Возник старый дружок ниоткуда, одетый в нечто вроде белой флотской формы, но без погон и нашивок, улыбнулся знакомой располагающей улыбкой, только вот руки не протянул. Присел на том же подоконнике напротив, оперся спиной о стену.
Фокус происходящего был в том, что присутствие Шульгина и Удолина он явным образом игнорировал. Не поздоровался, вообще ни малейшего внимания на них не обратил. Что интересно, они на него – тоже.
Понаблюдали за действиями Андрея, а потом, словно утратив к его затее интерес, приступили к доступными здесь развлечениям. Профессор с любопытством трогал пальцами мелкие детали моделей военных кораблей, стоявших на специальных подставках, разглядывал картины на стенах, проверял содержимое ящиков письменного стола. Александр бегло пролистывал какие-то толстые книги, снимая их с полок. При этом они с Удолиным обменивались ничего не значащими фразами и время от времени отвлекались на дегустацию содержимого бара, оформленного под старинный глобус.
Блок, что ли, особый поставил Антон при появлении, незримую ширму поперек кабинета?
– Поздравляю, командир. У тебя совсем хорошо стало все получаться. Уроки даром не прошли…
Глава 4
Из записок Андрея Новикова.
«Ретроспективы»
Надо, наверное, вкратце зафиксировать для будущих поколений суть протокольно-застольной беседы «братьев», состоявшейся буквально только что, пока она свежа в памяти. Стенограмм за нами никто не вел, а по себе знаю, уже через неделю начинаешь напоминать человеку его собственные слова, а он делает квадратные глаза: «Да ты что! Я? Такое говорил? Да никогда в жизни!» Причины разные. Один просто забыл, а другой успел пересмотреть собственные позиции и не желает, чтобы ему тыкали в лицо прошлыми заблуждениями.
Итак.
Между закусками и первым горячим блюдом Сашка взял слово и широкими мазками изобразил общую картину международного положения Братства с момента выхода из Большой Игры, которое он обозначил как вполне благоприятное, позволившее каждому из уважаемых членов Собрания осуществлять собственную творческую деятельность и личную жизнь. Таковым оно могло бы оставаться неограниченно долго, особенно в свете того, что мы избавились от утомительного и отнимавшего много сил и времени противостояния с Держателями и их приспешниками.
Продолжая, он доходчиво изложил ход событий, последовавших после небывалого в новейшей истории потрясения основ, то есть необъяснимого и невозможного в рамках принятой нами парадигмы возникновения совершенно новой реальности, никак из уже известных не вытекающей…
– Или проявления… – вставил с места Левашов.
– Да, или проявления, потому что присутствующий здесь господин полковник существует гораздо дольше, чем его родная реальность…
Все, будто в первый раз видят, посмотрели на представленного в начале застолья Вадима Ляхова, и ему пришлось, будто японцу, сидя поклониться.
Затем Шульгин рассказал, каким именно образом он наблюдал новообразование, какие экстренные меры принял без санкции сообщества и почему счел себя обязанным это сделать.
– Знаете, братцы, долго размышляя над итогами моего, может быть, и неразумного проникновения в астрал, я пришел к выводу…
– А почему на прошлом собрании ты никому ничего не сказал? – первой нарушила негласную договоренность за столом не курить, подожгла сигарету и несколько раз подряд затянулась Лариса. – Опять сталинские методы, что ли?
– На прошлом собрании говорить было просто нечего, – с великолепным самообладанием отреагировал на очередной выпад Шульгин. – Кроме самого факта возмущения континуума, я сам ничего не знал – так вот: я пришел к выводу, что мы впервые в жизни наблюдаем Ловушку Сознания во всей ее грозной красе. Последний раз побывав в Замке с Удолиным, я едва-едва избежал ее благосклонного внимания. Равно как и наш друг и коллега Игорь, в полной мере насладившийся предоставленными Ловушкой вариантами собственной биографии, но тоже нашедший в себе силы вернуться…
Судя по выражению лица Ростокина, ему этот намек удовольствия не доставил.
– А сейчас здесь присутствует еще один наш новый товарищ, которому судьба предоставила возможность внутри Ловушки родиться, вырасти, достичь значительных постов…
Он указал на Ляхова широким адвокатским жестом.
Последовало всеобщее смятение.
Тот, само собой, не понял, о чем речь.
– Наш молодой коллега, – продолжал Шульгин, в натуре, что ли, вообразив себя Плевако[12], – действительно уроженец псевдореальности, созданной, как мы сумели догадаться, с единственной целью: в корне отсечь возможность нормального существования находящейся под нашим протекторатом реальности 2056, а тем самым загнать в тупик и Главную историческую последовательность путем ее короткого замыкания на реальность господина Ляхова.
Подумав, поанализировав, а точнее сказать, помедитировав в нижнем уровне астрала, я пришел к выводу – с Ловушкой нужно бороться ее же оружием. Конечно, придется рискнуть. Но если мы войдем в Сеть сразу втроем – я, Андрей и Удолин, – должны справиться.
