Константин подвергся большим упрекам за то, что он допустил вредное смешение Церкви и государства и что не поставил строгого разделения между делами, принадлежащими кесарю и Богу [27]. Можно, конечно, пожалеть, что клир спокойно пошел по пути, на который толкнула его светская власть, и скоро начал присваивать себе то, что ему не должно было принадлежать. Церковь присвоила себе непосредственное влияние и воздействие на людей, предоставив государству казармы и сбор податей, как сильно [28] выражается Буркгард! Самое соборное начало, которое имело такое широкое применение в первые века христианства, едва ли не было часто злоупотреблением предоставленным клиру правом – осуждать, лишать общения с Церковью и подвергать изгнанию и заточению несогласных с господствующей и поддерживаемой правительством церковной партией. Уже арианская смута могла представить неоднократные доказательства, что соборные определения нередко были диктуемы духом злобы и зависти, и осуждению на соборах часто подвергались столпы Церкви, как Афанасий, И. Златоуст. С государственной точки зрения подвергает осуждению соборы Аммиан Марцеллин: «Целые ватаги епископов разъезжали туда и сюда, пользуясь государственной почтой, на так называемые синоды в заботах наладить весь культ по своим решениям» [29]. Государственной почте этим причинен был страшный подрыв.
Константин, которого один из его ближайших преемников называет новатором [30] и разрушителем старых законов и древних обычаев, приобрел всемирно-историческое значение вследствие своей церковной политики. Он первый оценил христианство как громадную нравственную силу, борьба с которой оказывалась уже не под силу правительству. Вследствие этого он решился ввести христианскую общину в государство и воспользоваться ее громадным нравственным влиянием для наиболее прочного утверждения в империи своей власти. Остается, однако, неясным вопрос о том, насколько Константин сам был затронут евангельским учением и насколько в его церковной политике уделено было места нравственным принципам, вытекающим из проповеди Христа. Все, по-видимому, приводит к тому заключению, что равноапостольный Константин воспользовался новым учением как средством для мировластительства и как политическим орудием и что божественность евангельского учения мало коснулась его умонастроения и убеждения.
Беспристрастные светские историки (Евтропий и Аврелий Виктор) согласны, что Константин был гораздо лучше и благородней в первые десять лет правления, чем после. И, во-первых, ничем нельзя оправдать его отношений к Лицинию и тем более извинить жестокий обман и клятвопреступление по отношению к нему. В 314 г., начав войну без достаточных оснований и победив Лициния в двух сражениях, Константин лишил его всех европейских владений, кроме Фракии. Затем в 323 г. снова Константин воевал с Лицинием и принудил его после потери войска и флота запереться в Никомидии. Сестра Константина, бывшая в супружестве за Лицинием, вошла в переговоры с братом и исходатайствовала для своего мужа под священной клятвой жизнь и безопасность. Но в 324 г. Лициний был умерщвлен по приказанию императора. Ничем также нельзя оправдать бесчеловечные поступки Константина по отношению к ближайшим членам своего семейства. Жертвой его подозрительности и жестокости в 326 г. пали сын его Крисп, племянник Лициниан и, наконец, супруга Фауста. Историки, рассказывая о жестоких и ничем не оправдываемых поступках Константина по отношению к самым близким членам семьи, не находят ничего сказать в оправдание его, как только то, что политический успех и военное счастье способны портить и самых гениальных людей. Только одна сторона семейных отношений Константина возбуждает сочувствие – это любовное и почтительное отношение к матери, св. Елене. Она окружена была вниманием, пользовалась высоким почетом и проводила жизнь в благочестивых путешествиях по святым местам, в устройстве церквей и в делах благотворительности.
Глава IV
Язычество и христианство в половине IV века. Юлиан Отступник. Характеристика его царствования
В период от Никейского собора до вступления на престол племянника Константина Юлиана в 361 г. христианская Церковь имела все средства вполне окрепнуть и утвердиться в империи. Взаимное положение язычества и христианства в самой середине IV в. хорошо выясняется из сочинения христианского писателя Фирмика [1], которое было назначено для императоров Констанция и Константа и имело целью поощрить их к конечному искоренению языческого богослужения. В высшей степени также характерно для оценки политического положения язычества то обстоятельство, что римский календарь на 354 г. не упоминает ни языческих праздников, ни жертв, ни религиозных церемоний. Словом, не может подлежать сомнению, что языческая религия шла к постепенному забвению. И, тем не менее, нашелся государственный деятель – правда, это был римский император, – который задумал вернуть историю назад, возвратив римский мир снова к языческому культу. Предпринятая на себя Юлианом задача была неосуществима, в культурно-историческом смысле даже вредна, но при всем том изумительная его настойчивость, нравственная дисциплина, высокая образованность, обаятельные качества его души и, наконец, самая авантюра его религиозной реформы, так трагически закончившаяся, надолго обеспечивают за Юлианом симпатию исследователей.
