Издали видны были эти стены и возвышавшиеся на них башни, среди которых выделялись башня Святого Щепана и башня, построенная при святом Франциске, крыши, колокольни многочисленных костелов и укрепленная стена, отделявшая старый город от нового; все это давало понятие о грандиозности и значении этой столицы, которой вскоре предназначено было стать любимым местопребыванием немецкого императора.
Старый город, civitas antiqua, особенно отличался большим количеством красивых костелов и множеством роскошных каменных, домов. Монастыри францисканский, доминиканский, бенедиктинский, храмы Святого Яцка, Святого Креста, Святого Николая, украшали эту часть города, вокруг которой сконцентрировались остальные части. Гордый своей древностью старый город окружил себя особыми стенами, отделявшими его от нового города, который спорил с первоначальным посадом о первенстве. Шесть чудных ворот вели в город. Там находился красивый дом епископа, недавно изящно отделанный и украшенный внутри резьбой и живописными картинами, в котором пастырь мог бы даже принимать королей.
Старый, величавый город с древнейшей башней Святого Вита и монастырем при ней, с дворцами и башнями, со своим «райским двором», о котором сохранилось воспоминание и за которым осталось это название, с домами кастелянов и других королевских чиновников, величественно выделялся над остальной частью.
Кругом на большом пространстве простирались предместья: Пожечье, Подскалье, Здераж, Вышеград, Подолье, доходившие почти до Збраслава.
Евреи, доставлявшие королю Яну громадные доходы, занимали не только часть старого города, но и имели гнездо в Пожечье. В Вышеграде находился прежний королевский дворец, подаренный настоятелю монастыря, и костел Святого Петра, воздвигнутый из развалин.
Город Прага был в то время один из первых городов и отличался порядком и чистотою улиц и рынков. Одной из самых красивых улиц была Длугая, на которой были выстроены дома богатых мещан.
В противоположность польским городам, в которых в то время мало было каменных зданий, служивших украшением города, здесь почти все постройки были кирпичные и каменные.
Они служили не только украшением столицы, но и гарантировали безопасность, потому что Прага, окруженная ими, при тогдашнем состоянии военной науки, в случае осады, могла считаться непобедимой. Благодаря этим толстым стенам, защищенным высокими башнями, торговля и промышленность процветали и город богател.
Рыцарскому духу короля Яна такая столица вполне соответствовала. Он принадлежал к числу самых мужественных современных монархов, жаждущих власти, славы и блеска, и постоянно был занят страстным преследованием намеченной цели, новыми походами, приобретениями и весь отдавался работе.
Хотя Прага казалась ему слишком тесной и слишком удаленной от света, однако он украшал ее с отцовской любовью, расширял и ревниво охранял прерогативы своей власти. Король Ян, вынужденный передать управление Чехией своему сыну Карлу, маркграфу Моравскому, который, вместе со своей женой Бьянкой, вскоре стал любимцем народа, увидел в своем собственном сыне соперника и, обеспокоенный этим, отнял от него бразды правления.
Но ему через некоторое время снова пришлось выпустить из своих рук государственные вожжи, которые он так настойчиво и ревниво охранял. Этому рыцарю судьба не благоприятствовала. Вступив вторично в брак с Беатрисой, он был ранен во время турнира, устроенного в честь этой свадьбы, и вскоре после этого заболел глазами.
Приглашенный к нему арабский врач неумело лечил его, и он потерял правый глаз. Vox populi приписывал это каре Божией за святотатство и невоздержанную жизнь. Это не мешало ему принимать участие в турнирах, при содействии своих товарищей, и по-прежнему развлекаться рыцарскими упражнениями.
Союз с королем Казимиром, который должен был еще более окрепнуть, благодаря проектируемому браку, не был нарушен в течение шести лет, со времени съезда в Вышеграде венгерском. Молодой король тогда первый раз посетил Прагу; ему очень понравились западные нравы, лоск рыцарского двора, и он был ослеплен комфортом, окружавшим короля Яна.
Вероятно при виде цветущих чешских городов, прекрасных садов, порядка и строгой дисциплины, царивших повсюду, у него явилась счастливая мысль управлять своей собственной страной подобным же образом.
Образцом для устройства польского двора ему послужили дворы венгерский и чешский. Его проницательный ум видел все это, что можно оттуда позаимствовать и что надо бросить, что можно применить к Польше и что не подходит.
Хотя тройственное соглашение между Венгрией, Чехией и Польшей внешне не было нарушено, однако в действительности оно не было уже так крепко, как в первое время. Проект соединения польской и венгерской короны в лице одного человека, придуманный сестрой Казимира, Елизаветой, об осуществлении которого она старалась, не мог нравиться чешскому королю, так как это угрожало создать сильное государство и могло бы быть в ущерб его интересам.
Поэтому король Ян советовал Казимиру, отчаивавшемуся в том, что не имел мужского потомка, жениться; когда же его собственная дочь овдовела, он старался сосватать ее польскому королю.
