Но шутки шутками, а взлом и вторжение в квартиру вкупе с последующим убийством хозяйки-парламентария ничего приятного не сулили. Искали скорее всего не деньги и ценности, а какие-то документы. Правильно говорил Настин отчим, много лет проработавший в уголовном розыске: во главе всего стоит борьба за информацию. И в одних случаях ее хотят добыть, а в других – уничтожить, вот, собственно, и весь расклад. Если не удалось найти и изъять документы, то после этого частенько просто избавляются от людей – носителей особо опасных знаний.
Заниматься борьбой за информацию Насте Каменской было интересно. Жаль только, что информация эта носит, судя по всему, характер политический. Но ничего не попишешь. Мало ей телевизионных денежных дел… Да, в последнее время ей везет все реже и реже, времена такие настали, что в основе преступлений все чаще оказываются мотивы и поводы, Насте совершенно неинтересные, а вот любви, ревности, мести и затаенной злобы становится все меньше.
Игорь Лесников ушел докладываться Гордееву, а через полчаса полковник вызвал к себе Настю.
– Хватит сиднем сидеть, – проворчал он, – поезжай вместе с Игорем к мужу потерпевшей. Конечно, он сейчас не в том состоянии, чтобы давать членораздельные показания, но время упускать нельзя. Сами понимаете, депутат Госдумы. Каждую минуту могут начаться звонки и всяческие требования. Двигайте, ребятки, не тяните.
– А… – начала было Настя, но Виктор Алексеевич не дал ей задать вопрос. Он слишком хорошо знал свою подчиненную.
– Не бойся, тебя в Думу не пошлю. Тебе там делать нечего. Слабовата ты для разговоров с нашими политиками. Думцами будет заниматься Коротков, его ничем не прошибешь. Сегодня поработаешь с Игорем, потом я переключу его на другую линию, а тебе оставлю мужа убитой, ее родственников и друзей.
– Спасибо, – благодарно кивнула Настя, в который уже раз возблагодарив судьбу за такого начальника.
Ну что ж, уже легче. Каждый раз, когда от руки преступников погибал кто-нибудь из видных деятелей и пресса поднимала по этому поводу страшный шум («Банкиров убивают!» «Министров отстреливают!» «Убирают неугодных журналистов!»), Насте ужасно хотелось, чтобы в результате оказалось, что преступление было совершено по сугубо личным мотивам. В конце концов, банкиры, министры и журналисты – точно такие же люди, как и все остальные, у них есть близкие, есть любимые, есть друзья, а стало быть, есть враги и есть те, кто ревнует. Есть какие-то денежные отношения, есть прошлое, из которого частенько выползают страшные полузабытые тени. Почему всех людей могут из-за этого убивать, а видных личностей – не могут. Никто и не покушается на прогрессивную деятельность честного министра, просто он садист и сволочь и довел любовницу до нервного срыва. Вот она и схватилась за нож…
Насте Каменской очень хотелось, чтобы убийство депутата Юлии Готовчиц оказалось именно таким, «бытовым». То есть самым обыкновенным.
* * *
За годы работы в уголовном розыске ей довелось видеть множество людей, у которых погибли близкие. Все вели себя по-разному. Кто-то был в ступоре, словно окаменел, кто-то бился в истерике, некоторые держали себя в руках, как умели. Но такие, как Борис Михайлович Готовчиц, попадались Насте крайне редко. Положа руку на сердце, можно сказать, что и вовсе не попадались.
Борис Готовчиц был напуган. Причем напуган так сильно и так явно, что, казалось, даже не чувствовал боли утраты. Он ни минуты не сидел спокойно, постоянно меняя позу, хрустел пальцами, все время что-то вертел в руках, а взгляд его был обращен внутрь себя. Похоже, он даже плохо слышал своих собеседников.
– Борис Михайлович, тело вашей жены было обнаружено на улице Островитянова. Вы не знаете, что она делала в этом районе?
– Нет. Я вообще не знаю, где это.
– Это на юге Москвы, рядом со станцией метро «Коньково». Там еще есть большой вещевой рынок.
– Не знаю. Может быть, что-то покупала на рынке…
– Среди ее вещей не было никаких покупок, только сумочка. На этой улице не живут ваши знакомые или родственники?
– Я же сказал, не знаю. Ну сколько можно, в самом-то деле!
– Столько, сколько нужно, – неожиданно жестко произнес Лесников.
