Марк отправился в кухню, смежную со студией и оборудованную на американский манер, чтобы сварить себе кофе. Он обожал кофе – это была одна из его холостяцких привычек. Благодаря своим обширным связям он добывал уникальные сорта «арабики», редкие сорта «робусты», лучшие образцы кофе со всего мира, а во времена своего процветания обзавелся очень сложным аппаратом с паровой насадкой для капуччино и встроенным очистителем от накипи, позволявшим получать поистине божественные напитки. Каждый день он выпивал чашек двадцать крепкого напитка, причем в зависимости от времени суток менял сорта и страны-производители. Сейчас он решил выпить чашечку колумбийского кофе, такого крепкого, что он называл его «дьявольским сортом». От такого и мертвец проснется. Вот именно это ему и нужно.
Потягивая маленькими глотками сок, он стоял у стола из белого дерева, осматривая свою берлогу. Большое квадратное помещение, площадью около ста двадцати метров, с впечатляюще высокими потолками. Когда он покупал его, ему показалось, что эта высота позволит воспарить его духу. Спустя восемь лет он все еще ждал этого.
Квартира, расположенная на первом этаже, выходила в маленький мощеный дворик, украшенный двумя карликовыми пальмами – через застекленные двери они казались двумя большими ананасами, стоящими на страже. Вдоль стен тянулись стеллажи с книгами, нотами, компакт-дисками. Целые пласты его жизни, поднимавшиеся до скошенных витражей мансарды, были лишь преддверием настоящей библиотеки: маленькой смежной комнатки внизу, заставленной специальными книгами.
Здесь было собрано, свалено, распихано все или почти все, написанное о серийных убийцах, включая кипы старых газет с разделами происшествий. Эта коллекция ужасов была такой полной, что другие журналисты «Сыщика» частенько приходили сюда, чтобы посмотреть то или иное издание или освежить в памяти историю какого-то кровавого убийцы. Именно этой свалкой и объяснялся запах сырости, царивший в квартире и заставлявший Венсана повторять при каждом визите: «Хватит тебе курить грибы».
Меблировка большой комнаты была предельно проста: вместо письменного стола – доска, положенная на козлы; расположенная в глубине зона «гостиной» была представлена продавленным диваном и беспорядочно разбросанными подушками; в нескольких метрах справа, в углублении, находилась постель. Матрац без изголовья, прямо на полу, перед низким столиком, на котором стоял большой телевизор и пирамида аппаратуры – DVD-проигрыватель, видеомагнитофон, колонки и прочее.
Марк обожал спать на полу. Он чувствовал себя солдатом, устроившимся на земле, чтобы получше прицелиться. Такая позиция соответствовала его образу жизни: всегда быть в засаде, в убежище. Ночью он рассматривал стену из книжных корешков, поблескивавших в свете дворового фонаря, а цепочка маленьких красных лампочек, подвешенных перед книгами, напоминала сигналы на взлетно-посадочной полосе аэродрома. Когда он взлетит? Когда найдет истину, которую ищет?
Он сварил вторую чашку кофе и уселся за стол. Навел порядок в куче документов, заметок, фотографий, кассет, относившихся ко все той же, единственной теме. Материала хватит, чтобы написать потрясающую биографию Жака Реверди. Но это будет биография великого спортсмена, а не убийцы.
В течение двух последних дней Марк шаг за шагом восстанавливал его жизнь. В начале восьмидесятых годов Жак был настоящей звездой. Статьи, интервью, фотографии складывались в героический образ одного из величайших ныряльщиков конца века. Наравне с Жаком Майолем и Умберто Пелиццари. Однако в своих интервью Реверди никогда не злоупотреблял штампами, обычными при описаниях этого спорта: поиск абсолюта, возвращение к морю-кормильцу, единение с морскими млекопитающими… Напротив, он подчеркивал противоестественность задержки дыхания и связанных с нею опасностей: риск потери сознания, нарастающее давление, глубинное головокружение. Марк был знаком с этим видом спорта – он немного занимался им на Корсике и помнил, как чуть было не потерял сознание в подводном гроте. Он тут же прекратил погружения; этот случай напомнил ему о двух провалах в сознании, случившихся в его жизни.
