Вновь тайны мадридского двора. Но здесь, кажется, не такие страшные. Алла настаивает только на осторожности, но отнюдь не намекает на какую-то опасность.
Забавное совпадение – опять Гавайи. И дата почти совпадает. Я заказал номер с восемнадцатого. Только с отелем не угадал. Впрочем, не так это и страшно. Наверняка мы с ней не раз упоминали в разговоре пресловутые острова, а может быть, она имела в виду именно данный случай. Наверняка тут имеется связь с ее работой. Если только она не решила участвовать в конкурсе красоты, скажем…
Отец Григорий по моему лицу догадался, что все в порядке. И тут Марк, сидевший в гордой позе, не покидая седла, преподнес мне следующий сюрприз.
– Боюсь, вам будет неприятно, дядя Игорь, но дача ваша сгорела… – сказал он, глядя на метр выше меня.
– То есть как? – удивился я.
– Молния. Прямо в крышу. И дотла. Даже тушить не было смысла. Как раз в самую грозу… – он, очевидно, не забыл, что я назвал его Аврелием, справился в информатории, что сие за персона, и теперь явно ему подражал. И позой, и манерой речи.
Я даже не огорчился. Не до того. Да и ценность этой дачи невелика. Новую поставлю. Если жив останусь…
…Возвращались мы в быстро густеющих сумерках и беседовали на богословские темы. Не в первый уже раз. Я объяснял отцу Григорию, почему остаюсь атеистом, невзирая на очевидную нелогичность такого поведения.
– …не помню, кем сказано: «Бога нет, и все позволено». Вот с этим и не согласен. Не желаю быть нравственным из-под палки. Мол, Бог не велит, потому и не ворую. А нет Бога – на дорогу с кистенем. Считаю, что в роли верховного надзирателя Бог мне ни к чему. И, кстати, вот вам парадоксик, попробуйте ответить: кто Бога заставляет быть нравственным? Над ним-то никого, и все равно он всеблаг, а не наоборот. И раз я – по образу и подобию, то точно так же могу опираться на собственный нравственный императив, а не на заемный…
Монах слушал мою тираду молча, очевидно, собираясь разгромить все содержащиеся в ней несообразности одним махом.
Ближе к выходу из леса тропинка сузилась настолько, что рядом идти стало неудобно. Я пропустил отца Григория вперед. Он шел легким и быстрым шагом, почти не касаясь тропы и не задевая ни одной ветки, наверное, так он ходил в свое время в конголезских или парагвайских джунглях. У меня таких навыков не было, мокрая трава скользила, я приотстал шагов на восемь-десять.
Дальнейшее запомнилось, будто серия стоп-кадров.
Горло вдруг стянуло петлей. Не могу ни вздохнуть, ни крикнуть.
Сквозь застилающую глаза мглу вижу опрокидывающиеся на меня деревья.
Взмахнув руками, пытаюсь сохранить равновесие.
Осознаю, что кто-то захватил меня за шею локтевым сгибом и тащит в лес.
Делаю отчаянную попытку освободиться, перебросить нападающего через себя, но уже поздно, ноги почти не касаются земли и рывка не получается.
А потом вдруг чувствую, что горло мое свободно, а сам я спиной валюсь на мокрую траву.
В глазах светлеет, и я успеваю увидеть совершенно немыслимую сцену.
Справа от меня на земле копошится нечто, напоминающее человеческую фигуру, а слева в позе самурая эпохи сегунов замер отец Григорий. Черный подрясник, черные в полумраке щелочки глаз. Непонятное существо оторвалось от земли, стало походить на выпрямляющегося гоминида. Но разогнуться до конца он не успел. Неуловимый бросок монаха, тяжелый с хряском удар – и человек-обезьяна вновь опрокинулся навзничь. Секунда, новый его рывок – и снова удар, гулкий, будто по футбольному мячу.
Только я начал приподниматься, чтобы тоже принять участие в битве, как все завершилось и без меня.
Наш противник, поверженный, но не побежденный, тоже кое-что умел. Немыслимым кульбитом он отлетел назад, вскочил в полный рост, постоял мгновение, широко раскинув руки (тут я его узнал!), и, вместо того чтобы принять бой, исчез… Глаза едва успели заметить стремительный прыжок вбок, сквозь сплошную завесу лещины. Затрещал под его ногами валежник. И все. И тишина.
