Люси Краун - Герасимов Андрей Е. 6 стр.


К концу второй недели Люси уже не знала, что ей писать мужу, – к этому времени Джеф объяснился ей в любви.

Сначала она посмеялась над его словами, преднамеренно разыгрывая роль удивленной взрослой женщины, чего ей никогда не приходилось делать раньше. Поначалу она решила рассказать об этом Оливеру и попросить у него совета, как себя вести, но испугалась его насмешек и передумала. Затем она снисходительно позволила юноше поцеловать ее – пусть сам увидит, как мало это значит для них обоих, потом Люси поняла, что не станет писать Оливеру.

Следующие три дня ей удавалось не оставаться с Джефом наедине, и раз десять она едва не сказала, что ему лучше уйти, но все же и этого она не сделала.

Люси относилась к числу тех женщин, что обретают невинность в браке. На редкость привлекательная, Люси не сознавала в полной мере всей силы воздействия своей красоты на мужчин, и ее кажущаяся неприступность удерживала многих от попыток ухаживания.

Единственным примечательным исключением был случай с Сэмом Паттерсоном, когда он, изрядно выпив и оказавшись вдвоем с ней на террасе загородного клуба, обнял ее; она не сопротивлялась, на мгновение ошибочно приняв дружескую симпатию к нему за влюбленность.

– Люси, дорогая, – прошептал он, – я хочу тебе кое-что сказать, я…

По его тону Люси догадалась, что именно хочет сказать ей Сэм, и решила: лучше ей этого не слышать.

Она выскользнула из его объятий, добродушно рассмеялась и спросила:

– Ну-ка, Сэм, признайся, сколько рюмок ты сегодня опрокинул?

Он посмотрел на нее пристыженно, оскорбленно, почти трагически.

– Алкоголь тут ни при чем, – сказал Паттерсон, повернулся и ушел в клуб, а она подумала – это же Сэм, все знают его штучки; войдя, она стала, забавляясь, считать женщин, с которыми у Сэма Паттерсона были романы; о трех Люси знала точно, о двух других – почти наверняка и об одном догадывалась. Она никогда не говорила Оливеру об эпизоде на террасе, ему бы он не понравился, они перестали бы видеться с Паттерсоном, и все бы от этого только проиграли. Паттерсон никогда не упоминал о том вечере, она – тоже, он канул в Лету, их совместной жизни с Оливером шел тогда только пятый год, и теперь ей казалось, что его вовсе не было.

Верность Люси питалась не столько моральной установкой, сколько соединением любви, благодарности и страха перед мужем. Она считала, что Оливер спас ее от неуверенности в себе, мучившей Люси в юности, и память об этом много лет почти автоматически сдерживала мимолетные чувства, которые порой вызывали в ней другие мужчины.

Несмотря на врожденную галантность, по своей неопытности Джеф не умел сразу оценить степень доступности того или иного объекта. Привлекательный внешне, он держался поначалу на удивление скромно и неожиданно для Люси выпалил свое признание, когда они отдыхали на лужайке после ленча, во время дневного сна Тони, составлявшего обязательную часть его режима.

К полудню над озером воцарилось безмолвие, утренний ветер стих, насекомые, казалось, задремали. Люси, в цветастом бумажном платье, сидела, прислонившись к дереву и скрестив лодыжки; раскрытая книга лежала у нее на коленях обложкой кверху. Джеф опустился на одно колено в нескольких футах от нее, как футболист, отдыхающий во время короткой остановки игры. Пожевывая травинку, он время от времени срывал новый клеверный лист, изучал его, а затем бросал на землю. В тени деревьев веяло прохладой, и Люси, кожа которой еще хранила память о свежести утренней воды, ощущала, что сейчас она переживает тот восхитительный миг, который хочется задержать на вечность.

