– Черта с два! В лучшем случае позолоченная, – тянул Мурад награду обратно. – Надо на зуб попробовать.
– Лучше в серную кислоту опустить.
– Нет, в царскую водку…
– Умники! – возмутился Володя. – Дайте Инаре посмотреть.
– Красиво, – улыбнулась Инара. – Поздравляю.
– Надо обмыть, – заявил Сергей.
– И сегодня же, – поддержал Мурад.
Пока они забавлялись с медалью, суровый мужик с шефствующего над школой Уралмаша быстренько вручил путевки в жизнь (в заводское ПТУ) наиболее толстолобым выпускникам, и начался торжественный концерт. Снисходительно послушали, вяло поаплодировали, предвкушая самое интересное – бал.
Но и бал оказался каким-то скучным. Под пару школьных вальсов в исполнении магнитофона Инара успела потанцевать со всеми одноклассниками и даже с учителем физкультуры. Троица «официальных» поклонников ревниво наблюдала из-за стола, попивая теплое ситро и ковыряя приготовленные родителями салаты и закуски.
– Давайте сбежим? – предложила Инара, которой торжество надоело окончательно.
– Гениально! – восхитился Мурад. – Исчезаем по одному.
– Встречаемся через полчаса на остановке – и в лес, – окончательно оформил идею Володя.
– А с тебя, медалист, причитается, – напомнил Сергей.
Мурад пришел не через полчаса, а через час, но даже не собирался извиняться. Судя по отсутствию праздничного костюма, который сменился обычным, повседневным, и наличию туго набитого рюкзака, он успел заскочить домой.
– Икра, хрусталь, шампанское, – с гордостью похлопал он по своей поклаже, – а также набор для праздничного фейерверка.
Почти час тряслись в автобусе, потом еще полчаса топали пешком. В результате искать идеальную поляну уже не было никаких сил. Остановились на первой попавшейся, давно обжитой любителями пикников, о чем свидетельствовали старые кострища, но на удивление чистой. За кустами шиповника в поздних сумерках блестела речка и безудержно орали лягушки.
Вдруг забыв про усталость, друзья весело бросились таскать дрова, разожгли костер. Все зверски проголодались, жалели о несъеденных салатах и с нетерпением поглядывали на рюкзак Мурада. А он демонстративно медленно развязывал тесемки. Потом, как фокусник, одними пальцами извлек тонкое одеяло и, встряхнув, расстелил его у ног Инары. За одеялом последовала скатерть из куска клеенки, старые газеты и топорик, в которых уже не было нужды – костер давно горел, фонарик, транзисторный приемник, нож, штопор, салфетки, соль, спички и еще целая куча никому не нужных туристских причиндалов.
– Ну! А хрусталь-икра-шампанское?!
– Маэстро, туш! – скомандовал Мурад и сам же, перекрикивая лягушек, этот туш изобразил: – Тру-ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту…
На скатерти появились граненые стаканы, бутерброды с колбасой, варенная в мундирах картошка и две бутылки ркацители.
– А для настоящих мужчин… блэнд кубинос сигарос, у отца стащил. – Он торжественно выложил в центр импровизированного стола одинокую толстенную сигару в алюминиевом футляре.
– Для настоящих мужчин… водка «Столичная». – Володя достал из кармана бутылку и, ловко сковырнув крышку, разлил по трем стаканам, а Инаре налил вина.
– Медаль топи, – распорядился Мурад.
Володя осторожно опустил в жидкость свое сокровище и поднял стакан:
– За будущее!
Бутерброды закончились быстро, а за ними и подпеченная в костре картошка, дососали даже горькую и вонючую с непривычки кубинскую сигару, и Сергей с Володей недвусмысленно поглядывали на рюкзак, в котором явно еще что-то осталось, причем довольно большое.
– А теперь фейерверк! – развеял призрачные надежды товарищей Мурад, вынув газетный сверток, в котором оказались несколько растолстевшие учебники. – Я их проселитровал, – объяснил он негнущиеся страницы и покоробленность знакомых обложек – «Алгебры», «Химии» и «Биологии».
Книги отправились в костер и вначале долго не желали загораться, а потом вдруг вспыхнули ослепительно ярким пламенем, рассыпая в ночь снопы оранжевых трескучих искр.
– Представляете, люди, я вот прямо только что стихи сочинил, – сообщил несколько захмелевший Сергей.