Настя кинула на него укоризненный взгляд. Разве так можно? У человека жену убили, естественно, что у него реакция не вполне адекватная. Когда человек в таком состоянии, ему нужно прощать и хамство, и грубость, и глупость, и забывчивость. Однако Готовчиц даже не заметил резкости оперативника, настолько он был погружен в себя.
– Расскажите, пожалуйста, как можно подробнее, о вчерашнем дне. Где были, что делали вы и Юлия Николаевна? Куда ходили, кто вам звонил, о чем вы разговаривали?
– Все, как обычно. Встали в половине восьмого, как и каждый день. Завтракали. Разговаривали… О чем-то… Сейчас уже точно не помню. Ничего особенного. В десять я начал прием, а Юля в своей комнате работала, готовила материалы для выступления в Думе. Потом обедали, часа в два примерно. В четыре ко мне снова пришли на консультацию. Когда пациентка уходила, Юли уже не было дома. Больше я ее не видел. Вот…
Готовчиц снова захрустел пальцами и отвернулся.
– Во время утреннего приема вам кто-нибудь звонил? – спросила Настя.
– Не знаю. В моем кабинете есть телефон, но, когда я работаю с пациентом, я его обязательно отключаю. Вы должны это понимать.
– Да-да, конечно, – торопливо согласилась она. – А другой аппарат?
– В спальне и на кухне. Но, когда я веду прием, Юля устанавливает минимальную громкость звонка, чтобы в кабинет не доносилось ни звука. Она даже по квартире ходит на цыпочках. Во время беседы должны существовать только я и пациент. Двое во всем мире. Понимаете? Ощущение, что рядом есть кто-то третий, очень мешает. Никаких посторонних шумов быть не должно.
– Значит, вы не знаете, звонил ли кто-нибудь вам или вашей жене с десяти до двух?
– Мне кто-то звонил… Я уже не помню. Юля всегда записывала, что передать, и после приема мне все рассказывала.
– Значит, вчера во время обеда она вам доложила, кто вам звонил, – уточнил Игорь.
– Да, конечно.
– А о том, кто звонил лично ей, она не говорила?
– Я не помню. Может быть… Я не очень вслушивался.
– Почему?
Вопрос был самым обычным, но психоаналитик на него не ответил, только неопределенно пожал плечами.
– Во время обеда Юлия Николаевна делилась с вами своими планами на вторую половину дня?
– Нет… Кажется… Я не вслушивался.
– Вы были чем-то озабочены, встревожены?
– Я? Нет. С чего вы взяли?
– Значит, для вас является обычным, когда вы не слушаете, что говорит ваша жена?
Это было, конечно, хамством со стороны Лесникова, но прояснить ситуацию все-таки надо. Может быть, в этой семье не все ладно? И убийство депутата Госдумы является не политическим, а самым что ни есть бытовым?
Готовчиц перевел на Лесникова взгляд, который вдруг стал осмысленным и острым.
– Не хотел бы думать, что вы пытаетесь на что-то намекать. Мы с вами, Игорь Валентинович, уже встречались, когда воры взломали дверь в мою квартиру. Надеюсь, вы помните об этом. Естественно, что сам факт взлома не давал мне покоя, хотя ничего и не пропало. И я был этим весьма озабочен.
Сейчас перед Настей сидел совсем другой человек, собранный, серьезный. Надо же, он даже вспомнил, как Лесникова зовут, хотя Настя точно знала, что в этот раз Игорь своего имени-отчества ему не называл. Просто «капитан Лесников». А она – «майор Каменская».
– Скажите, а ваша жена тоже переживала по поводу взлома? – спросила Настя.
– Да.
Сказано это было твердо, но почему-то показалось неубедительным.
– В квартире есть бумаги или документы, принадлежащие Юлии Николаевне?
– Разумеется.
– Прошу вас их показать.
Готовчиц резко поднялся с кресла, в котором сидел. Только теперь Настя обратила внимание на его внешность: красивый рослый мужчина, слегка за сорок, густые, хорошо постриженные волосы, крупные черты лица. Но нервозность отчего-то делала его маленьким и суетливым. Более того, Насте приходилось делать над собой усилие, чтобы не видеть его плешивым. «Вот ведь чудеса, – усмехнулась она про себя. – Иной актер полжизни отдал бы за то, чтобы уметь собственным усилием создавать внешний образ, не имеющий ничего общего с реальной действительностью. Надо же, как внутреннее состояние может влиять на восприятие внешности! Никогда не поверила бы, если бы своими глазами не увидела».