Чемпион действительно говорил о задержке дыхания как о поединке человека с морем. Поединке, который следовало выигрывать с помощью собственного тела, чтобы преодолеть своего рода барьер глубины. В своих интервью он постоянно говорил об этой таинственной границе, известной только самому ныряльщику. Безусловно, границе рекорда, но также и границе разума. О самой высокой планке, установленной, как ни парадоксально, на глубине. Когда он говорил о ней, становилось ясно, что в сумеречных глубинах, где царило немыслимое давление, где легкие превращались в два жалких камушка, а свет – в воспоминание, ныряльщик получал нечто большее, чем медаль или кубок…
Марк нашел более свежую статью, опубликованную в «Экспресс» в августе 1987-го, в самый разгар успеха «Голубой бездны», когда тысячи французских подростков, вдохновленных фильмом Бессона, внезапно прониклись страстью к глубоководным погружениям. Репортеры отыскали Реверди, ставшего простым тренером по дайвингу в Таиланде. Тогда он производил впечатление более спокойного человека, гораздо более соответствующего представлению о мудрости и духовности ныряльщиков.
Марк докопался и до более раннего периода жизни Реверди. Ему удалось узнать кое-что интересное, что позволяло предположить наличие неких травмирующих обстоятельств, способных пролить свет на теперешние события.
Жак родился в 1954 году в Эпине-сюр-Сен, в департаменте Валь-д’Уаз. Он был единственным ребенком в семье, рано лишился отца и жил с матерью, сотрудницей социальной службы. Детство его протекало без особых происшествий вплоть до 1968 года, когда Моник Реверди покончила с собой. Четырнадцатилетний Жак нашел тело матери в их квартире в луже крови: она вскрыла себе вены.
С этого момента подросток совершенно изменился. Застенчивый и сдержанный ребенок превратился в агрессивное существо, в неуправляемого бродягу; он скитался из одного приюта в другой, постоянно воровал, хулиганил, крушил все вокруг себя. В семнадцать лет его отправили в Марсель, в «колонию», в центр для трудных подростков. Так произошло второе решающее событие в его жизни. Он познакомился с руководителем центра Жан-Пьером Женовом, очень прогрессивным психиатром, который и приобщил его к дайвингу. Это стало для мальчика своего рода откровением. Жак полюбил этот вид спорта и проявил удивительные способности.
Уже в 1977 году, после военной службы и нескольких лет тренировок, Жак впервые побил мировой рекорд по погружению с постоянным весом. Эта дисциплина особенно сложна – речь идет не о том, чтобы погрузиться на большую глубину благодаря балласту, а потом всплыть с помощью парашюта, как в категории «без ограничений», а о спуске и подъеме исключительно на ластах. Тогда Жак погрузился на глубину в шестьдесят пять метров. Спустя три года он опустился на семьдесят пять метров. Параллельно он занялся погружениями без ограничений и преодолел барьер в сто метров, – рекорд, уже установленный в 1976 году Жаком Майолем. Но в 1982 году чемпион, которому в то время было двадцать восемь лет, сделал решительный шаг. Он ушел из большого спорта и поселился в Юго-Восточной Азии, где совершенно пропал из вида, пока успех «Голубой бездны» снова не вывел его на короткое время под вспышки фотокамер.