Смеясь, встречаем мы рассвет
И новой жизни шлем привет.
Родная школа позади,
И коммунизм впереди.
– Скажем прямо, не Евтушенко, – хмыкнул Володя.
– Кстати, – подхватил Мурад, – есть рифмы для продолжения этого эпического творения: комсомольцы – добровольцы, любовь – кровь, коммунизм – ленинизм, бойцы – леденцы…
– Отцы – огурцы… – поддержал Володя.
– Да идите вы со своей критикой! – отмахнулся Сергей, а потом, вдруг вскочив на ноги, обежал поляну и, вернувшись с жиденьким букетом одуванчиков, упал перед Инарой на колени: – Инара, выходи за меня замуж, будешь моей музой, а я твоей. Ты будешь писать картины, а я стихи о любви. И пусть тогда эти злопыхатели подавятся слюной от черной зависти к нашим творческим успехам.
– Инара Руслановна! – оттолкнул Сергея Мурад, тоже бухнувшись на колени. – Вам не по пути с этим доморощенным лириком, будьте моей женой.
– Да плюнь ты на них! – Володя подсел сзади и жарко зашептал ей на ухо: – Смотри – я! Умный, красивый, перспективный…
– Еще и скромный, – откликнулся Сергей.
– Ага, и еще у него медаль есть, – добавил Мурад, – наступит голод, он ее продаст и накормит тысяч пять народу, а ему за это еще одну медаль дадут, правда поменьше, он и ее потом продаст, если голод наступит. И так до бесконечности.
– Выбирай, Инара. А то мы тут сейчас дуэль устроим…
– Не дуэль, а триэль, вас же трое. – С реки потянуло холодом, и Инара зябко повела плечами. – Холодно, мальчики.
Как по команде три пиджака сорвались с хозяйских плеч. Володя оказался проворнее всех и первым набросил свой пиджак Инаре на плечи, но Сергей с Мурадом, не смущаясь, накинули свои пиджаки сверху его.
– Так будешь выбирать? – не отставал Володя.
– Не буду.
– Может быть, ей всех милей королевич Елисей? – хмыкнул Мурад.
– Какой-такой Елисей?! – возмутился Сергей. – Покажите мне этого Елисея.
– Мальчики, солнце встает. – Инара поднялась, чтобы лучше видеть выползающий из-за верхушек дальних сосен солнечный диск.
– Правда, похоже на медаль? – восхищенно спросил Володя, осторожно обнимая Инару за плечи.
– Нет, – усмехнулась Инара. – Это медаль может быть похожа на солнце, а солнце ни на что не похоже. Солнце – это солнце.
– Первое солнце свободы! – провозгласил Сергей. – Здравствуй.
– А давайте поклянемся, что бы ни случилось, всегда быть вместе, – предложил Володя.
– А чем мы скрепим эту пошлую клятву? – поинтересовался Мурад. – Кровью?
– Нет. – Володя вынул любимый финский нож и ловко вырезал на стволе молоденького еще дуба: В.З. С.Б. М.О. И.Ф. – ВВ.
– И что такое ВВ? – не понял Мурад.
– Всегда вместе.
Турецкий. 5 апреля, понедельник. 20.20
– Кофе будете? – Сегодня Лидочка выглядела вполне спокойной.
– Кофе потом. – Турецкий сейчас с гораздо большим удовольствием выпил бы коньяку. Он был зол на себя и за дурацкую конспирацию, и за то, что не смог справиться с лохматым чучелом. Но злиться по большому счету бесполезно и даже неразумно, потому злость быстро нашла себе более подходящий объект, и им, естественно, оказался Братишко. Если б не этот гаденыш, не было бы ни утреннего клистира от генерального, ни этого пса. А интуиция подсказывала, что сейчас он узнает о нем очередную гадость.
«Важняк» придирчиво оглядел себя в зеркале и, не найдя на одежде вопиющих следов недавней схватки, прошел в комнату.
– Рассказывай.
– Знаете, Александр Борисович, я подумала и решила, что сама со всем справлюсь. Спасибо за вчерашнее…
– Не получится. – Турецкий демонстративно плюхнулся в кресло и сложил на груди руки. – У меня теперь в этом деле личная заинтересованность. Мне благодаря твоему Братишко сегодня клистир вставили…
– Вам?! – вдруг испугалась Лидочка.
