Король Магнус Эрикссон пожелал лично возглавить расследование, но следы рыцаря затерялись. Прошло немало времени, прежде чем родственники объявили его умершим. Вот тогда и начались многочисленные распри за его великое наследство, причем значительная часть земель вновь отошла королевской семье.
Но кто бы мог подумать, что тайна великого рыцаря графа Стена Стуре прячется в стенах замка Олавинлинна! Поговаривали, что король за долги должен был отдать символ своей власти – дворец в Стокгольме. Не желая смириться с возможной утратой, он просто устранил неугодного ему заимодавца.
– Ах вот как! – невольно вырвалось восклицание у Карла XII. – Вот, значит, где пришлось упокоиться славному графу Стену Стуре. Какая ужасная смерть! Он был едва ли не единственным человеком, который мог поспорить с самим королем. И у него были для этого основания!
Взгляд графа Грипа Йонссона скользнул по тесаным блокам и уперся в шероховатую гранитную поверхность, из которой торчало два огромных гвоздя. Внизу – побитая гранитная крошка. Немые свидетели гибели его предка.
– Теперь мы понимаем, чем заканчиваются подобные споры, – отважился на колкость Грип Йонссон.
– Он был достойным рыцарем, – беспристрастно продолжал король. – Ваш род всегда беззаветно служил шведским королям. Если и были какие-то разногласия между славным рыцарем и королем Магнусом Эрикссоном, то они уже давно решили их на небесах. Смерть примирила и правых и виноватых. Они, как и прежде, находятся за одним столом. А я лично ничего не имею к вашим предкам. – Губы Карла дрогнули в печальной улыбке. – Так что заберите его и похороните достойно в семейной усыпальнице, как и подобает человеку его звания.
– Спасибо, – голос графа слегка дрогнул, выдавая подступившее волнение. – Но у меня еще есть к вам просьба, ваше величество.
– Если это в моих силах, то я постараюсь ее исполнить. Так что вы хотите?
– Мне бы хотелось получить те кандалы, которые были на его запястьях.
– Хм… Для чего они вам?
– Они станут семейной реликвией, послужат предостережением для следующих поколений.
– Ваше желание будет исполнено. У меня никогда не возникало повода сомневаться в вашей мудрости.
– Ваше величество, разрешите мне заняться приготовлениями к погребению.
– Делайте все, что считаете нужным, – ответил король.
Заложив руки за спину, Карл заторопился к выходу.
Глава 5
ОТВОРЯЙ, ЦАРЕВНА СОФЬЯ У ВОРОТ!
Возвернувшись в Москву, Федор Юрьевич с воодушевлением взялся за государственные дела. Первое, что предстояло сделать, так это пополнить регулярную армию. В грамоте, писанной от имени Петра Алексеевича, он повелел с каждого села забирать в рекруты пяток молодцов, и уже днем позже посыльные разлетелись по ближним и дальним землям для сбора военного налога. В первую же неделю в Преображенское привели два полка новобранцев, оторванных от сохи. Прельстившись на государево жалованье, куда вместе с харчами входила и бутылка водки, они охотно подставляли для бритья косматые лбы. Цирюльники в последующие дни не ведали покоя. Набравшись терпения и вооружившись складными лезвиями, они ловко брили крутые лбы рекрутам, а полковой старшина, стоявший подле брадобреев с ковшом в руках, щедро черпал пиво из огромной бочки и угощал новобранцев во крещении.
Каждый из них через несколько лет уже видел себя унтер-офицером, жалованье коих должно было быть не в пример больше прежнего, а потому военное учение все воспринимали с большой охотой и так горланили походные песни, что в близлежащих домах вылетали стекла.
Но пуще всего рекрутам нравилась пальба, и старшины, не скупясь, сыпали порох в фитильные замки ружий.
С утра до вечера за Преображенским селом стоял неимоверный грохот. Дым обволакивал избы и огороды, и если бы не знать того, что идут учения, можно было бы предположить, что ворог подобрался к самой Москве.
* * *
Поутру, продравшись сквозь густой дым, больше смахивающий на плотный туман, ко двору князя Ромодановского в сопровождении конных стрельцов из Михайловского полка подкатила золоченая карета. Начальник стражи, большебородый, крепкого вида детина, уверенно шагнул навстречу, преграждая бердышом дорогу.