Джеф был в линялых джинсах и белой футболке без воротничка, с короткими рукавами. На фоне блестящей зелени его кожа цвета красного дерева выгодно оттенялась белизной ткани. Когда Джеф срывал очередной листок, Люси видела, как мягко натягиваются сухожилия под темной кожей его гладкого мускулистого предплечья. Босые худые ступни Джефа, загоревшие слабее других частей тела, казались Люси по-детски трогательными. «За эти годы, – подумала Люси, – я забыла, как выглядят юноши».

Джеф склонился над клевером, зажатым в руке.

– Всю жизнь, – сказал он, – я провел в безуспешных поисках.

– Чего? – спросила Люси.

– Клевера с четырьмя листиками. – Он отбросил растение. – Вы полагаете, это важно – найти его?

– Исключительно важно, – сказала Люси.

– Я тоже так считаю, – заявил Джеф и точным, экономным движением опустился на землю, прижав колени друг к другу.

«Какая тонкая, гибкая талия у юношей», – подумала Люси. Она тряхнула головой, взяла роман и уставилась на страницу.

– «Неудачи преследовали их, – прочитала она вслух. – В Арле было полно комаров, а когда они приехали в Каркассонн, оказалось, там отключили на день горячую воду».

– Я хочу знать ваши условия, – заявил Джеф.

– Я читаю.

– Почему вы избегаете меня последние три дня? – спросил Джеф.

– Мне не терпится узнать, чем кончится книга, – сказала Люси. – Богатая, молодая и красивая пара путешествует по Европе, и их брак рушится на глазах.

– Я задал вопрос.

– Ты был когда-нибудь в Арле?

– Нет, – ответил Джеф. – Я нигде не был. Вы хотели бы поехать в Арль со мной?

Люси перевернула страницу.

– Поэтому-то я и избегала тебя три дня, – призналась она. – Если ты будешь продолжать в том же духе, я действительно решу, что тебе лучше нас покинуть.

Но уже произнося эти слова, она отдавала себе отчет в том, что думает: «Ну разве не чудесно, сидя под этим деревом, услышать, как молодой человек безрассудно спрашивает, хочу ли я поехать с ним в Арль?»

– Я вам кое-что поведаю о вас, – сказал Джеф.

– Я пытаюсь читать, – сказала Люси. – Будь вежлив.

– Вы позволяете уничтожать себя… – начал Джеф.

– Что?

– …вашему мужу, – продолжил он и поднялся на ноги. – Он придушил вас, связал и упрятал в сундук.

– Ты сам не понимаешь, что мелешь, – сказала Люси с особым негодованием, потому что иногда она обвиняла Оливера практически теми же словами. – Ты едва его знаешь.

– Я знаю его, – возразил Джеф. – Мне знаком этот тип. У моего отца десяток таких друзей, я видел их дома с рождения. Самоуверенные безгрешные сладкоголосые аристократы, всезнающие хозяева жизни.

– Ты не имеешь и малейшего представления о том, о чем говоришь, – сказала Люси.

– Не имею?

Джеф начал нервно расхаживать перед ней.

– Я наблюдал за вами весь прошлый август. Я садился за вами в кино, стоял возле фонтанчика с содовой, когда вы покупали мороженое. Делал вид, что выбираю журнал в книжной лавке, когда вы приходили за новой книгой. Трижды за день проплывал мимо вашего коттеджа. Я не спускал с вас глаз, – возбужденно проговорил он. – Почему, вы думаете, я приехал сюда этим летом?

– Тсс, не так громко, – попросила Люси.

– Ничто не ускользнуло от моего взора, – взволнованно заявил он. – Ничто. Неужели вы не замечали меня?

– Нет, – сказала Люси.

– Вот видите! – торжествующе воскликнул Джеф, словно выиграл очко. – Он надел вам шоры. Ослепил вас! Вы глядите на мир его холодными бесстрастными глазами.

– Ну, положим, – рассудительно сказала Люси, надеясь успокоить юношу, – я не вижу ничего удивительного в том, что замужняя женщина моего возраста не замечает девятнадцатилетнего мальчишку.

– Не называйте меня девятнадцатилетним мальчишкой, – рассердился Джеф, – а себя замужней женщиной вашего возраста!