Прежде всего я ощутил стыд и растерянность. Ведь действительно позор! Здоровенный мужик (то есть я!), спортсмен, регбист валяется на земле, а его защищает семидесятилетний старик!
Отец Григорий снял свою скуфью и вытер лицо. Дышал он тяжело и неровно.
Я только думал, что и как сказать, а он уже рассмеялся тихим хрипловатым смехом.
– А ничего! Нормально получилось… Однако пойдем, тут мы сейчас живые мишени…
Перед мостом, ведущим к главным воротам, он наконец остановился. Перекрестился несколько раз.
– Слава те Господи…
– Вот видите, отче, опять то же самое… Четвертая попытка. И снова мимо. Но тут уж ваша заслуга…
Удивительно, но страха на сей раз я не испытывал. Привык, что ли, а вернее – на миру и смерть красна.
– Прав я был, прав… – монах словно не расслышал моих слов. – Не человек то был…
– Да что вы?! Человек, самый натуральный. Тот самый тип, из Шереметьево. Да не будь он человеком, как бы вы с ним справились?
– Что ты понимаешь, – отмахнулся он. – Ему сейчас мертвым лежать, а он сбежал, и хоть бы что. Я пусть старый, выносливость не та, сам видишь, но реакция есть. Таких ударов человеку не вынести. Череп – вдрызг. Ну пусть промазал, вскользь задел – час, два оглушенный бы лежал. Проверено…
Я поразился, как взбодрился старый монах, и представил, что за боец был из него лет тридцать-сорок назад!
– А как же насчет непротивления злу? – спросил я неожиданно для себя, хотя спросить хотел совсем о другом. – Не грех ли – вот так?
– Грех не в том, – отец Григорий вздохнул сокрушенно и опять стал только монахом. – Главный грех – гордыня! Возгордился я, похваляться начал… – он опять перекрестился, прошептал что-то неслышно. – А с врагом рода человеческого всяко бороться надо. Когда перстом, а когда и пестом… Пойдем под защиту святых стен. Слышишь, как собаки воют? Чуют…
Страх вновь осенил меня своим крылом, как писали в позапрошлом веке. И ночью я слышал такой же вой. Неужто прав монах? Мистика, абсурд, однако за ним ведь не просто суеверие, а тысячелетний опыт… Очень все может получиться логично. Стоит сделать всего одно допущение. Уверовать, короче говоря, в Бога и в дьявола.
– А это? – отец Григорий указал рукой мне на грудь.
Я опустил глаза. Правый карман был оторван почти напрочь. Тот самый, куда я сунул письмо Аллы. По счастью, оно уцелело. Смятый комок пластика застрял в углу кармана.
– Не сходится, отец. Зачем бы… – я чуть не сказал «дьяволу», но воздержался, – мистическим силам такой пустяк? Вроде все им про меня известно, а ерунду прозевали: мой договор с Марком и что письмо от Аллы получил. Проще простого было с пацаном справиться, а не на двух мужиков бросаться. А письмо ему край нужно. Следил он за нами из кустов, шел по пятам, увидел, как Марк что-то мне передал, и рискнул…
– Пошли, пошли, дома обо всем поговорим, – отец Григорий даже в виду монастыря не чувствовал себя в безопасности.
…К разговору отец Григорий выставил бутылку крепчайшей настойки на целебных травах, сковороду жареных грибов и душистый окорок.
– «Сущим в пути и на брани пост разрешается», а мы такие и есть…
Поначалу он долго излагал классификацию всякого рода нечисти, отнеся нашего знакомца к одной из разновидностей оборотней. Признаться, странен был наш разговор на склоне XXI века, пусть даже приводимые монахом доводы звучали убедительно. В конкретном контексте.
Я же склонялся к материализму. По моей гипотезе, ниточка тянулась к Алле. Работала она в серьезном институте, исследования там велись весьма актуальные, и нет ли здесь промышленного шпионажа? Алла скрывается, это безусловно. Шпионы потеряли след, и я у них последний шанс… Ну и так далее.
– Не рядом получается, не рядом… – отец Григорий сидел напротив, подперев щеку кулаком, в другой руке вертел полупустую чарку, но рассуждал четко. – Начали они с того, что хотели убить тебя прямо по пути из порта. Без предупреждения. Так не делается, если охотятся за информацией. Хотя… Что их интересовало в твоей квартире? Дневники, документы, компьютер? Или Алла там побывала, могла что-то спрятать? Убить тебя, чтобы спокойно обыскать квартиру?