– Стой, окаянные! – прикрикнул он на возницу. – Не ведаешь, куда катишь?! Дворец князя Ромодановского! – И тотчас растерянно застыл, углядев в окне кареты царевну Софью Алексеевну.
А стрелецкий сотник, гарцуя на белом жеребце, уже напирал:
– Отворяй ворота! Царевна Софья Алексеевна у порога.
Виданное ли дело, сама царевна в гости к Ромодановскому пожаловала!
Справившись с накатившим замешательством, княжеская стража в едином порыве поскидала с кудлатых голов шапки и, не жалея горделивых спин, принялась отвешивать поклоны.
Первым опомнился начальник стражи. Пробившись вперед, он для важности припустил в голос малость строгости и объявил:
– Не положено без доклада!
Стрелецкий голова, слегка хлопнув плетью по голенищу, отвечал столь же сурово:
– С каких это пор царевна должна комнатным стольникам докладывать! Сказано отворяй ворота!
Поклоны отбиты, причитающаяся честь отдана, а теперь и о службе можно подумать. Разогнулась княжеская стража и, натянув шапки на самые уши, встала полукругом, как если бы собралась отражать натиск.
– Не велено пускать. Нынче Федор Юрьевич Ромодановский на Руси за хозяина. Ты уж меня извини, голова.
– Это что же… Царевне от ворот указываешь?
– А по мне все едино, что царевна, а что баба с базара… Чего же мне понапрасну-то под плеть ложиться?
Стрелецкий голова взмахнул было плетью, чтобы проучить нерадивого за дерзость, как из глубины двора прозвучал громогласный оклик:
– Что за раздор?!
С крыльца в долгополом охабне навстречу прибывшим гостям сходил князь Ромодановский.
– Царевна Софья Алексеевна прибыла, – смиренно отвечал начальник стражи, повинившись.
– Открывай ворота! – распорядился князь. – Кто же это государыню у порога держит!
Трехстворчатые ворота, неприветливо и протяжно проскрипев петлями, сложились в гармошку. Стража почтительно разомкнулась, освобождая дорогу, и карета, запряженная резвыми жеребцами, лихо вкатилась в большой княжеский двор.
Расторопные рынды распахнули дверцу кареты.
– Пожалте, государыня!
Взявшись за поручень, Софья Алексеевна шагнула к дверному проему. Терпеливо повременила, покуда стража не поправит лестницу, подставленную к самым ногам, а затем, будто бы пробуя на крепость, сделала первый шажок. И далее, поддерживаемая под руки неведомо откуда повыскакивающими мамками, храня степенность, сошла на землю.
Приподняв подбородок, царевна посмотрела поверх склоненных голов.
– Здравствуй, государыня, – ударил большой поклон князь Ромодановский.
В ответ лишь сдержанный кивок, определивший князя Ромодановского в вереницу холопов.
– Здравствуй, Федор Юрьевич.
– Нужда какая привела, Софья Алексеевна, или восхотела глянуть, как жительствую? – осмелился спросить Федор Юрьевич.
– Решила полюбопытствовать, князь. В народе глаголят, что ты в своем доме дыбу держишь да кнутом кандальников калечишь.
С лица Ромодановского пропала улыбка. Но отвечал он спокойно, слегка покачав головой:
– Наотмашь бьешь, государыня. Знаешь ведь, что не могу тебе дерзостью ответить.
– Ну коли так, пойдем тогда в дом. А то я ведь ненароком подумала, что ты меня на дыбе растянуть можешь, уж больно неприветливо твоя челядь меня встречает. Чего, мамки, приуныли? Ведите меня к Федору Юрьевичу.
Позабыв про дедовские традиции, царевна Софья Алексеевна в последние годы разъезжала часто в открытой карете, без сопровождения мамок и боярышень, выставляя напоказ неприкрытое лико. Реже ее можно было увидеть в компании князя Василия Голицына с эскортом стрельцов из Михайловского полка. И вот сейчас, будто бы вспомнив о дедовских заповедях, она заявилась во двор князя с полусотней боярынь и мамок, тотчас заполнивших княжеский двор. Ее появление в столь пышном сопровождении всякому давало понять, что своему выходу к Федору Ромодановскому она придает особое значение.