– С тобой действительно очень трудно, – сказала Люси и снова взялась за книгу. – Теперь я все-таки буду читать, – твердо добавила она.

– Пожалуйста, читайте.

Джеф скрестил руки на груди и посмотрел на Люси.

– Мне безразлично, слушаете вы меня или нет. Я все равно скажу то, что считаю нужным сказать. Я наблюдал за вами, потому что вы – самая восхитительная женщина, какую я видел в жизни…

– «После Каркассонна, – чистым мелодичным голосом начала читать вслух Люси, – их задержал ливень; они решили, что Испания в любом случае нагонит на них скуку, и повернули на север в сторону…»

Со стоном Джеф наклонился, схватил книгу и швырнул ее на край лужайки.

– Довольно, – сказала Люси, поднимаясь. – С меня хватит. Одно дело – забавный легкомысленный мальчишка, совсем другое – грубый самоуверенный нахал… Теперь, пожалуйста, уходи.

Джеф посмотрел на нее, стиснув зубы.

– Извините меня, – произнес он глухим голосом. – Я вовсе не самоуверен. Я самый неуверенный в себе человек в мире. Просто я вспоминаю вкус ваших губ, и…

– Ты должен забыть это, – сухо попросила она. – Я позволила тебе поцеловать меня, потому что ты клянчил, как ребенок, для меня это было все равно что поцеловать племянника перед сном.

Произнося эти слова, Люси мысленно похвалила себя за то, как умно она держит себя с Баннером.

– Не говорите неправду, – прошептал он. – Делайте что хотите, только не говорите неправду.

– Я попросила тебя уйти.

Джеф бросил на нее горящий взгляд. «Кто бы нас сейчас ни увидел, – подумала Люси, – наверняка бы решил, что этот парень секунду назад сказал, что ненавидит меня лютой ненавистью». Внезапно Джеф повернулся и, расправив плечи, зашагал босиком к тому месту, где валялась книга. Он поднял ее, разгладил смятую страницу и медленно вернулся к дереву.

– Вот ваша книга, – сказал он. – Да, я безумец. Соглашаюсь с вами во всем.

Он улыбнулся Люси, следя за ее реакцией.

– Я даже признаю, что прошлым летом мне действительно исполнилось девятнадцать лет. Я забуду все, что вы просите меня забыть. Я уже не помню, как называл вас самой восхитительной женщиной; Оливером Крауном я всегда восторгался как образцовым мужем. И главное, я не помню, как целовал вас. Я преисполнен восточного самоотречения и обещаю сохранить его до Дня труда[3].

Он ждал, когда она улыбнется, но Люси не сдавалась. Она отыскала потерянное место в книге.

– Я смирен, как червяк, – сказал Джеф, внимательно глядя на Люси, – почтителен, как дворецкий миллионера, беспол, как семидесятилетний евнух из турецкого дома для престарелых… Ну, – торжествующе заметил он, – вы засмеялись.

– Ладно, – сказала Люси, усаживаясь на землю. – Можешь оставаться. При одном условии.

– Каком? – настороженно спросил Джеф.

– Ты должен обещать не говорить серьезно.

– Обещаю быть настолько фривольным, – произнес он, – что маленькие дети в отвращении побегут от меня прочь.

На дальнем берегу запел горн, и Джеф, словно по сигналу, резко, размашисто отдал честь, по-военному четко повернулся на пятках и произнес:

– Теперь я покидаю вас. Отныне я посвящу свою жизнь поискам четырехлистного клевера.

Он медленно отошел от Люси и, опустив голову, стал методично разглядывать траву на лужайке, периодически останавливаясь, чтобы сорвать новое растение. Люси сидела, прислонившись к дереву, с полузакрытыми глазами, ощущая присутствие юноши на залитой солнцем лужайке, за которой блестело солнце и тонули в полуденном мареве холмы.

