Главное – значит, она их стоит.
Единственное, к чему Орыся не могла пока привыкнуть, так это к внезапным исчезновениям и таким же неожиданным появлениям Сергея. Он мог пропадать день, два, а то и неделю, а потом вдруг приехать. Причем в любое время суток. И каждый раз Орысю поражало, что Сергей знает каждый ее шаг в его отсутствие. Но ревность этого властного, крутого человека ей даже нравилась. В ней она ощущала залог того, что Сергей все время помнит о ней и для него Орыся – что-то очень серьезное.
Сама она нервничала, если он не появлялся день-другой, и страх, что Сергей может и вовсе не появиться, нет-нет да и закрадывался в душу.
Расстались они третьего дня, пора бы ему и приехать.
В норковой шубе стало жарко. Орыся с сожалением повесила ее в шкаф, накинула халат и села завтракать, делясь с тетей Катей впечатлениями о встрече канадской родственницы (о последнем эпизоде она, естественно, умолчала). Крицяк, обрадованная хорошим настроением хозяйки, слушала в оба уха и подсовывала Орысе самые вкусные вещи.
А Орыся все время прислушивалась, не остановится ли у калитки автомобиль, не раздастся ли звук открываемой двери и такие знакомые шаги.
Прибрав на кухне и сполоснув посуду после Орыси, тетя Катя побежала на свою квартиру – собрать дань с курортников. И только она за порог, как возле дома заглушила двигатель машина. У Орыси радостно екнуло в груди: наконец-то Сергей! Она бросилась к окну. К ее огромному разочарованию, во двор вошла Наталка Шалак, семеня своей утиной походкой, держа под мышкой большой сверток.
– Вот принесла нелегкая! – вырвалось у Орыси.
Первое побуждение – запереться и не открывать! Но сестра уже обивала на крыльце налипший на сапоги снег и звук запираемого замка наверняка услышала бы.
– Привет, безработная! – Зайдя, Наталка потянулась к Орысе с поцелуем.
– Здорово, провокаторша. – Орыся, криво улыбнувшись, подставила щеку.
– Ну и переполошила ты канадскую бабку, – сказала Наталья. – Расстроилась старуха вусмерть… На, держи, – сунула она сверток хозяйке.
Орыся развернула – злополучная шуба.
– Уф-ф! – вырвалось у нее.
– Возьми-возьми, а то неудобно. Я дала слово Михайлине, что передам.
– А доллары прикарманила? – съязвила Орыся.
– Нужны они мне! – фыркнула Шалак, снимая пальто. – Скажи лучше, какая муха тебя укусила?
– Она еще спрашивает! – возмутилась Орыся. – Осрамила на виду у всех! Ты хоть думай, когда что ляпаешь! Перед своими еще куда ни шло.
– Так Михайлина, считай, тоже своя, родственница! Я ведь в шутку, и если она поняла по-своему… – Наталья развела руками.
– А этот москвич, Лев Владимирович!
– Он ничего не слышал.
– Ну да, не слышал… – нахмурилась Орыся.
– Ей-богу! Да и все наши ничего не поняли! Удивились, почему ты драпанула как оглашенная, – уверяла сестра. – Уже потом Михайлина мне по секрету рассказала, что там у вас произошло. Попросила тебя не обижаться, если что не так. Говорит, хотела от души.
Орыся недоверчиво смотрела на Шалак.
– Правда, не слышали?
– Факт!
– Тогда еще ничего, – сказала хозяйка, приглашая гостью в комнату. – Долго еще сидели?
– Какой там! Михайлина сорвала всех, потащила в село Иван Франко. Правда, называла его по-старому, Колгуевичами.
– А чего ей там надо? – удивилась Орыся.
– Что ты, у нее железный план мероприятий! После посещения Воловичей – осмотр Музея Ивана Франко в селе, где он родился… Съездили в Каменец…
– Господи, вы еще и в Каменец мотались? – поразилась Орыся.
– Ну а как же! Тетке Михайлине не терпелось взглянуть на дом, где родился дед Остап. Представляешь, у нее фотография сохранилась. Старая-престарая. Хатка под соломенной крышей, вишневые деревья у крыльца… Так забавно!
Она даже привезла с собой план села, где кружком отмечен отчий дом. Но хатки, естественно, давно уже нет, на том месте школа теперь.
– Представляю, как огорчилась старушка.