Боярыни последовали за царевной. Остановились ненадолго перед Красным крыльцом, когда государыня изволила передохнуть. Преодолевая ступеньку за ступенькой, взобрались на самый верх, сбившись гуртом перед высокими дверями.
Повернувшись к мамкам, царевна произнесла:
– Вот что, боярыни… Мне с князем потолковать нужно. Подождите меня в сенях.
Стража, потеснившись, распахнула двери, и Софья Алексеевна величаво перекатила тучное тело в боярские покои.
– Присаживайся, царевна, ведь не у порога же нам толковать.
Грузная, с одутловатым лицом, Софья Алексеевна походила на Петра разве что взглядом, столь же пронзительным и колючим. Под его тяжестью невольно хотелось бухнуться в ноги государыни. Крякнув, князь Ромодановский удержался от соблазна. Не по чину! В отсутствие Петра Алексеевича на земле русской он за хозяина!
Некоторое время они просто смотрели друг на друга, отмечая изменения во внешности, произошедшие со дня их последней встречи. За прошедший год они виделись только однажды, и князь с некоторым удивлением обнаружил, что Софья Алексеевна заметно располнела, а кожа на скулах слегка отвисла, состарив ее на несколько дополнительных лет. Да и сама царевна взирала на стольника с таким нескрываемым интересом, как если бы в его облике произошли изрядные перемены. Но князь Федор Юрьевич был уверен, что в действительности это не так. Лично для него прошедший год оказался весьма благоприятным. Если и вкралась в густую шевелюру пара седых волос, так это по недоразумению.
А потому взгляд царевны он принимал спокойно, с затаенным превосходством. Пора бы и слово молвить, а Софья Алексеевна все в гляделки играет. По сытому лицу Федора Юрьевича промелькнула лукавая улыбка: «Не пересмотришь, государыня!»
– И каково тебе? – наконец разомкнула уста царевна.
Низкий голос государыни под сводами палат приобрел мощь, заворожил.
– О чем ты, государыня? – спокойно отозвался князь Ромодановский.
– Каково тебе на Руси?.. В отсутствие государя?
Брови Федора Юрьевича негодующе изогнулись, переносицу, поросшую густыми черными волосами, резанула глубокая морщина – не с того следовало бы заводить разговор. Это не баловство – государево бремя на себя взваливать.
Подбоченился малость князь, выправил осанку и отвечал достойно, как и подобает хозяину:
– Видно, не нашлось лучшего, кому следовало бы царство оставить.
– Вон как ты заговорил, Федор Юрьевич, – покачала головой царевна. – Узнаю строптивый род Ромодановских. Вот потому выше стольников никто из вас не выбился. Вам бы голову склонить, когда надобно, а вы все норов свой стремитесь показать.
Князь Ромодановский только плечами повел: чего же отвечать на напраслину?
Не дождавшись ответа, Софья Алексеевна продолжала выговаривать столь же сурово:
– А царева сестра, стало быть, не в счет!
– Софья Алексеевна, не будем браниться. Не с меня спрос. Я себя на царство не ставил. Тебе у Петра Алексеевича спросить надо было бы.
Прежде у царевны были темно-каштановые волосы, прибранные в толстенную косу, но нынче из-под высокой кики не выбивалось даже случайной пряди. Поговаривают, что сила у бабы прячется именно в волосьях: в девках ходила, так не одного отрока сгубила!
– А только вот что я тебе хочу сказать, князь. Помазанник божий далеко, а я здесь… рядышком! И вернется ли вообще государь из немецкой земли? Поговаривают, сгинул он!
Горло перехватило, и князь Ромодановский произнес испуганно:
– Чего же ты такое говоришь, царевна!
– А то и говорю, Федор Юрьевич. Не приедет Петр! Если бы не ведала, так даже словом бы не обмолвилась.
Ужас не давал князю вымолвить ни слова, и он вытаращенными глазами немо пялился на Софью. Неужели ей известно нечто такое, чего неведомо судье Преображенского приказа? А Софья Алексеевна продолжала спокойно, как если бы речь велась о самых обыкновенных вещах.
