не уберегало. Напротив – хищники, падальщики и моруны кружили вокруг человеческого улья, как ночные бабочки у лампы, не в силах оторваться от такого яркого, многообещающего огня. Гильдия охотников порой устраивала на них «бесплатные» (платил город) облавы, которые скорее развлекали и успокаивали народ, чем приносили реальную пользу: матерые людоеды хребтом чуяли беду и временно откочевывали, оставляя на заклание молодняк и задохликов, с которыми и так управится любой мужик с вилами, а то и баба посмелее. К тому же одно дело улюлюкающая толпа с сетями, трещотками и всевозможным оружием, выбравшаяся в солнечное поле, как на гулянье, и совсем другое – одинокий охотник, спящий за околицей. Вдруг крадущемуся за курочкой клыкачу[11] он покажется аппетитнее?!
Впрочем, клыкача Тишш за полвыстрела обнаружит. Нюхом, слухом или пресловутым кошачьим чутьем – Иггр его знает, но не подведет.
Корлисс согласно мурлыкнул, продолжая старательно работать языком. Горец заложил руки за голову, разглядывая поле, издалека кажущееся обманчиво-тихим. Внезапно подумалось: а ведь охотиться с каждым годом становится все сложнее. Еще десять лет назад это было скорее забавой, а сегодня, вон, еле ноги унес. Или мальчишкам все кажется забавой? Да нет, иначе им бы не позволяли глазеть с заборов, как охотники будут отстреливать крагг – то ли более пугливых, то ли менее ядовитых. И таких огромных стай тогда уж точно не было.
Проблемы обычно начинались через неделю-другую после призвания ирны, когда посевы буйно пускались в рост, сочной молодой зеленью привлекая алчные взгляды вредителей. Селищане, поругиваясь, «принимали гостей»: женщины с подвернутыми подолами обходили грядки, собирая в них жуков и гусениц, дети ветками сбивали хищно кружащих над рассадой бабочек. Но с этой напастью удавалось покончить за одну-две недели, а у ленивых хозяев она чуть позже исчезала сама, оставив на память кружево дырок в ботве.
С краггами также «полюбовно» договориться не удавалось. Они не унимались, пока на поле оставался хотя бы один росток, а вырытые ими норы превращали осеннюю пахоту в тяжелое и опасное, вплоть до сломанных ног, занятие. Нет, сами всходы крагги не ели, как, впрочем, и что-либо другое. Их интересовала только ирна, в которой они, как моли, прогрызали быстро расползающиеся дырки. Мало того, «заштопать» оные выходило дороже, чем осенить поле. Крагги не просто выпивали Иггрову силу – они отбирали у земли способность ее принимать.
Неудивительно, что ремесло охотника числилось в семерике самых уважаемых и хлебных.
На макушку яблони опустилась сорока, покосилась на своего «тезку», нашла его возмутительно живым для столь многообещающей позы и с горя начала поклевывать листочки. «Что это она среди ночи разлеталась?» – лениво удивился горец и тут же спохватился, что различает каждую веточку в кронах, а небо между ними уже не черное, а грязно-серое.
ЭрТар дунул в нос сердито расчихавшемуся кошаку и легко вскочил на ноги. Тишш перевернулся на живот, вопросительно уставился на хозяина.
– Выпускай царапки, кис. Сливок не досталось, так хоть блюдце вылижем. – Охотник попытался наступить на околачивающий росистую траву хвост, но, как всегда, промазал. Тишш умудрялся виртуозно отдергивать его даже во сне.
Корлисс с достоинством поднялся, потянулся и потрусил к полю. Днем по нему можно было ходить без опаски: перед рассветом крагги убирались в норы, раскапывать которые пришлось бы до вечера – но таких идиотов не находилось.
За полчаса Тишш отыскал и приволок хозяину оброненный мешок и девять дохлых крагг. Три куда-то пропали, а может, ЭрТар преувеличил свою меткость. К радости горца, выпущенная в запале синяя стрелка тоже вернулась в коробочку. Ладно, если подранок унесет ее с собой в нору, а вдруг бы пахарь наступил?! Зато теперь горец точно знал, что смертельный для человека яд крагг не берет. Даже наоборот – как будто придает сил: пробитая синенькой тварь издохла совсем недавно, еще окоченеть не успела.