Мысль о возможности возвращения к языческому культу не должна представляться совершенно безумной. Напротив, она имела для себя некоторые основания в нравственных и религиозных воззрениях значительных слоев общества [2]. При сыновьях Константина принимаются меры к закрытию языческих храмов, но эти меры не везде достигают цели. В 341 г. Констанций издает закон против языческих жертвоприношений, но законом 342 г. повелевается сохранить те храмы вне Рима, с которыми связаны публичные игры [3]. Хотя префект Рима запретил жертвы в самом городе, но это запрещение не исполнялось. В Риме законы Константина возбудили против себя ненависть, особенно в высших кругах. На этой приверженности римского сената к старой религии основывались надежды на успех Магненция, когда он объявил себя императором. Первое, что сделал Констанций после победы над Магненцием, – это было запрещение жертв. В 353 г. он же издал эдикт [4], которым повелевалось закрыть храмы и запрещалось посещать места культа под страхом смертной казни и конфискации имущества.
Сыну Константина была свойственна та же политика по отношению к религии, какая руководила самим Константином: религию не следует навязывать, кто хочет, может оставаться в язычестве и в своем доме следовать своей вере, не допускались тайные жертвы в ночное время, да и то не из религиозных, а из политических мотивов (магия, волшебство, гадание о будущих судьбах государства и императора). Вследствие этого язычество, в особенности на Западе, имело еще приверженцев. Хотя в 357 г. по приказанию Констанция из сената удалена была статуя Виктории, дабы не допускать в сенате языческих жертв, но в то же время римская аристократия осталась верна старой вере, и Констанций оставил в Риме весталок и жрецов, назначил новых на свободные места и приказал выдавать необходимые суммы на поддержание культа. В 358 г. император делает распоряжение об избрании sacerdos для Африки [5]. Как сыновья Константина объявили государственное обожествление своего отца, так сами Констант и Констанций сопричислены к divi и носили без всякого стеснения титул pontifex maximus.
Сообщим сначала биографические сведения об Юлиане. Fl. Claudius Julianus был племянником Константина Великого и происходил от Юлия Констанция, погибшего вскоре по смерти Константина Великого (337) во время военного бунта. Он родился в 331 г. и остался 6 лет по смерти отца, мать же потерял на первом году своей жизни. Где находился он со своим братом Галлом во время катастрофы 337 г., остается неизвестным, но несомненно, что он сохранил о ней ясное воспоминание. Юлиан получил хорошее воспитание, которым руководил евнух Мардоний, сумевший направить восприимчивые способности мальчика на изучение классических писателей и древней философии. По всей вероятности, первое время Юлиан жил близ Константинополя, может быть, в Никомидии, где епископ Евсевий наблюдал за ним и руководил его христианским религиозным образованием. Очень выразительными чертами отмечаются в характере Юлиана и в его последующих сочинениях два направления: разнообразные и широкие познания, почерпнутые в изучении древних писателей, и глубокая начитанность в книгах Священного Писания, чем он искусно пользовался в своей борьбе против христиан.
В 344 г. обоим братьям было указано жить в замке Macellum близ Кесарии Каппадокийской. Хотя условия жизни соответствовали высокому положению молодых людей, но Юлиан жалуется на недостаток общества, на постоянные стеснения свободы и на тайный надзор. Вероятно, к этому периоду нужно относить начатки вражды Юлиана к христианской вере. В этом положении братья оставались около 6 лет. Между тем бездетного Констанция весьма озабочивала мысль о преемнике. Т. к. из прямого потомства Константина в живых оставались лишь два двоюродных брата Констанция, Галл и Юлиан, то император в 350 г. решился призвать к власти Галла. Вызвав его из замка Macellum, Констанций дал ему сан цесаря и назначил для его пребывания Антиохию. Но, как скоро оказалось, Галл не умел справиться с новым положением и наделал много ошибок, возбудив против себя подозрения в неверности императору. Галл был вызван Констанцием для оправдания и на дороге убит в 354 г. Теперь снова выступил вопрос о преемстве власти. По настояниям императрицы Евсевии, которая действовала в этом отношении вопреки планам придворной партии, Констанций решился возвратить Юлиану то положение, на какое он имел права по рождению.