Княжна Маргарита, будучи вызвана отцом в Прагу, послушная его приказаниям, возвратилась туда. Как будто для того, чтобы выразить свой протест против нового брака, она приехала в трауре по мужу и по сыну недавно умершему. Слепой отец, узнав об этом от других, велел ей снять траурную одежду.
Король Ян и маркграф Карл окружили Маргариту самыми нежными заботами, баловали ее, стараясь повлиять на нее, чтобы она вышла замуж за Казимира; но все то, что она узнала о Польше, еще будучи в Баварии, вовсе не могло ее расположить к этому браку. Ей представили страну, как дикую и пустынную, лесами заросшую, холодную и печальную, бедную и Богом обиженную, постоянно подвергнутую войнам и нападениям. Король был ей обрисован как язычник, который вел невоздержанную жизнь и брал от нее все, что мог.
Совсем иначе отзывались о Казимире король Ян и маркграф Моравский. Они его хвалили как благороднейшего человека, с быстрым умом, руководимого самыми лучшими желаниями, владетеля великой страны и громадных богатств, приобретенных на Руси. Король Ян расхваливал и превозносил до небес рыцарскую прекрасную фигуру молодого короля, не уступавшего никому пальмы первенства на турнирах и в состязаниях.
Тщетно Маргарита умоляла отца и уверяла его, что не хочет вторично выйти замуж. Деспотический король Ян требовал от дочери пожертвовать собою ради его личного интереса, желая ее видеть на королевском троне. Ей не давали времени для размышления и обсуждения, настаивая на том, чтобы она дала свое согласие.
В один из дней, предшествовавших поездке Николая из Липы в Краков, Маргарита, утомленная после длинного разговора за вечерней трапезой с отцом и братом, оставила их и отправилась в предназначенные ей комнаты. У нее был довольно многочисленный женский штат, состоявший преимущественно из немок. Дамы и барышни, окружавшие ее, были разделены на два лагеря; одни поддакивали вдове, другие, повинуясь приказаниям короля Яна, старались ее склонить к браку.
Старая Агнеса, бывшая няня Маргариты, полунемка, полуитальянка, из любви к своей воспитаннице, защищала ее интересы. Возможно, что страх навлечь на себя гнев отца удержал бы ее от излишнего усердия, но после ее приезда в Прагу нашелся субъект, знавший о ее влиянии на Маргариту и постаравшийся немедленно им воспользоваться.
Это был некий Хинко-Пеляж, давно уже поселившийся в Праге, имевший торговые сношения с Венгрией и связи с тамошним двором. Это была загадочная, скрытная личность, умевшая повсюду проникнуть, часто скрывавшаяся надолго с горизонта; Хинко-Пеляж много путешествовал, имел большие связи, был хорошо принят духовенством и двором, но товарищи подозревали его в политических интригах.
Никто не отвешивал королю Яну таких низких поклонов, никто так ревностно не служил маркграфу Карлу, никто не оказывал королю такого содействия при получении займов, как он; несмотря на все это, его втихомолку обвиняли в вероломных интригах.
Хинко, недавно только возвратившийся из Венгрии, казалось, внимательно следил за временем прибытия Маргариты. На следующий день после ее приезда он поторопился навестить свою давнишнюю знакомую и приятельницу Агнесу. Богатый Пеляж был всегда желанным гостем при дворе. Агнеса, как и все старые женщины, лишенные возможности работать, любила много болтать. Ее любимым занятием было изливаться в жалобах: она плакалась на свою собственную судьбу, судьбу своей барыни, всей семьи, на плохие времена, на несчастия и на бедствия, постигшие весь род человеческий.
С тех пор как саранча напала и опустошила Чехию, прошло три года, а Агнеса об этом все еще не могла забыть.
Пеляж, не особенно много говоривший, слушал очень внимательно; они сидели вдвоем в комнате в то время, когда Маргарита молилась в часовне при костеле Святого Вита.
Агнесса вначале рассказывала о том, как муж ее госпожи внезапно скончался, как она сожалела о его смерти, затем как заболел единственный сыночек Маргариты, на которого она возложила все свои надежды, и как эта неожиданная смерть сына чуть не довела молодую мать до отчаяния.
Пеляж выслушал все эти рассказы с большим интересом и сочувствием, добавив, что теперь вовсе нет хороших врачей, которые могли бы помочь своим советом, и что лучшим доказательством этого является король Ян, лишившийся зрения вследствие их нерадения.
Агнеса заливалась слезами. Зашла речь о предстоящем браке с Казимиром, к которому молодая вдова питала такое отвращение. Пеляж, выслушав ее излияния, прервал свое упорное молчание. Понизив голос, он тихо высказался против этого брака, указывая на то, что Агнеса из любви к своей воспитаннице должна содействовать тому, чтобы предохранить Маргариту от несчастий.
