Мимо, по встречной полосе, проехала маленькая оранжевая машина.
– А вы знаете, – сказала Тапело, – что некоторые места заражены больше, чем все остальные?
– Знаем, – сказала Хендерсон.
– Да я просто сказала.
– Очень вовремя, – заметил Павлин.
– Что там?
– Дома. Похоже, деревня.
– Будем надеяться, там есть кафе.
Но когда мы подъехали ближе, оказалось, что это та же деревня, где мы уже были: всего одна улица, ничем не засаженные участки, ярко раскрашенные дома.
– Тут мы уже проезжали, – сказала Хендерсон.
На этот раз краски на стенах домов казались еще насыщеннее, еще ярче. Воздух вибрировал цветом; у меня в голове гудело.
– Ага, – сказал Павлин, – а вон и демонстрационный дом. Молодое семейство так и сидело в саду, в полном составе, и они опять помахали нам, когда мы проехали мимо.
– Это не они, – сказала Тапело.
– Что?
– Это другая семья. Смотрите, жена – блондинка. А в прошлый раз была брюнетка.
– Да ладно.
– Это другая деревня.
– Блин, а девчонка права, – сказал Павлин. – Где мы вообще? Что за хрень?
– Всё, мне надоело, – сказала Тапело, закрыла шахматную доску и убрала ее в сумку. При этом она как-то неловко дернула рукой, и часть содержимого вывалилась из сумки. Книжка в мягкой обложке, пара монеток, сигареты и маленькая пластмассовая штуковина. Я сперва даже не поняла, что это было. Плоская прямоугольная штука бледно-зеленого цвета с эмблемой в уголке.
Зеркало.
Маленькое раскладное зеркальце в футляре с крышечкой. С эмблемой известной компании, производившей косметику.
Запрещенная вещь.
Тапело заметила, как я уставилась на ее зеркальце. Глядя мне прямо в глаза, она убрала его в сумку. А потом поднесла палец к губам в безмолвной просьбе не выдавать ее.
– Что там у вас происходит? – спросила Хендерсон.
Девочка посмотрела на меня и покачала головой.
– Ничего, – сказала я.
Тапело улыбнулась на долю секунды, а потом взяла в руки атлас, который Хендерсон зашвырнула к нам, на заднее сиденье. Пролистала, открыла на определенной странице. Потом она пару секунд пристально изучала карту, водя пальцем по линиям дорог. Сопоставила то, что снаружи, и то, что на карте.
Закрыла глаза.
– Следующий поворот налево, – сказала она. – А потом второй – направо.
– Что? – сказала Хендерсон.
– Ты уверена? – спросил Павлин.
– Просто делай, как я говорю.
>
Лес закончился, мы выехали в более «обжитую» зону. Дорожные знаки вновь обрели смысл. На одной придорожной площадке для остановки автомобилей какая-то пожилая пара устроила маленький рынок. Всего-то два раскладных столика, несколько стульев, брезентовая ширма от ветра.
Женщина продавала цветы.
Мужчина сидел за мольбертом. Рядом стоял большой щит с отпечатанной надписью. Мы притормозили, и Тапело прочитала, что там написано.
– Портреты маслом. Гарантировано сходство с оригиналом.
Тут же стояли образцы работ: кляксы в темных тонах и размашистые мазки более ярких цветов – как следы от порезов.
Я не смогла разглядеть ни одного человеческого лица.
>
За соседним столиком сидели двое мальчишек. Они подкалывали друг друга, изощряясь в остроумии, и, похоже, вовсю веселились. Они то и дело поглядывали на Тапело: то один, то другой.
– И чего вы уставились? – спросила Хендерсон.
Мальчишки вернулись к своей игре.
Мы все же нашли, где позавтракать. Какую-то грязную забегаловку. Но это все-таки лучше, чем ничего. Тапело, как оказалось, дала правильное направление. А теперь Хендерсон принялась до нее докапываться.
– Ну ладно, девочка, давай прощаться.
– Вы что, правда бросите меня здесь?
– Можешь не сомневаться. Вот, видишь, ребята. Они тебя и покатают. Иди познакомься. Они вроде прикольные. Повеселишься.
– Интересно, – сказал Павлин, – а какой вкус у этой фабричной еды? То есть на самом деле?
Он уже принялся за вторую порцию «сытного завтрака». – А тебе не все равно? – сказала Хендерсон. – Ешь, насыщайся.
– Слушай, девочка…
– Что? – спросила Тапело.
– Что это, по-твоему? На вкус?
– Господи, – Хендерсон закатила глаза, – на вкус это завтрак.
– Давай попробую, – сказала Тапело.
Павлин подцепил на вилку свою еду и передал вилку Тапело. Она прожевала кусок. Прикрыла глаза, перекатывая пищу во рту. Устроила настоящее представление, изображая великого дегустатора.
– Меня сейчас вырвет, – сказала Хендерсон.
И все это время Тапело смотрела на меня; как будто у нас с ней был общий секрет. Хотя, собственно, так и было.
– На вкус это яичница с беконом, – сказала она.
– Усраться можно, – сказала Хендерсон.
– Прикольно, – сказал Павлин. – А мне кажется, это заварной крем. Не яичница, а сладкий крем.
– А вместо бекона? – спросила Тапело.
– Чернослив. Да, именно так. Заварной крем с черносливом.
Я пошла звонить Кингсли. Мужчина за стойкой сказал, что телефон – в том конце коридора, и пожелал мне удачи. Телефон лежал на полу, у входа в мужскую уборную. Я наклонилась, подняла аппарат, сняла трубку. Треск и помехи на линии. Никакого гудка. Я потыкала пальцем в кнопки. Безрезультатно. А потом я заметила перерезанный провод.
Тогда откуда взялись помехи?