– Опять же, зачем? – теперь мы вдвоем наперебой опровергали свои же гипотезы. – Зная день прилета, они могли все сделать накануне…
– И то. Если время позволяло. Нет ли фактора, как-то ограничившего их по времени?
– Знаете, отче, так можно плести кружева (вологодские, кстати) до бесконечности. Информации исходной по-прежнему – ноль, а посему все наши построения – тьфу…
Отец Григорий налил еще по одной.
– А вдруг это биоробот? Высшего класса, из новых? Я таких не видел, но могли же где-то сделать?
Вспомнив звук, с которым сапог монаха входил в тело врага, я передернул плечами.
Отец Григорий потряс бородой рассерженно:
– Будто я совсем дурак! Чувствую я, нутром чувствую, понимаешь? А, где уж тебе…
– Ну а чего ж он руками меня стал душить, а?
Где-то вдали опять завыли собаки.
– Вот! – поднял палец монах. – И ты еще споришь! Истинно говорю: оборотень!
После третьей чарки отец Григорий, расчувствовавшись, вдруг начал рассказывать, как в 2009 году он закончил Владимирское воздушно-гренадерское училище, потом Академию войск ООН в Монреале и дальше двадцать лет не вылезал из самых поганых заварушек на планете, командовал батальонами, полками и бригадами и даже некоторое время исполнял обязанности генерал-губернатора одной скороспелой империи в теплых краях.
– Вот уж мерзость! Твердой земли всего полторы тысячи квадратных миль из полумиллиона, остальное – малярийные болота и мангры, а сверху летит вулканический пепел. И больше – ни-че-го! Империя! Однако крови и там пролилось… – он сокрушенно махнул рукой.
Попутно отец Григорий инструктировал меня о правилах поведения в джунглях просто и джунглях мангровых, а также в лесостепи и саваннах, коснулся тактики городских партизан, рассуждал о преимуществах тех или иных способов рукопашного боя, порываясь то и дело перейти к практическим занятиям, посвятил в тонкости обычаев «тигров ислама» в сравнении с «внуками Монтесумы» и «белыми призраками Ньянмы», и даже объяснил, насколько и почему патагонские сепаратисты свирепее тибетских панбуддистов.
Все это было крайне поучительно и интересно. Мне даже пришло в голову, что неплохо бы по наступлении более спокойных времен подвигнуть батюшку на изготовление остросюжетных мемуаров. Под псевдонимом, естественно, и при моем соавторстве. Время от времени отец Григорий поднимал свою чарку с дежурным тостом:
– Повторим, сказал почтмейстер, наливая по шашнадцатой… – но пил совсем мало.
Потом, твердой походкой подойдя к сейфу, порылся в его недрах и вернулся с потертой и поцарапанной офицерской сумкой.
– Что б мы с тобой сейчас ни нарешали, а подраться тебе придется. Хочу подарок сделать. Берег как память… о греховной жизни своей.
Он протянул мне массивный синевато-черный пистолет с пластинами пожелтевшей слоновой кости на рукоятке. Еще прошлого века, по-моему.
– Красавец! «штейер-Г», калибр девять миллиметров, магазин – восемнадцать патронов. А бой… – в голосе монаха прозвучала мечтательная грусть. Он покачал пистолет на ладони, вскинул на уровень глаз. Рука совершенно не дрожала.
– Опять грех, прости Господи. Ну, отмолю как-нибудь. Возьми, пригодится. Пользоваться-то умеешь?
– Вообще да, а таким не приходилось.
– Ладно, покажу. И запомни: в нашем деле сначала стреляй, потом думай. И будешь жить долго-долго. Убить ты его, пожалуй, не убьешь, а с ног свалишь обязательно, не хуже, чем оглоблей… А там уж как Бог поможет. Особенно, если у пуль носики спилить.
И потом почти до утра мы обсуждали самые разные проблемы: и практические, и чисто умозрительного свойства. Обсудили и то, как мне добираться до назначенного Аллой места.
Глава 6
Покидал я гостеприимную обитель вместе с молодыми монахами, направлявшимися на стажировку и для обмена опытом в Афон.
Не в Новый, что на берегу Черного моря, а в настоящий, греческий.
И меня отец Григорий включил в их группу, экипировав соответственно.