Возле халупки ЭрТара уже ждали, причем не только приказчик, но и добрая половина батраков с рабами, выгнать которых на поля голой, хоть и весьма заковыристой руганью не удавалось. Вхолостую пощелкивающий кнут никто всерьез не принимал, кое-кто понахальней еще и огрызался: мол, тебе надо, ты и паши, а нам тоже посмотреть охота. При виде горца перебранка мигом угасла, народ столпился вокруг охотника, поочередно заглядывая в раскрытый мешок и сдавленно охая. Приказчика немилосердно оттерли в задний ряд, где он, неубедительно покрикивая, топтался на цыпочках и тянул шею.
Горец, рисуясь, тряхнул мешок за углы. Трофеи раскатились по утоптанной плешинке перед крыльцом, и толпа живо поредела. Заказчик наконец пробился вперед, что почему-то не вызвало у него бурной радости.
– Всех порешил? – уточнил он, боязливо косясь на кражжью голову, топырящую жвалы в пальце от его сапога.
– Хэй, где там – это я так, на разведку сходил, – небрежно бросил охотник.
Восторженные взгляды сменились благоговейными. Приказчик все-таки не выдержал и отступил на полшага. ЭрТар, напротив, подбоченился, изобразив гордого и слегка оскорбленного героя, платить которому всего две бусины с головы – стыд и позор.
– Вы их там чего – нарочно прикармливаете, э? Я даже мыслестрел перезарядить не успел! – Охотник оттянул полевые работы еще на полчаса (возражающих не нашлось), в лицах, руках и ногах изображая ночное побоище, а закончил емким: – Вчетвером бы туда – самое то.
Приказчик недоверчиво поохал, потеребил ни в чем не повинный кнут, но был вынужден согласиться с ЭрТаром. Договорились, что вечером парень вернется сюда с подкреплением, а сейчас получит в качестве аванса двадцать… ну, тридцать, чтоб те лопнуть!.. бусин. И завтраком его бесплатно накормят, и спать уложат, и обед…
На этом месте уболтанный горцем приказчик спохватился и поддакивать ему прекратил. Работников, наконец, удалось разогнать по полям (некоторых откровенными пинками под зад, но это уже мелочи), ЭрТар нанизал полученные бусины на почти пустую браслетину и в распрекрасном настроении отправился в халупку отъедаться и отсыпаться.
* * *
У горцев есть присловье: «Хороший день должен быть длинным, плохой – коротким». То есть если что-то не ладится, то надо пораньше лечь спать, а если дело само горит в руках, то не грех заработаться и до рассвета.
Беда в том, что иногда плохие дни ходят парами, а впадать в спячку люди еще не научились.
Во-первых, стряпухин кот, зараза, расковырял стынущую возле окна кашу, выцарапав оттуда все шкварки. Мерзавца за шкирку послали в воспитательный полет, но кушанье от этого аппетитнее не стало, отправившись в помои. Так что завтракать горцу пришлось хлебом с водой – все остальное успели слопать поднявшиеся еще до рассвета работники.
Во-вторых, в углах двора стояло по будке с цепной псиной; проходивший в любой стороне человек и даже пролетавшая ворона незамедлительно замечалась и хором облаивалась. Уши местных привычно пропускали этот концерт насквозь, а вот пытающемуся уснуть охотнику пришлось туго. К тому же в горах собаки без нужды не лаяли, и будил его не сам брех, а непроизвольно вздрагивающее тело: «Опасность!»
В-третьих, когда ЭрТару все-таки удалось отвоевать у собак огрызок сна, ему привиделась такая дрянь, что лучше бы не засыпал. Какая-то битва на забрызганном кровью чердаке, сгорающий заживо человек, мертвый младенец в колыбели… Охотник выдрал на всякий случай не один волос, а целых три, и все равно гадкий осадок остался[12].
Вдобавок оказалось, что горец проспал обед (который ему и так не обещали, но можно было попробовать примазаться к раздаче).
После этого ЭрТар смирился с судьбой и подсчитывать нанесенные ею убытки прекратил.
Та же, уверившись в собственной безнаказанности, удвоила усилия.