– Конечно. Ну а потом все пошли к Марийке, – рассказывала дальше Шалак.
– К агрономше или к доярке? – уточнила Орыся.
– К доярке… Та подготовилась не хуже тети Ганны. Жратвы полон стол! А мы еще не очухались после стряпни Ганны Николаевны. Тетка Михайлина, сама понимаешь, ни к чему не притронулась, так что пришлось ее песнями угощать. Нашими, народными… Она знай только кассеты меняла.
– На магнитофоне, что ли?
– Ага. Страсть у иностранцев – все заснять, записать, зафиксировать. – Наталья хихикнула.
– Довольна, значит?
– Бог ее знает, – вздохнула Наталья. – Вышла потом на кухню и расплакалась.
– Они, старые, все такие. Чувствительные, – заметила Орыся.
– Я тоже так подумала, а когда послушала… – Наталья задумчиво покачала головой.
– И что же она рассказала такого? – спросила Орыся.
– Несладко, оказывается, старушка живет, ой, несладко, – снова вздохнула Шалак.
– Тю-у, – протянула Орыся. – Объездила весь свет. А такие путешествия небось в копеечку обходятся! Теперь к нам прилетела. Лев Владимирович говорил, что один только билет сюда и обратно у них стоит как автомобиль. Не новый, конечно, но машина!
– Э-хе, я сама думала, что она богатая. А оказалось? По разным странам тетя Михайлина ездила по контракту, зарабатывала. Особенно намаялась со вторым мужем. Он так и помер безработным.
– Ты смотри! – все больше удивлялась Орыся.
– Поняла теперь, почему она тебе шубу совала? – Хозяйка кивнула, а Шалак продолжала: – Знаешь, откуда у нее эти шубы? Последний, третий муж тети Михайлины занимался мелкооптовой продажей верхней одежды… Между прочим, негр, мистер Самюэль.
– Негр? – округлила глаза Орыся.
– Фото показывала. Здорово похож на Баталова, только черный. Так вот, закупил как-то мистер Самюэль партию искусственных шуб, а они не пошли. Мода изменилась или еще что, не знаю, только почти вся партия осталась у него. Словом, прогорел ее муж. А мы еще удивлялись: как посылка из Канады, так в ней две, три шубы, и все одинаковые. Что же касается приезда сюда – тетке Михайлине денег дал зять да местная украинская община помогла. Сама старуха не осилила бы ни в жизнь.
Наталья замолчала, грустно глядя в окно. Орысе стало не по себе за свое вчерашнее поведение. Но ведь она ничего не знала.
– Я поняла, почему тетя Михайлина расплакалась, – снова заговорила Шалак. – Понимаешь, на кухне увидела, как Марийкина мать пищу с тарелок – прямо в помойное ведро. Ели-то мало… Старушка поразилась: кому это? Мать Марийки тоже удивилась: как – кому, кабанчику… Тетя Михайлина тут и расплакалась. Я, говорит, думала, вы здесь живете впроголодь, покушать, надеть нечего… Ну так в ихних газетах писали. В магазинах, мол, пусто… Сама перебивалась на пособие по безработице, а слала посылки… Вышивала украинские рубашки для продажи, глаза испортила…
– Как испортила? Читает-пишет без очков.
– Это у нее контактные линзы… Колечко было золотое, еще от матери осталось, и то продала. А мы, оказывается, целые куски курятины, мяса, пирогов, хлеба – на откорм кабанчика! Задело, видать… Понять ее можно. В сущности, старушка душевная. Ехала к нам, подарки везла. Недорогие, сувениры, так сказать. – Шалак снова улыбнулась. – Смех, да и только. Бабке Явдохе знаешь что подарила? Микрокалькулятор, вот такой, с карманный календарик.
– А на кой ляд он Явдохе? – прыснула Орыся.
– Чтоб та следила за количеством калорий в своей еде. Не переедала. Пожилым, мол, это особенно вредно.
– Вот дает! По-моему, у тетки Михайлины бзик на этой почве.
– Это точно, – согласилась Наталья и показала ключи от «москвича». – Мне тоже достался подарок.
На кольце болтался брелок – изящный никелированный пистолет.
– Надо отблагодарить старушку, – сказала Орыся.