Марк провел большую работу по поиску фотографий. Естественно, ему попалось множество снимков чемпиона, относящихся к периоду его славы. Но ему удалось найти и портрет Моник Реверди. Он увидел высокую худую женщину в наглухо застегнутом платье в цветочек от Лоры Эшли. Болезненная, тревожащая красота. Ее удлиненное лицо казалось еще более вытянутым из-за прически – длинные темные волосы, расчесанные на прямой пробор. В ней поражали две черты – пристальный взгляд черных глаз и похожие на два лепестка чувственные губы, резко выделявшиеся на лице. Глядя на эту фотографию, Марк, как ни странно, подумал о двух рок-звездах разного пола: о Шер и о Мэрилине Мэнсоне. В этой женщине чувствовались стоическая твердость и гордость мученицы. В облике Моник Реверди сочетались набожность и пошлость.
Марку удалось поговорить по телефону с бывшими сослуживцами работницы социальной службы: по общему мнению, Моник Реверди была самоотверженной и великодушной женщиной. «Святая». Почему она вскрыла себе вены?
Из своего опыта криминальных расследований Марк вынес твердую убежденность: единственной общей чертой всех серийных убийц было неблагополучное детство. Насилие в семье, алкоголизм, пренебрежение, инцест… Случай с Жаком, обожаемым единственным сыном, явно выпадал из общего ряда. Может быть, шок, испытанный при виде бездыханного тела матери, оказался достаточным, чтобы спровоцировать роковое нарушение психики?
Он отпил глоток кофе – холодный. Надо найти новый путь. Не для того, чтобы написать статью, а чтобы лучше представить себе портрет хищника. Он разложил свои бумаги, фотографии, заметки в соответствии с хронологией. Дойдя до папки с надписью «КАМБОДЖА», он отметил, что она совсем тоненькая. Портрет Линды Кройц, несколько вырезок из французских ежедневных газет… Добраться до архивных материалов, связанных с процессом, происходившим в разгар государственного переворота, оказалось невозможно. Не удалось ему и выйти на след камбоджийского адвоката Реверди. Насколько он понимал, в камбоджийской судебной системе царила порядочная путаница…
И тут Марка осенило. Он где-то читал, что жертва происходила из обеспеченной семьи. Кройцы наверняка наняли немецкого адвоката, чтобы он составил исковое заявление и представлял их в суде. А может быть, даже частного следователя, который смог бы пролить свет на это дело. Марк понимал, что семья наверняка не сомневалась в виновности Реверди и была возмущена его освобождением.
Его задержание на месте нового преступления могло подтолкнуть их к действиям. Они попытаются вновь открыть камбоджийское дело. Да, тут, пожалуй, можно кое-что накопать. Марку следовало найти адвоката, занимавшегося делом Линды Кройц.
7
Марк пользовался разными способами получения информации, и нельзя сказать, что он отдавал предпочтение Интернету. Слишком обширно, слишком запутанно. Вообще, ничто не могло сравниться с телефонным звонком и непосредственными человеческими контактами. Он позвонил в посольство Германии – там работал знакомый пресс-атташе. Последний, даже не отключаясь, соединился по другой линии с приятелем, репортером журнала «Штерн», специализировавшимся на чрезвычайных происшествиях, который сам освещал дело Кройц. У того сохранились координаты Эрика Шрекера, адвоката семьи.
Спустя несколько минут Марк разговаривал с адвокатом. На своем самом лучшем английском он постарался объяснить, что его интересовало: ему хотелось бы выявить возможные связи между обвинением, выдвинутым в Джохор-Бахру, и подозрениями, возникшими в отношении дайвера в Камбодже. Шрекер сухо оборвал его:
– Сожалею, но я ничего не могу вам сообщить.
– Может быть, вы мне хотя бы скажете, собираетесь ли вы снова возбудить дело. Дает ли арест Реверди в Малайзии основания, чтобы подать на апелляцию в Камбодже?
– Суд уже состоялся. Дело было прекращено.
Тем не менее по его тону Марк понял, что у Шрекера и семейства Кройц имелись определенные планы.
– Вы связывались с представителями потерпевшей стороны в Малайзии?
– Пока что слишком рано говорить о чем бы то ни было.