Главу гильдии охотников будто к Иггру в гости зазвали. Дома сказали, что он уже ушел в «Упрямую воблу», а едальня оказалась закрыта и опечатана обережью за драку, о которой ЭрТару с превеликой охотой поведал местный пьянчуга, принимавший в ночном побоище самое непосредственное (судя по синяку в форме днища кружки на лбу) участие. Нарушение городского спокойствия обычно каралось штрафом с самих драчунов, однако хозяин едальни имел глупость обругать запоздавших обережников (махающая кулаками компания успела разнести пять столов и бочку со сквашем, не считая более легковесных предметов), за что и поплатился. Но глава гильдии, увы, ночевал дома (тем самым избежав похмельного пробуждения в застенках), поэтому где искать его теперь, горец понятия не имел.
На главных улицах началось вечернее гулянье по случаю Вознесения Невесты – с традиционными дудочниками и лютнистами, гадательными палатками, печеными яблоками на палочках, нищими и ворьем. Живот и Тишш все громче урчали дуэтом, и ЭрТар, сдавшись, отправился искать главу к ближайшей жаровне под броской надписью «Горскый лепешка с начынка – два купыш, трэтый дарым!». Судя по дорогой лаковой краске и обилию завитушек, явно намалеванных в мастерской, ошибки были сделаны нарочно, дабы покупатель не усомнился в истинно горском происхождении яства. На деле же вместо козлятины над огнем томилась говядина, а под лепешки на ячменной браге неубедительно маскировались постные, слегка подгорелые блины, так что горского от них осталась только физиономия продавца.
Соскучившийся за день земляк попытался втянуть ЭрТара в разговор, но тот вежливо согласился, что жителям равнин не понять величия гор, расплатился и отступил, давая место следующему покупателю. Разговоров о родне, которые неумолимо пойдут следующий темой, он старался избегать.
Свернув за угол, ЭрТар с любопытством надкусил «национальное блюдо». Ну если равнинники такое едят, авось и он не отравится. Горячая, по крайней мере.
Кошак тем более не стал привередничать, слопав свою долю вместе с салатными листьями, в которых подали лепешки. Среди корлиссов, как и их родичей-котов, частенько попадались привередливые твари, снисходящие только до отборного мяса, но с ЭрТаром у Тишша не было шансов избаловаться. Иногда им даже последнюю картофелину приходилось пополам делить.
Попеременно жуя лепешку и выуживая из зубов сопротивляющиеся трапезе волокна, горец переулочками побрел к площади. Не то чтобы он успел так хорошо изучить город, но, поймав направление, не сомневался, что рано или поздно выйдет к храму.
Порядочные горожане, похоже, выбирали другие места для прогулок, и здешние обитатели сплошь подозрительного вида косились на ЭрТара с удивлением. Однако дорогу не заступали. Светло еще, да и вышагивающий у ноги горца кошак отбивал охоту знакомиться ближе. Один нищий, правда, рискнул попытать успеха, заведя жалостливую песню про Светлого Иггра, который, несомненно, запишет кинутую убогому бусину во главу списка благих дел охотника…
ЭрТар бессовестно воспользовался грозной репутацией горцев, соорудив для попрошайки такой блестящий и кривой оскал, что фьета сломалась бы от зависти. Светлый Иггр разочарованно скомкал свиток и закинул на верхнюю полку хранилища судеб. Темный, напротив, упоенно строчил уже на обратной стороне меленько исписанного пергамента.
Нищий с разочарованным шипением попятился, а горец, приметив впереди полукруг знакомой арки, ускорил шаг.
– Господин, подождите!
Тонкий просительный голосок заставил ЭрТара раздраженно скрипнуть зубами. Теперь они уже детей к нему подсылают!
– Чего тебе?! – рявкнул он на подбежавшего ребенка. Девочка испуганно сжалась в комочек и, чуть слышно пролепетав: «Вот, вы уронили…», протянула горцу намордник, который Тишш каким-то образом умудрился сорвать с ошейника, а судя по неприглядному виду «потери», еще и попытался зарыть в мусоре.
– Спасибо… – Смущенный ЭрТар потянулся за браслетом, но не успел расстегнуть, как рядом хлопнула дверь, и на улицу выскочила простоволосая женщина в сером обтрепанном платье, одной рукой прижимая к себе грудного ребенка, а в другой держа обугленный снизу кол, которым, видимо, прочищали дымоход.
– Сайя!
Девочка обеими руками вцепилась в мать, уткнулась лицом ей в живот и начала тоненько всхлипывать.