Пистолет я спрятал под рясой, заложив за брючный ремень. В случае чего можно было стрелять прямо через рясу, у которой я аккуратно распорол карман. Монахи, семь человек, были ребята крепкие, спортивные, и чувствовал я себя в их обществе вполне уверенно.
Вылетели мы рейсом Москва – Афины и через два часа были уже на месте.
В Греции я оказался впервые и, увидев белые колонны Акрополя на фоне индигового неба, возблагодарил судьбу, что довелось дожить и до этого. Но погрустнел, вспомнив, что гораздо больше достопримечательностей еще не видел на Земле, и кто знает, успею ли… И на Цейлоне не был, и в Новой Зеландии, и еще в десятке заслуживающих внимания мест. И чего носит меня в космические дали?
Чтобы потом два месяца в году валяться на пляже и не считать денег на всякую ерунду?
Но тут я, кстати, вспомнил анекдот про человека, что падал с небоскреба, и успокоился.
Ближе к вечеру мы добрались до Салоник, где остановились на ночлег в гостинице для паломников.
Весь день я был настороже, по-прежнему опасаясь преследователей. Но ничего подозрительного не заметил. Как, впрочем, и раньше. Любая направленная против меня акция совершалась внезапно.
В конце концов я просто устал все время думать об опасности. Вместе с братией поужинал в общей трапезной, а потом незаметно отстал от группы и, прихватив из комнаты сумку, вышел на задний двор, примыкающий к кладбищу.
Там, побродив между памятников, среди которых попадались весьма любопытные (в том числе и офицерам русского экспедиционного корпуса, погибшим в Первой мировой войне), я дождался темноты.
Остальное заняло минуты. Сбросив монашеское облачение и спрятав его под кустами у часовни, я преобразился в обычного среднеевропейского туриста и вышел на улицу. Через квартал остановил такси. Можно было надеяться, что от возможной слежки я оторвался.
При этом я осознавал, что всего лишь играю в примитивную полудетскую игру. Если за мной охотится хоть чуть-чуть серьезная организация, шансы мои нулевые. В нашем мире, при всей его очевидной обширности, скрыться «с концами» невозможно. И если я до сих пор жив, противник мой – еще больший дилетант, чем я.
Но раз так, отчего же и не поиграть? Это намного интереснее, чем вести себя как подобает серьезному и здравомыслящему члену общества. Стоить, правда, такие игры будут недешево, но как представишь, что я уже четыре дня мог бы выглядеть стандартной урной с горстью пепла внутри, то вопрос о деньгах не кажется слишком существенным. Месяца на три-четыре моих сбережений хватит.
На рассвете я вылетел в Белград. Там сменил гардероб в соответствии с наиболее безвкусным, на мой взгляд, стилем, закрыл пол-лица модными полихромными очками и стал похож… Ну, возможно, на сутенера из Касабланки.
Снял номер в отеле на улице князя Михаила, неподалеку от Калемегдана. И лег спать. Отель был старомодный, третьеразрядный, для беднейших туристов, с темными коридорами и скрипучими лестницами, но меня такой именно и устраивал.
Проще всего прямо отсюда лететь до Гонолулу и там, на коралловом песочке, дожидаться назначенного Аллой дня, но такой вариант я отмел. Поступки мои должны быть бессмысленны и непредсказуемы. Как и у моих противников. Тогда есть шанс попасть с ними в противофазу.
Проспав до вечера, я поужинал в уличном кафе, а потом направил свои стопы в казино. Некоторая доза сильных положительных эмоций казалась мне весьма желательной.
Действительно сама атмосфера витающего над столами концентрированного азарта не позволяла думать о чем-то постороннем.
Наблюдая за вращением колеса и бегом шарика, воспринимаешь свои проблемы как нечто весьма преходящее, как неизбежные в жизни случайности.
Подкрепляясь у стойки бара кофе с коньяком и пересчитывая еще оставшиеся фишки, я вдруг подумал: «А что, если мной занимается не одна организация, а две? Тогда много становится понятнее. Одна считает, что меня следует ликвидировать, а другой я нужен живым. Это вселяет оптимизм. И все опять же завязано на Аллу. Цели и тех и других мне так или иначе неизвестны, но допустим, что одним достаточно, чтобы я с ней не встретился, а другие желают через меня ее разыскать или использовать для шантажа. Или, наоборот, одним нужен лично я, а их противникам нужно, чтобы я им не достался живым… Главное, кто из них найдет меня раньше. А еще они могут ввязаться в драку друг с другом… Появляется простор для маневра».