– А как же! Нина Владимировна уже преподнесла ей десятитомник Ивана Франко. Ты бы видела, как она радовалась! Книги у них ужасно дорогие. Ну а мы, Сторожуки из Воловичей, решили скинуться и купить тетке Михайлине золотое колечко с камушком.
– Взамен того, что она продала? – усмехнулась Орыся.
– Да уж наше, наверное, будет подороже.
В Орысе взыграл размах, к которому приучил ее Сергей. Она решительно распахнула дверцу шифоньера и сняла с вешалки новенькую дубленку.
– Передай от меня, – сказала Орыся.
– Ух ты! – вырвалось восхищенно у Натальи. Она посмотрела на фирменный знак. – Бельгийская?! И тебе не жалко!
– Тетя Михайлина мне шубу, а я – дубленку, – засмеялась Орыся.
– Так старушка в ней утонет, – разочарованно произнесла Наталка, приложив к себе дубленку.
– Действительно, – огорчилась Орыся.
Но отступать не хотелось: сестрица еще посчитает ее жадной. И тут она вспомнила, что Кларе Хорунжей привезли из Ужгорода для дочери дубленый полушубок, весь расшитый национальным гуцульским узором. Сдается, он будет тете Михайлине в самую пору.
Орыся тут же позвонила подруге и предложила обмен – дубленку на полушубок. Клара даже не поверила в такое везение.
– Сейчас мы к тебе заедем, – сказала Орыся.
Когда они с Натальей вышли за калитку, Орыся опешила: к дому подходил… Лев Владимирович.
– Орысенька, дорогая, здравствуйте, – широко расставил он руки, словно хотел заключить ее в объятия.
– Какими судьбами? – сделала Орыся вид, что обрадована.
– К вам в гости.
«Этого еще не хватало!» – подумала Орыся и ответила:
– К сожалению, вот, спешим…
– Ну что ж, – улыбнулся переводчик, – тогда в другой раз.
Он посмотрел на ее особняк, поцокал языком:
– Прекрасное шале!
Чтобы поскорее увести его от дома, Орыся спросила:
– Куда вам? Можем подкинуть.
– Недалеко, в горисполком.
– Садитесь, садитесь, – настойчиво предложила Орыся, открывая заднюю дверцу.
Лев Владимирович с достоинством устроился на сиденье «москвича», думая, что Орыся сядет рядом. Но она залезла на переднее сиденье.
– Вы исчезли, как Золушка, – сказал обиженно переводчик. – А я все искал ваш хрустальный башмачок.
– Он вам не понадобился, – с улыбкой ответила Орыся. – Обнаружили меня и без башмачка.
Доехали до горисполкома в считаные минуты. Прощаясь, Лев Владимирович спросил:
– Наш уговор в силе?
– В каком смысле? – не поняла Орыся.
– Жду вас в Москве, чтобы устроить в гостинице «Космос».
– В силе, в силе…
– И все же я вас буду встречать, – пообещал Лев Владимирович, многозначительно задержав руку Орыси в своей руке.
– Вот пристал, – вздохнула она, когда «москвич» отъехал.
– Замучил меня вчера: куда ты пропала, почему. – Наталья покосилась на сестру. – Сразила, как видно, наповал.
Орыся промолчала.
Клара все еще не могла прийти в себя от счастья: заполучить такую дубленку!
– Давай поскорее, – торопила ее со смехом Орыся, – а то передумаю.
Полушубок Наталья одобрила – национальный колорит и размер подходящий.
– И теплее старушке будет, чем в искусственной шубе, – добавила Орыся.
– В Воловичи? – спросила Шалак, заводя двигатель.
– Нет, – отказалась Орыся.
– Почему? Не хочешь попрощаться с теткой Михайлиной? Она ведь завтра уезжает. Очень просила тебя приехать.
– Скажи, что нездорова.
Когда машина завернула в ее переулок, сердце у Орыси радостно забилось: возле калитки стояла «Волга» Сергея.
– Слава богу! – невольно проговорила вслух Орыся.
– Что? – недоуменно посмотрела на нее Наталка.
– Так, ничего… – ответила Орыся.
И подумала, как здорово, что она спровадила московского переводчика. Неизвестно, чем бы кончилась их встреча с Сергеем.