– Принести сюда или вы посмотрите на месте?
– Посмотрим на месте, там, где они находятся, – ответил Игорь.
Бумаги покойной находились в гостиной, в секциях мебельной стенки. Готовчиц молча вытащил их и положил на диван.
– Пожалуйста, знакомьтесь.
– А где Юлия Николаевна обычно работала, когда находилась дома? – спросил Игорь.
– Когда как. Если я вел прием, то в спальне, подальше от кабинета, я вам уже объяснял…
– Да-да, – торопливо кивнул Лесников. – А в другое время?
– Здесь, в гостиной, или на кухне.
– Значит, в спальне и кухне тоже могут быть бумаги?
– Наверное. Посмотреть?
– Будьте любезны.
Борис Михайлович вышел, оставив их одних.
– Ты что, собираешься все это смотреть прямо здесь? – недоверчиво спросил Лесников.
– Нет, конечно, заберем с собой. Но первичный просмотр надо бы сделать в присутствии хозяина. Может быть, понадобятся какие-то пояснения. Зачем же его потом дергать по телефону каждые пять минут.
– С ума сошла! – выдохнул он. – Здесь же работы на два дня.
– Не преувеличивай, – Настя поморщилась и взяла в руки тонкую пластиковую папочку. – Сейчас быстро рассортируем в первом приближении и поедем. Или ты торопишься?
– У меня ребенок болеет, жена совсем замучилась, несколько ночей не спала. Просила, чтобы я хоть раз пришел пораньше и дал ей отдохнуть.
– Так иди. Я сама справлюсь. Правда, Игорек, поезжай, будем надеяться, что уважаемый психоаналитик меня не съест.
– А вдруг это он жену… А? Не боишься оставаться один на один с убийцей?
– Да ну тебя! – фыркнула Настя. – Во-первых, я через это уже проходила много раз и пока цела. А во-вторых, если убийца – он, то почти наверняка не из-за того, что содержится в этих бумагах. Поэтому, пока я копаюсь в документах жены, я для него не опасна, потому что отрабатываю неправильную версию. И он мне в этом деле будет первым другом и верным помощником.
Лесников взглянул на часы.
– Половина восьмого. Но ты точно не обидишься, если я поеду?
– Да точно, точно. Поезжай. Завтра увидимся.
Из кухни доносился звук передвигаемых стульев, хлопали дверцы навесных шкафов.
– Пойди взгляни, чего он там копается, – шепотом попросила Настя.
Игорь быстро выскользнул из комнаты. В самом деле, нельзя было оставлять хозяина одного. Как знать, все ли бумаги убитой жены он собирается предоставить работникам уголовного розыска? А может, захочет что-то утаить?
Раздался грохот падающего стула, и Настя испуганно выскочила на кухню. На полу валялись папки, отдельные листы и опрокинутая табуретка, а хозяин квартиры молча стоял, опустив руки, и, казалось, не понимал, что происходит.
– Я вам помогу, – Настя наклонилась и принялась собирать бумаги. – Иди, Игорь, мы сами справимся.
Борис Михайлович опустился на колени рядом с ней, но ни одной бумажки с пола не поднял, просто наблюдал за Настей, ожидая, пока она все соберет. И даже не вздрогнул, когда за Лесниковым захлопнулась дверь.
– Простите меня, Борис Михайлович, я понимаю, что мои расспросы кажутся вам сейчас неуместными. И вообще мое присутствие вас тяготит. Но нам надо раскрывать преступление, и вам, к сожалению, придется терпеть наше вмешательство в вашу жизнь еще какое-то время, – как можно мягче сказала она.
– Какое именно? – спросил Готовчиц.
– Хотелось бы надеяться, что недолгое. Но тут трудно прогнозировать. Как повезет.
Он медленно поднялся с колен, поставил на место опрокинутую табуретку и сел.
– Давайте поговорим здесь. Не возражаете?
– Давайте. Сделать вам чаю? – предложила Настя.
– Да, спасибо.
Она включила электрический чайник и огляделась. Кухня была красивой, просторной, со встроенной мебелью, идеально подогнанной под размер стен. Открывая дверцу шкафа, чтобы достать чай и сахар, Настя машинально отметила, что это не цельное дерево, а шпон. Иными словами, мебель добротная, но не из самых дорогих. Тысяч за шесть-семь долларов. Из цельного дерева вышло бы куда дороже, тысяч под двадцать, если не больше. В семье царит достаток, но без шика и излишеств.