– Вот мы сейчас с тобой беседу ведем, а Петра, быть может, и в живых-то нет.
– С чего ты такое взяла, государыня?!
– Не одна на свете живу, есть люди, в свите Петра, которые мне обязаны, – туманно произнесла Софья Алексеевна, – вот они мне и сообщают. Порешат его!
– И кто же должен… загубить государя?
– Неведомо мне. А только уж больно он ретиво за дела брался, вот и нажил себе немало врагов.
– Предупредить бы надобно Петра Алексеевича.
– Поздно, Федор Юрьевич. – Картинно перекрестившись на икону в красном углу, царевна добавила: – Коли бы раньше знать! И вот я тебя хочу спросить, князь, что ты будешь делать, ежели царство без государя останется? Или думаешь самому на столе удержаться, чтобы нами всеми помыкать?!
Голос государыни погрубел. Черные глаза подозрительно прищурились – будто бы сам Петр Алексеевич взирал. Каково тут не повиниться!
– Господь с тобой, царевна! – не на шутку перепугался Ромодановский. – У меня и в мыслях подобного не было. Все мои предки при русских царях верой и правдой служили. Мой батюшка покой твоего батюшки Алексея Михайловича охранял. И я тем же самым занимаюсь. А что до чинов… Не гонюсь я за ними. Только до комнатного стольника и дослужился. – Махнув рукой, добавил: – Да мне большего и не надо, главное – при государях быть.
– При государях хочешь быть… Будешь при государе, если меня слушать станешь! – строго заметила Софья Алексеевна. – Ежели Петра не станет, так царский стол перейдет ко мне. На моей стороне сила! А уж они смутьянов прижмут.
– И кто же на твоей стороне, царевна? – осмелился спросить Ромодановский.
– Стрелецкие полки Великого Новгорода, Пскова, Владимира, Ярославля, – уверенно принялась перечислять Софья Алексеевна, загибая пальцы. – Да и в самой Москве немало сторонников найдется. Макарьевский полк, Васильевский, Стародубский…
Князь Ромодановский невольно закусил губу. На кого же опираться царевне, как не на стрельцов? Она им вольницу обещала пуще прежней, сулила жалованье добавить. Во все времена стрелецкие полки были крепки своим бунтарством, а теперь, когда Петр Алексеевич в дальние земли отбыл, так они совсем могут из повиновения выйти.
– Это все?
Софья Алексеевна едва заметно улыбнулась:
– Нет нужды перечислять все полки, князь. Но стоит мне только подать им сигнал, как они возьмут в осаду Москву и разорят все боярские дома.
Князь Ромодановский подозревал, что так оно и случится. Видно, где-то не досмотрел. Государь ему царство доверил, а он его по миру пускает…
Хомут бы набросить на стрелецкие полки да погонять их до тех самых пор, пока наконец из них дурь не выветрится. Чего же только надо этим супостатам?! Живут позажиточнее прочих. Такой достаток, как у стрельцов, и у иных купцов не встретишь! А они все бунтуют. Земельные наделы им поотрезали, от податей освободили, едва ли не каждый лавку держит, мошну набивает как может.
А им все мало! Вот она, человеческая неблагодарность!
Федор Юрьевич как-то враз погрузнел. Руки со стола не поднять, будто бы тяжестью налились.
– А царевна Евдокия об этом ведает?
– Знает! – бодро отвечала Софья. – У нее к Петру свои притязания имеются. Поначалу она хотела подле себя его удержать, а только не получилось… Мой братец только о том и думает, как бы на бабу запрыгнуть! Почитай, ни одной девицы в Кокуе не осталось, которой бы он под юбку не залез. Опостылел ей Петр! Чего же себя в монастыре-то хоронить при живом муже? Сызнова хочет жизнь начать. Глядишь, другого суженого отыщет.
В какой-то момент князю Ромодановскому пришла безрассудная мысль кликнуть стражу, чтобы спровадить царевну в острог. А уже утречком поговорить с ней в пыточных палатах. Брякнули металлом за дверями стрелецкие бердыши, предупреждая о неразумности спешных решений.
– И давно ты… измену надумала, Софья Алексеевна? – продолжал хмуриться князь.