Уже назначение Галла цесарем должно было благоприятно отозваться на судьбе Юлиана. Ему позволено было жить в Константинополе, и лишь широкий круг знакомства, какой скоро составился здесь вокруг Юлиана, побудил императора дать ему другое место для жизни и продолжения образования, именно город Никомидию. Здесь учил знаменитый ритор Либаний, которого, однако, Юлиану запрещено было слушать. Но здесь в период от 350 по 354 г. произошел с Юлианом тот нравственный переворот, который долго подготовлялся и который привел его к отрицанию христианства, получившего у него наименование галилейской секты. Чтение сочинений Либания, в особенности же знакомство и дружба с философами Максимом (из Ефеса) и Едесием произвели на Юлиана решительное и глубокое влияние. Названные философы соединяли с неоплатоновскими идеями мечтательность, извращенный идеализм. В тесном кругу друзей Юлиана осмеивали легенду о галилеянине и подготовляли молодого принца к реформаторской миссии в области религии. В год смерти Галла Юлиан был уже вполне сложившимся молодым человеком, ему было тогда 23 года. Приглашенный в Милан по смерти Галла, он хотя и не вошел в расположение императора, но все же получил свободу посетить Афины (355). Здесь Юлиан был в центре тогдашней культурной и умственной жизни, где в одно и то же время с Юлианом проходили курс наук великие деятели Церкви, Василий Великий и Григорий Нисский. Юлиан вынес из Афин знакомство со столпами древней падавшей культуры, великий жрец элевзинских мистерий признал его достойным высших степеней, что обозначало уже полный разрыв с христианством и возвращение к «отеческой религии», как часто выражался Юлиан.
Проведя в Афинах лишь несколько месяцев (от июля до октября), Юлиан снова был приглашен к императору Констанцию, и на этот раз его ждала полная перемена судьбы. Из роли студента, щеголявшего философской мантией, нечесаной головой и запачканными в чернилах руками, Юлиан неожиданно должен был обратиться в царедворца. 6 ноября он торжественно объявлен цесарем, и вместе с тем ему поручена была чрезвычайно важная в политическом и военном отношении миссия – управление провинцией Галлией. Через несколько дней после того он женился на сестре Констанция Елене и с небольшим военным отрядом отправился к месту своего назначения.
Юлиан смотрел на свое назначение как на присуждение к смертной казни. Положение Галлии было безнадежным, и, конечно, не молодому человеку, только что покинувшему студенческую скамью, было посильным умирение этой провинции. Все укрепления, выстроенные на левом берегу Рейна, были прорваны и разрушены германцами, города разорены и опустошены. Вся провинция была в беззащитном положении и готова была сделаться добычей варваров. Ко всему этому следует прибавить, что подозрительный Констанций не предоставил в распоряжение Юлиана достаточных средств и не определил отношение цесаря к высшим административным и военным чинам провинции, т. е. к префекту претории и начальникам военных корпусов. Это ставило цесаря в большое затруднение, в особенности в первое время, когда он начал практически знакомиться с военным делом.
Юлиан провел в Галлии пять лет и обнаружил такие блестящие военные дарования и достиг столь важных успехов в войнах с германцами, что Галлия была совершенно очищена от неприятелей и германцы перестали угрожать римским городам и крепостям на левом берегу Рейна. Во время своих войн Юлиан захватил более 20 000 пленников, которых употребил на постройку разрушенных городов, восстановил сообщение по Рейну и снабдил Галлию хлебом, привезенным из Британии на построенных им судах. В особенности блестящая победа была одержана при Страсбурге в 357 г., где сражались против Юлиана 7 королей и где был взят в плен король германский Кнодомир.
Успехи Юлиана не могли не возвысить его авторитет и привлекли к нему горячие симпатии войска и народа. Император в особенности был недоволен усиливавшейся популярностью цесаря, «доблести Юлиана жгли Констанция», говорит историк Марцеллин [6], хотя придворные подвергали насмешкам характер и наружность Юлиана и старались умалить в глазах Констанция его военные заслуги.
В 360 г. император приготовлялся в поход в Персию, где не прекращались военные действия и где персы перенесли войну уже в римские области – Месопотамию и Армению. Азиатские войска предполагалось подкрепить европейскими, для чего Констанций потребовал от Юлиана посылки на Восток части его лучших и испытанных легионов. Это требование цезарь принял как знак недоверия к себе, потому что без войска он не мог держаться в Галлии; кроме того, галльские войска с большим неудовольствием приняли известие о походе на Восток. При этих условиях произошли в Париже, где было тогда пребывание цесаря, военный бунт и провозглашение Юлиана императором. Известия о происшедшем в Париже дошли до императора в Кесарии Каппадокийской. Если Констанций не находил возможным признать совершившийся факт и войти в соглашение с Юлианом, то предстояла междоусобная война, которая лишь потому не возгорелась, что император, занятый приготовлениями к походу, летом и зимой 360 г. находился в Малой Азии и только весной 361 г. мог начать движение в Европу.