Часть третья
Направляясь в такси к Киевскому вокзалу, Валерий Платонович Скворцов-Шанявский вдруг подумал о том, что в суете и хлопотах последнего времени не заметил, как в город пришла весна. Она обрушилась в этом году внезапно, без подготовки. Еще десяток дней назад сыпала с серого неба белая крупа, прохожие кутались в зимние пальто, шубы, меховые куртки, а теперь вот разгуливают чуть ли не в пиджаках и кофтах. Бульвары и скверы в центре Москвы покрылись бледно-зеленой кисеей, а в воздухе, пропитанном бензиново-асфальтовой гарью, все явственнее ощущался тонкий аромат распускающихся листочков тополя.
Когда такси подъехало к зданию вокзала, башенка с часами которого золотилась в закатном небе, на душу Скворцова-Шанявского снизошло спокойствие: пусть все дела горят голубым огнем, главное – подлечиться и отдохнуть. Он уже предвкушал приятную поездку, конечно, если не испортит настроение попутчик – в СВ купе двухместные.
В вагоне была идеальная чистота. На полу в коридоре – ковровая дорожка, на окнах – накрахмаленные занавески. Проводница – стройная девушка – сама любезность.
В купе профессора сидело человек шесть: мужчина лет пятидесяти, остальные – молодые ребята. Все были смуглые. Черные волосы, чуть раскосые глаза. Речь восточная.
При появлении профессора старший поднялся и, улыбнувшись, произнес:
– Проходите, проходите, дорогой сосед! – Он сделал жест остальным выйти. – Располагайтесь, мешать не будем. – И тоже вышел, защелкнув дверь.
«С попутчиком, кажется, в порядке», – подумал удовлетворенно Валерий Платонович. Он переоделся в спортивный костюм, пристроил чемодан под сиденье и сел, блаженно откинувшись на спинку. С этой минуты профессор как бы начисто забыл Москву, связанные с ней хлопоты и неприятности, решив до возвращения ни о чем не думать.
Вскоре поезд тронулся, и в купе вошел сосед.
– Ну что же, будем знакомиться? – весело сказал он. – Мансур Ниязович Иркабаев.
– Рад познакомиться, – чуть наклонил голову Валерий Платонович и, назвав себя, спросил: – Из Узбекистана?
– Совершенно верно, – улыбнулся Иркабаев и уточнил: – Из самой жемчужины Узбекистана – Ферганской долины… А вы москвич?
– Москвич, – кивнул профессор.
– И куда едете, если не секрет?
– Какой секрет? – вздохнул Скворцов-Шанявский, потерев правый бок. – Лечиться.
– О, я тоже в Трускавец! – радостно сказал Мансур Ниязович, но радость в его глазах быстро сменилась грустью. – Век бы не видел этого курорта, «Нафтусю»! – Он провел рукой по пояснице.
– Почки? – сочувственно осведомился Валерий Платонович.
На лице Иркабаева промелькнуло страдальческое выражение.
– Шесть лет как наградили…
Профессора удивило слово «наградили», но расспрашивать посчитал невежливым.
Вошла проводница, чтобы взять билеты. Мансур Ниязович спросил, есть ли кипяток.
– Чай будет минут через пятнадцать, – сказала проводница.
– Прости, невестушка, но заварка у меня своя, – улыбнулся Иркабаев.
– Пожалуйста, титан – в конце коридора.
Попутчик профессора достал из сумки заварной чайничек, расписанный восточным рисунком, сыпанул в него добрую пригоршню чая и вышел. Когда он вернулся, купе наполнилось знакомым профессору ароматом.
– Чай не пьешь – откуда силы возьмешь! – весело сказал Иркабаев, извлекая из сумки кишмиш, чищеные ядра грецкого ореха, миндаль, чуть раскрытые соленые косточки урюка, курагу и восточные сладости. В довершение всего он положил на столик неправдоподобной величины лимон.
Глядя на эти приготовления, Валерий Платонович вспомнил Самарканд. Знойное марево, синие изразцы Биби-Ханым и Гури-Эмира, величественный Регистан. В тамошней чайхане профессора потчевали тем же традиционным набором угощений. Правда, он так и не понял, почему узбеки сначала пьют чай, а потом уже едят плов и другую серьезную пищу. Как бы там ни было, поездка в солнечную республику была успешной. Он был рад повторить вояж, но над его местными друзьями пронеслась буря…
Скворцов-Шанявский с благодарностью принял из рук Иркабаева пиалу с зеленым чаем, заметив:
– Сколько молодежи вас провожало…
Примечания
1
Карточный термин.