– Мне. Пришла пора империи нанести ответный удар, а чтобы он попал в цель, империя желает знать все.
– Хорошо. – Она вздохнула, как показалось Турецкому, с облегчением и уселась на диван, поджав ноги. – Только я начну не с Братишко… Начну с Шестова…
Взглядом испросив разрешения, Турецкий закурил.
– Шестов – это кто?
– Шестов был моим непосредственным начальником…
– Извини, что снова перебиваю, но давай еще более сначала. Я, собственно, вообще о твоей взрослой жизни ничего не знаю. Костя молчит как хомяк, хоть приветы передает?
– Передает, – усмехнулась Лидочка.
– Ну и замечательно. Про то, что ты у нас дипломированный юрист, я знаю, а дальше хотя бы в общих чертах изложи, пожалуйста.
– В общих чертах. Примерно полгода назад я выиграла сумасшедший конкурс на замещение вакантной должности юриста в солидной и уважаемой фирме «Данко». Из тридцати претендентов выбрали меня, естественно, я себя зауважала, возгордилась, собеседования действительно были толковые, думала, сейчас начнется интересная работа. Как бы не так. Было всего одно нетривиальное дело: мы не могли получить экспортную лицензию, но в итоге обошлись без моей помощи. Насколько я понимаю, наш гендиректор отстегнул сколько положено – и сразу все решилось.
Хм, хм, подумал Турецкий. Экспортную лицензию?!
– А так, – продолжала она, – обычная рутина: договоры, договоры, договоры… типовые, как под копирку, пару исков в суд, ничего выдающегося, платят, правда, щедро. Причем откуда берутся средства – мне лично не ясно. Судя по тем документам, с которыми я работала, годовой оборот фирмы сравним с месячной зарплатой всех сотрудников, и при этом еще постоянно идут большие отчисления в общественные фонды, на благотворительность…
– А чем торгуете?
– Нефтью преимущественно.
– Круто.
– Может быть, – пожала плечами Лидочка, – только я этой нефти в глаза не видела, и, по-моему, никто не видел, но это, наверное, не важно. Может, все-таки кофе выпьете?
– Выпью, только про Шестова расскажи, и сразу пойдем пить кофе.
– Шестов погиб. Десять дней назад. И вот после его смерти-то все и началось.
– Стоп. – Турецкий загасил сигарету и достал записную книжку. С этого места очень подробно. Как погиб, что началось? С датами и фамилиями.
– Леонид Макарович… это Шестов, был главным юрисконсультом, начальником юридического отдела, соответственно моим шефом. Двадцать шестого марта, в пятницу, он позвонил на работу, сказал, что болен и не придет. А вечером перезвонил снова и попросил меня привезти ему на дачу некоторые документы…
– Какие?
– Договоры на поставку все той же нефти. Он сказал, что поработает с бумагами в субботу. Естественно, я их привезла. Мы попили чаю, поболтали и расстались около десяти вечера. Дача у Шестова в Веледниково по Рижскому шоссе. Добралась я оттуда домой уже после полуночи, а в субботу позвонила Тая – это секретарша Фурманова, а Фурманов Глеб Евгеньевич – наш гендиректор, и сказала, что на даче у Шестова был пожар и он погиб…
– Так! – прервал Турецкий. – Документы были как-то связаны с той экспортной лицензией? И кому Фурманов давал взятку? Кому-нибудь… кому-нибудь в Минтопэнерго? – осторожно подсказал он.
Лидочка скептически покачала головой:
– Не знаю, не обязательно…
– Хорошо, хорошо, – махнул рукой Турецкий, – я в курсе.
– В курсе чего?
– Того, что кушать хотят не только в Минтопе, а еще и в таможенном комитете и прочих славных организациях. Скажи лучше, когда случился пожар?
– В том-то и дело, что до полуночи.
– И документы сгорели?
– Вы быстро соображаете, – невесело усмехнулась Лидочка.
– Тебя кто-нибудь допрашивал по этому поводу?
– Если вы имеете в виду милицию, то нет. Дело прекратили производством, видимо, сразу же, списав как несчастный случай. Но кое-кто оказался дотошнее милиции…
– Братишко?
– Да, этот домогается каких-то подробностей нашей последней встречи с шефом и, похоже, подозревает меня в краже этих злополучных документов. Но, главное, не он один. Некие темные личности требуют еще раз стащить бумаги…
– Что значит «темные личности»?