– Я бываю часто в Венгрии, – произнес он таинственно, – и я там и в Кракове, где у меня много приятелей, наслушался вдоволь о Польше, о ее прежних королях и о теперешнем монархе. Княгиня привыкла к другим обычаям, и она бы не могла там оставаться, потому что эта дикая страна, почти без всяких путей сообщения, подверженная разбойничьим нападениям, заросшая лесами. Ее опустошают один за другим татары, литовцы, крестоносцы, жители Руси, соседние князья. Города состоят из деревянных построек, деревни из шалашей, народ ходит чуть ли не нагишом, покрытый звериными шкурами, часто голодает и терпит во всем недостаток.
Агнеса слушала, творя крестное знамение, ломая руки и призывая на помощь всех святых.
Пеляж слово за словом, как будто нехотя, начал говорить о молодом короле Казимире. Он знал об этой известной венгерской истории…
Старая воспитательница начала его заклинать Христом Богом, чтобы он ей рассказал о случившемся. Пеляж после долгих упрашиваний, сделав вид, что он вынужден уступить ее просьбе, рассказал ей всю историю Амадеев, приукрасив ее добавлениями собственной фантазии и очернив королеву и ее брата.
По его мнению, это был человек дикий с необузданными страстями и страшно невоздержанный. Впрочем, – добавил он, – языческие обычаи страны дозволяли многочисленные любовные связи, которые считались супружескими; поэтому Маргарита не была бы единственной женой, а одной из жен польского короля. Этот рассказ навел ужас на бедную старушку, и она прониклась благодарностью к человеку, открывшему ей такие важные тайны.
В тот же день она поторопилась их сообщить своей госпоже, назвав источник, откуда она их почерпнула. Маргарита пожелала это услышать из уст самого Пеляжа, и его секретно вызвали.
Он колебался, отказывался, но, наконец, уступил, и, когда он дал волю языку, бедную вдовушку обуял ужас, и отвращение, которое она питала к незнакомому Казимиру, сильно возросло. Со слезами на глазах княгиня умоляла отца и нетерпеливого брата не настаивать на ее согласии, и они сразу почувствовали, что ее сопротивление вызвано чьим-то зловредным влиянием. Так прошло несколько дней в просьбах, в слезах, в спорах и в настояниях.
Агнеса каждый вечер заново подстрекала к сопротивлению Маргариту, ослабевшую в течение дня и начинавшую поддаваться воле отца и брата. Пеляж часто навещал ее и подливал масла в огонь.
Однако борьба с людьми, обладавшими такой силой воли и горячим темпераментом, каким обладали король Ян и сын его Карл, стала слишком тяжелой для этой измученной женщины, и ей трудно было выйти из нее победительницей.
Король Ян настаивал, сердился, угрожал ей последствиями в будущем, которое зависело от него. Маркграф Карл насмехался над всеми сплетнями о Казимире, а жена его Бьянка старалась убедить Маргариту чисто женскими аргументами. Ей не давали отдыха, принуждая ее дать слово, и княгиня в конце концов обещала быть послушной отцу.
Получив ее согласие, немедленно послали сообщить об этом в Краков, и король велел готовиться к свадьбе. Она должна была быть отпразднована с подобающей роскошью, и бургграф Хинек, призванный к королю, получил приказание, чтобы в городе были сделаны все приготовления к предстоящему торжеству.
Весенняя пора была как раз подходящим временем для этого торжества, которое было одновременно и придворным, и народным, и в котором все духовенство должно было принять участие.
В то время, когда Маргарита заливалась слезами, в городе обдумывали программу празднеств в честь приезда польского короля и свадебного пиршества. Был назначен большой турнир, на реке старого города были приготовлены столы для угощения народа, в замке готовились к приему поляков с танцами, песнями и играми.
Но с того дня, как Маргариту заставили дать слово, которого обратно ей уже нельзя было взять, она начала чахнуть.
Слепой отец не мог заметить на лице красивой дочери ни следов слез, ни отпечатка душевного страдания; брат Карл относился к этому как мужчина и утешал ее тем, что печаль и опасения пройдут с прибытием Казимира.
От переживаемого волнения прекрасная Маргарита ослабела. В первый день после данного ею согласия она молча явилась к обеду. Отец тщетно старался вызвать ее на разговор, но она отвечала лаконически. Слезы часто появлялись на ее глазах, и она чувствовала себя несчастной жертвой. Удалившись после обеда в свои комнаты, она уже там осталась до ночи. Агнеса уговаривала ее лечь в постель и позвала придворных фрейлин, чтобы пением и музыкой развлечь госпожу, но Маргарита воспротивилась этому, потребовав тишины и спокойствия.
На следующий день она не вышла к отцу и все время ходила по комнате от окна к окну, тревожно приглядываясь и дрожа при мысли, что этот страшный жених может ежеминутно нагрянуть.
Король Ян не изменил своего решения, узнав о болезни дочери, и, не считаясь с этим, расспрашивал о приготовлениях к свадьбе. Маркграф Карл тоже не обращал внимания и смотрел на состояние сестры как на женскую причуду.
По их мнению появление молодого, красивого, благородного Казимира должно было уничтожить имевшееся против него предубеждение.