Черт возьми, если мы действительно кандидаты в Хранители, что нам стоит заставить Ловушку работать на нас? Я даже знаю, кажется, какую феньку ей надо подбросить, чтобы пятьдесят шестой обрел окончательную стабильность. Наш же «удвоенный» Вадим Петрович постоянно будет отслеживать и корректировать процесс изнутри. Приняв на себя, условно говоря, роли Антона и Сильвии одновременно.
Все заулыбались, очевидно, план понравился. Сулящий не только спасение, но и много новой, интересной и увлекательной работы. А то ведь действительно последнее время слишком многие члены нашего Братства жили как бы по инерции.
– А тебя не тревожит, что наша с Антоном деятельность привела… не к самым утешительным результатам? – не в виде протеста, а скорее в шутку спросила Сильвия.
Шульгин тем не менее ответил серьезно.
– Абсолютно не тревожит. Прежде всего, вы постоянно работали враздрай, не столько настоящее дело делали, как другому ходы забивали. Доминошники хреновы! Опять же, конкретной и конечной цели не было ни у тебя, ни у него. А здесь все наоборот. Вон Дмитрий скажет – есть карты, компас, известна точка рандеву. Очень сложно дойти?
– Бывает, что и сложно. Однако я обычно доходил… Только хотелось бы знать, где гарантия, что миры как состыковались, так и расстыкуются, и что при этом будет со всеми нами?
– Гарантия есть, – выбросил Шульгин на стол последний козырь. – Наши новые друзья отыскали стационарный переход из своего мира прямо вот сюда, – он указал в окно на тот отрог хребта, где между камнями скрывалось устье пещеры. – Завтра пойдем его исследовать и снимать характеристики.
– Только давайте решим еще один, организационный вопрос, – предложил я. – Думаю, никто не будет возражать против предложения принять наших новых друзей кандидатами в члены Братства?
Ответом было всеобщее одобрение, частично словесное, частично выразившееся в обращенных к неофитам улыбках и дружелюбных кивках, а от рядом сидевшего Ростокина Ляхов получил даже крепкое рукопожатие.
И Вадим второй, не скрывая радости, сделал значительное лицо. Это ведь две большие разницы – агент на зарплате или полноправный член могущественной организации, повелевающей мирами.
А Ляхов вдруг сказал:
– А если я не хочу? Вы можете делать все, что вам угодно, как угодно объяснять, но я в этом участвовать не хочу. Ни в каком качестве.
И еще до того, как последовала наша реакция – старших членов Братства, – его нежно взяла под локоть сидевшая рядом Лариса:
– Юноша, кто же вас спрашивает?..
//О том, как Шульгин разыскал и перетянул на нашу сторону единственного пришельца из псевдореальности 2005 Вадима Ляхова, я напишу отдельно//.
Итак… еще когда мы вдвоем с Сашкой обсуждали заявленную им проблему чисто приватно и эмпирически, с позиций обыкновенного здравого смысла, включающего, естественно, все предыдущие наши знания и опыт в этом вопросе, я сам для себя уже создал некий план предварительных боевых действий.
(Сашка ведь о чем говорил? Ловушка есть абсолютно самостоятельное явление, живущее по своей собственной программе, запущенное в Сеть еще при ее создании. Значит, по отношении к Сети в некотором смысле она первична. Аналог – мысль, возникшая раньше породившего ее мозга. Ловушка никому не подвластна. Попытка проникнуть внутрь смертельно опасна, грозит быстрым и полным развоплощением. Снаружи на нее воздействовать тоже якобы невозможно, поскольку она не принадлежит ни к какой реальности. Казалось бы – тупик. Но если уйти от дуалистической логики, то возникает то самое, исключенное Кантом «третье» решение. Разыскать в ней самой некоего «бактериофага» и активизировать. Пусть выедает ее изнутри. Еще проще – подкинуть ей нерешаемую в заданных параметрах задачу. Замкнуть контуры накоротко. И понаблюдать…)
Моя разработка в развитие его идеи, как мне кажется, получилась вполне разумной. Не стратегический план войны в целом, ведущий к обязательной победе и безоговорочной капитуляции противника, а всего лишь схема подготовительных мероприятий, скрытой мобилизации и, на крайний случай – приграничного сражения.
Прежде всего – оценить полученные разведданные на предмет их достоверности. При необходимости – совершить командирскую рекогносцировку на театре предстоящих военных действий. В нашем случае – рискнуть, несмотря на все предостережения, все-таки выйти в Сеть и своими глазами увидеть, как оно там выглядит.
После этого – тоже если получится, восстановить связь с кем-либо из Игроков, или пресловутым Антоном, за которым (я на девяносто процентов уверен) какая-то роль в нашем многосерийном спектакле по-прежнему сохраняется.
Если же он выпал из «номенклатурного списка» Держателей, не работает больше их резонером и транслятором, в своем собственном качестве Тайного посла, Брата-советника или, чем черт не шутит, Директора департамента, все равно должен сохранить хоть остаток былых чувств к Земле и своим верным самураям, превратившимся в ронинов.[13]
Мой родной отец, к примеру, достигнув высоких партийно-государственных постов, до конца дней не забывал о своей первой профессии сапожника и любил в свободное время подбивать подметки и ставить набойки на обувь всему семейству.