– Два мордоворота, один Андрей, другой Леша, фамилии мне не известны, род занятий тоже. Очевидно, чьи-то «шестерки», но я совершенно не представляю чьи. Так вот, они требуют добыть другие бумаги из сейфа Шестова, а заодно выдать им коммерческую информацию, которой я даже не обладаю. Причем ссылаются на то, что Шестову они заплатили, и заплатили много, речь шла о шестидесяти тысячах долларов, а он якобы поделился со мной. И разумеется, все поголовно угрожают повесить на меня смерть шефа.
– И с отцом ты обсуждать это не желаешь?
– Не желаю.
Турецкий поднялся.
– Ладно, пойдем пить кофе.
Пока Лидочка накрывала на стол, Турецкий обдумывал услышанное. Как она, интересно, собиралась сама с этим справляться? Сбежать собиралась, сигануть с балкона или натравить на уродов милицию? Да в гробу они ее видали, милицию.
– «Темные личности» и Братишко – независимые конторы или они вместе, как думаешь?
– Думаю, независимые.
– А Братишко к вашей фирме какое имеет отношение?
– Да, собственно, никакого. Он вроде как приятель или сын приятеля Фурманова, забегал иногда поболтать…
– А с тобой он на какой почве?…
– В один из своих набегов он вдруг как бы ко мне неровно задышал. Пару раз мы вместе поужинали. И все.
Турецкий потер затылок. Десять дней, блин! Сколько времени потеряли. Не хотела отца впутывать, мне бы рассказала или Грязнову. А теперь, чтобы все с этим пожаром прояснить, в лучшем случае еще неделя понадобится, а фирму проверить – и того больше. Станут ли «темные личности» ждать?
– Сильно на тебя жмут?
– Аркадий не очень, а эти двое прессингуют конкретно.
По дороге домой Турецкий решил, что нужно проверить, была ли смерть Лидочкиного шефа, вопреки ее утверждению, каким-то боком связана с делом о коррупции в Минтопэнерго, и заодно сочинял историю Лидочки для супруги, разумеется ничего общего не имеющую с действительностью. Долго и упорно перебирал всякие варианты и в результате остановился на самом банальном, но зато близком по духу впечатлительной Ирины Генриховны: ухажер Лидочки оказался отцом многодетного семейства, которое собирался ради нее бросить, но она, узнав про это, послала ухажера к черту, а он за ней бегает и устраивает сцены.
Редкая ахинея, конечно, но зато и Лидочка предстает в выгодном свете и подробностей не потребуется – кто же о таких глубоко интимных вещах станет рассказывать хоть и с детства знакомому, но по большому счету чужому человеку.
Турецкий про себя повторил печальную повесть несколько раз, чтобы потом не сбиться и не запутаться, но Ирину уже, оказывается, занимали другие проблемы. Она сидела, сосредоточенно уткнувшись в экран телевизора, и взволнованно грызла печенье.
– Саша, иди скорее, объясни, он это или не он! – Снова крутили пикантные кадры. – Я уже ничего не понимаю, как бы он, а пробую мысленно надеть на него мундир или костюм – как бы и не он…
– А поужинать можно? – Смотреть на эту порнографию Турецкому не хотелось, а в предчувствии того, что только этим кино он и будет заниматься в ближайшее время, не хотелось вдвойне.
– Котлеты на печке, только жевать приходи сюда, будешь комментировать.
Пока Турецкий разогрел котлеты, комментировать ему стало уже нечего – ролик-то всего на три минуты, к тому же комментировать взялся профессиональный комментатор. Ведущий еженедельной аналитической программы новостей Хмуренко, который в будние дни на экране появлялся крайне редко, сегодня счел своим долгом высказаться:
"Нашим корреспондентам не удалось сегодня встретиться с временно отстраненным от должности генпрокурора Владимиром Замятиным, который в данный момент пребывает в доме отдыха «Архангельское», расположенном в пятнадцати километрах от Москвы по Калужскому шоссе. Территория дома отдыха охраняется сотрудниками милиции, которые не позволили нашей съемочной группе проехать внутрь, а телефонные звонки туда остаются без ответа. Но «Независимая газета» опубликовала следующее высказывание Замятина по поводу разразившегося сегодня скандала: «Материалы, связанные с моей личной жизнью, добыты преступным путем с грубым нарушением закона. Ничего противозаконного я не делал».