– Борис Михайлович, я могла бы объяснить ваше состояние свалившимся на вас горем. Но мне кажется, что есть что-то еще. Я ошибаюсь?
Готовчиц поднял на нее тусклый взгляд, снова обращенный внутрь себя, потом с трудом шевельнул губами.
– Нет, вы не ошибаетесь. Но, если я скажу вам, что меня тревожит, вы, вероятно, сочтете меня сумасшедшим. Мне бы этого не хотелось.
– И все-таки… – Вы настаиваете?
– Да, я настаиваю, – твердо сказала Настя.
– Мне кажется, что я схожу с ума.
Он сделал паузу, вероятно, ожидая ответной реплики. И не дождавшись, повторил:
– Мне кажется, что я схожу с ума.
– Почему вам так кажется?
– У меня появилась мания преследования. Это признак тяжкого расстройства.
– Давайте попроще, ладно? В чем выражается ваше расстройство?
– Мне кажется, что за мной следят. Мне кажется, что в мое отсутствие в квартиру приходят посторонние и роются в вещах и бумагах. Я умом понимаю, что этого не может быть, но постоянно нахожу всевозможные подтверждения этому. Не зря, вероятно, говорят, что человек, все время имеющий дело с психическими расстройствами, рано или поздно сам становится похож на своих пациентов. Вот и со мной это произошло.
«Прелестно, – с ужасом подумала Настя. – Сейчас выяснится, что он страдает психическим заболеванием и вполне мог убить любимую супругу в состоянии острого психоза. А я, идиотка, отпустила Игоря и осталась с ним один на один. Ну, Каменская, ты даешь! Ничему жизнь тебя не учит».
– Начнем по порядку, – как можно хладнокровнее сказала она. – Откуда появилось ощущение, что за вами следят?
– Я замечаю одних и тех же людей рядом с собой. В разных местах, в разных концах города.
– Разных людей или одного и того же человека?
– Разных. По крайней мере троих. Пожалуй, даже четверых.
– Уверены, что не ошибаетесь? Не обознались? Похожих людей очень много, уверяю вас.
– У меня прекрасная память на лица. Я отчетливо вижу, что одежда другая, а лицо то же самое.
– Борис Михайлович, но ведь это совершенно объяснимая вещь. Вспомните, вас недавно пытались обокрасть. Вы утверждаете, что ничего не пропало. Это означает, что преступники не нашли то, что искали. Просто не успели в намеченное время, и им пришлось скрыться. А коль не нашли, стало быть, будут продолжать попытки. Поэтому вполне естественно, что они следят за вами, чтобы точно знать, когда квартира будет пустой, чтобы предпринять еще один заход. Вас устраивает такое объяснение?
Готовчиц посмотрел на нее более осмысленно, во всяком случае, глаза его уже не были такими тусклыми, как несколько минут назад.
– Значит, вы считаете, что за мной действительно могут следить?
– Конечно. Это более чем реально.
– Вы хотите сказать, что это не бред? Не мания?
– Думаю, нет, – соврала Настя, хотя вовсе не была в этом уверена. – И если вас устраивает мое объяснение, то нам придется вернуться к вопросу о краже. Что искали преступники в вашей квартире?
– Но я уже говорил Игорю Валентиновичу, я не знаю. Ума не приложу.
– Вы абсолютно уверены в том, что ничего не пропало?
– Абсолютно.
Готовчиц стал раздражаться, и Насте на мгновение стало по-настоящему страшно. Что, если он на самом деле сумасшедший? Сейчас как разозлится, да и ткнет ее ножичком для разделки мяса, благо он совсем близко висит, рукой дотянуться можно. Нет, не нужно рисковать.
– У Юлии Николаевны были враги? – свернула она в другую сторону.
– Враги? – переспросил Борис Михайлович.
– Ну да. Завистники, недоброжелатели или просто обиженные ею люди. Люди, которые могли желать ей зла.
– Она журналистка… Вы должны понимать, что у любого журналиста обязательно есть враги. Хотя бы те, о ком он писал нелицеприятные вещи. У Юли было острое перо и язвительный стиль, полагаю, она многих обидела. Неужели ее из-за этого убили? Я как-то не верил, что журналистов могут убивать за то, что они публикуют.