– Но ведь в этих двух делах прослеживается определенное сходство, не правда ли?
– Послушайте! Мы с вами теряем время. Я ничего вам не скажу. Вы знаете, что адвокаты не разговаривают с журналистами, если только это не может помочь им в ведении дела. Это дело требует лишь одного: максимальной деликатности. Я не возьму на себя никакого риска.
Марк откашлялся.
– Вы можете навести обо мне справки. Я – серьезный журналист.
– Дело не в этом.
– Обещаю, что дам вам прочитать статью до опубликования. Я…
Адвокат расхохотался, на несколько секунд его голос зазвучал совсем молодо.
– Если б вы знали, сколько статей мне обещали показать до публикации, а я их и близко не увидел!
Марк не стал настаивать: он не мог припомнить, чтобы хоть раз сдержал обещание такого рода. Он предпочел сделать упор на практическую сторону дела:
– У меня за плечами двадцать лет судебной хроники. Я не из тех, кто готов написать что угодно. Просто введите меня в курс дела. Вы видите связь с папанским делом или нет?
Адвокат промолчал.
– Будут ли сотрудничать правовые системы двух стран?
– Послушайте, я…
– Заместитель гособвинителя Малайзии поедет в Камбоджу?
Молчание Шрекера вдруг стало каким-то другим. Он устало вздохнул:
– Я связывался с ним, когда он был в Джохор-Бахру. Я не получил никакого ответа. И мы по-прежнему не знаем, готовы ли камбоджийцы передать ему материалы по делу Кройц.
– А почему вы сами не дадите ему их?
Адвокат снова расхохотался, на сей раз саркастически:
– Потому что у нас их нет. В 1997 году мы выступали всего лишь в качестве иностранных консультантов. Кхмеры очень чувствительны в отношении всего, что могло бы поставить под сомнение их компетентность. Речи быть не может, чтобы люди с Запада поучали их.
Адвокат начал горячиться; Марк почувствовал, что это дело его волнует.
– Вам следует понять одну вещь, – продолжал Шрекер, – Красные кхмеры убили восемьдесят процентов юридического персонала Камбоджи. В настоящее время уровень подготовки тамошних адвокатов и судей не выше, чем у учителя начальных классов. Да еще коррупция и политическое давление. Полный бардак! Добавьте к этому достаточно сложные отношения между Камбоджей и Малайзией. Кроме того, когда мы попытались действовать через Таиланд, мы…
– Почему через Таиланд?
Адвокат не ответил, но Марк догадался:
– В Таиланде возбуждено дело против Реверди?
Шрекер по-прежнему молчал. Марк продолжал настаивать:
– Там у Реверди тоже были проблемы?
– Нет, никаких проблем. Его ни в чем не обвиняли.
Марк судорожно соображал, открывая одну за другой свои картонные папки. Он нашел свои заметки – надо показать Шрекеру, что он действительно разбирается в материале. Он принялся перечислять:
– С 1991-го по 1996 год, а потом с 1998-го по 2000 год Реверди жил в Таиланде. Он возвращался туда в 2001-м и в 2002 годах. В эти периоды были другие убийства?
Немец не отвечал. Марк слышал его затрудненное дыхание. Адвокат не хотел говорить, но что-то не позволяло ему повесить трубку.
– Вы нашли тела?
У Шрекера вырвался вопль:
– Да нет тел, нет! Иначе все было бы просто.
– Что же тогда?
– Исчезновения.
– Исчезновения в Таиланде? С их восемью миллионами туристов в год? Как там можно говорить об «исчезновениях»?
– Есть совпадения.
– Мест?
– Вот именно. Мест и дат.
Марк опустил взгляд на свои записи – среди мест пребывания Реверди одно повторялось.
– В Пукете?
– Да, в Пукете. Два зарегистрированных случая исчезновения. Если быть более точным, в Кох-Сурине, на севере Пукета. Там, где жил Реверди.