И лишь после этих обеспечивающих действий нам потребуется (или нет) задуматься о чисто практических действиях по поддержанию статус-кво или решительному его изменению.
Я поднялся из ситуационного поста на левое крыло ходового мостика. Отсюда хорошо наблюдать за рейдом и нашим маленьким Замком, безусловно, не дотягивающим до того, настоящего, Антоновского, на восточном побережье Америки.
Сашка однажды высказал идею: а не попытаться ли переместить его сюда? Не намного более безумную, чем все уже происшедшее. Способ такой наверняка был, если исходить из гипотезы о нашем относительном всемогуществе. Но мы давным-давно сами себе установили внутренние тормоза, не позволяющие делать кое-какие вещи, если даже они для нас технически возможны. Чтобы не «расчеловечиться» слишком быстро.
А с другой стороны – смешно. Переиграть какую-нибудь войну мы беремся, а перебросить всего-навсего архитектурное сооружение на другой конец Земли – опасаемся. Да, наверное, не в этом дело, не в сотне тысяч кубометров камня, сложенного в определенном порядке, а в том, что Замок – это не только строение. Это – целый мир, невыразимо чуждый для нас, да вдобавок, вероятно, и разумный, что совсем другое дело. Ну, как поселить в своей городской квартире взрослого медведя, а то и вообще старика Хоттабыча, только не такого глуповато-доброго, как у Лагина, а – настоящего джинна.
А погода была хороша. Для того чтобы прогуливаться по палубам парохода, любоваться смутно рисующимися на фоне темного неба еще более темными контурами гор, слушать плеск волн о борта и пирс, бездумно разглядывать звезды на небе и их отражение в воде. Смотреть на огоньки домов поселка, в которых непричастные к заботам о судьбах мира люди пользуются всеми благами комфорта на таком далеком краю земли, что остальные ее обитатели о них даже и не вспоминают.
Нет, ну скажите, проживая в послевоенном ремарковском Берлине, советской Москве, пусть даже в благополучном, но поглощенном своими собственными и не такими уж простыми проблемами Нью-Йорке, стали бы вы задумываться о каком-то там острове, волею древних геологических процессов возникшем черт знает где, между Антарктидой и Австралией? Совершенно как Гоголь писал – отсюда хоть три года скачи – никуда не доскачешь. Ну, скачи, плыви – невелика разница. А вот о том, что климат здесь, неизвестно зачем, устроен самый что ни на есть удобный, и населения ровно столько (и с такими психологическими установками), чтобы жить в достатке, никому не мешая, – так об этом большинство цивилизованного населения Земли даже и не подозревает. И правильно, скажу я вам, делает.
А я вот на мостике совершенно один, никто меня не отвлекает, даже и вахтенного незаметно. Воронцов правильно понимает службу, если пароход не в походе и не в состоянии готовности номер один, так роботам не полагается по собственной инициативе попадаться на глаза представителям высшего комсостава. Само собой, если некто из местных, но не облеченный должной степенью доверия, попытается проникнуть с пирса на палубу, откуда-нибудь из-за кильблока или просто из тени, отбрасываемой надстройкой, непременно появится матрос или унтер-офицер при дудке, с повязкой на рукаве и вежливо поинтересуется, что господину угодно. И вызовет вахтенного офицера, а то и вахтенного начальника. В случае же попытки несанкционированного проникновения на борт совершенно постороннего лица или возникновения иной внешней угрозы, меры будут приниматься решительные и радикальные.
И это, в общем, правильно. Были уже случаи…
Как, например, на севастопольском рейде в двадцатом году.
Меня тогда на борту не оказалось, но со слов Воронцова и путем анализа содержимого памяти палубной «команды» мне удалось создать, думаю, довольно точную реконструкцию случившегося.
«…Воронцов подошел к ограждению левого крыла мостика, облокотился на фальшборт, стал рассматривать перспективу дрожащего бледными огнями по берегам бухты Севастополя, где был совсем недавно. Наверное, проникшие в самые глубины личности рефлексы военного моряка позволили ему среагировать на внезапное изменение ситуации быстрее даже, чем несущим вахту роботам, скорость прохождения нервного сигнала у которых раз в тысячу больше, чем у человека.
В пяти кабельтовых от «Валгаллы» стоял у бочки французский контрминоносец «Лейтенант Борри». Давно устаревший кораблик, примерно класса русских послецусимских 600-тонных эсминцев «Финн». Дмитрий скользнул по нему взглядом. Просто так, как по еще одному элементу окружающего пейзажа. И увидел, что миноносец снялся со швартовов и медленно движется к выходу из бухты. Без огней. Не сообщив о своем маневре старшему на рейде. Это его насторожило. Не потому, что он ощутил какую-то угрозу, а из-за нарушения незыблемого морского порядка. Еще через секунду-другую между фок-мачтой и первой трубой миноносца блеснула оранжевая вспышка.