Глава шестая

– Послушай, Люси, ты должна вспомнить, куда ты его положила, – устало и терпеливо говорил Оливер по телефону, и Люси, как всегда в подобных случаях, охватила частичная амнезия – она знала, что Оливер пытается скрыть свое раздражение. – Напряги память.

– Я точно помню, – сказала Люси, – как клала все счета в ящик моего стола.

Она чувствовала, что голос ее звучит по-детски упрямо, но ничего не могла с собой поделать.

Люси стояла у аппарата в гостиной коттеджа и смотрела на Тони и Джефа, которые играли в шахматы, сидя за большим столом под абажуром в центре комнаты. Они оба сосредоточились, склонив головы над доской. Тони ужасно хотелось выиграть, а Джеф деликатно старался делать вид, что не слышит, как Люси в шести футах от него разговаривает с мужем.

– Люси, дорогая, – тем же утомленным и сдержанным голосом продолжал Оливер, – я дважды перерыл твой стол. Его там нет. Я нашел счета за 1932 год, рецепт ухи, приглашения на свадьбу знакомых, которые уже три года как развелись, – но счета из гаража там нет. Повторяю, – медленно произнес Оливер тоном, способным вывести собеседника из равновесия, – счета из гаража там нет.

Она едва не расплакалась. Когда Оливер упрекал жену в небрежности, с какой она обращалась со счетами, у Люси появлялось тягостное ощущение, что современный мир слишком сложен для нее, что кто-то заходит в их квартиру, когда там никого нет, и нарочно перекладывает бумаги с места на место, что Оливер считает ее идиоткой и сожалеет о своей женитьбе на ней. Не будь рядом Тони и Джефа, она бы разревелась, и Оливер, смягчившись, сказал бы: «Ну и Бог с ним. Не так уж это важно. Я все улажу».

Но, хотя она видела – молодежь уткнулась в доску, Люси не могла заплакать. Она могла лишь сказать: «Я помню, что оплатила их. Твердо помню».

– Дженкинс говорит, что нет, – возразил Оливер.

Дженкинс был хозяином гаража, Люси презирала его за умение мгновенно переходить от наисердечнейшей приветливости к надоедливому брюзжанию, стоило кому-то не внести деньги до пятого числа каждого месяца.

– Кому из нас двоих ты больше веришь? – спросила Люси. – Дженкинсу или мне?

– Но в чековой книжке тоже нет отметки об уплате, – сказал Оливер, и настойчивость в тихом, далеком голосе мужа едва не довела Люси до истерики. – Сегодня, когда я подъехал заправиться, он выразил свое недовольство, а я не могу найти счет. Очень неловко себя чувствуешь, Люси, когда к тебе подходит человек и говорит, что ты задолжал ему семьдесят долларов за три месяца.

– Мы правда заплатили, – упрямо сказала Люси, не помня ничего.

– Люси, повторяю, нужен счет.

– Что ты от меня хочешь?! – не сдержавшись, закричала Люси. – Чтобы я примчалась и начала искать сама? Я могу приехать завтра утренним поездом.

Джеф быстро посмотрел в ее сторону и снова уткнулся в доску.

– Гарде, – предупредил он Тони.

– У меня блестящий план, – сказал Тони. – Смотри.

– Нет, не надо, – устало произнес Оливер. – Я с ним сам разберусь. Забудь.

Услышав это «забудь», Люси поняла, что ей вынесен приговор, очередной маленький безжалостный вердикт.

– Как вы там? – спросил Оливер сухим тоном, наказывая жену. – Как Тони?

– Играет в шахматы с Джефом, – ответила Люси. – Хочешь поговорить с ним?

– Да, пожалуйста.

Люси положила трубку рядом с аппаратом.

– Твой отец хочет поговорить с тобой, Тони, – сказала она и, услышав: «Привет, папа», покинула гостиную.

Выходя на веранду, Люси ощутила на себе взгляд Джефа, наверняка заметившего ее скованность и унижение.

– Мы сегодня видели оленя, – сообщил отцу Тони. – Он спустился к озеру, чтобы попить.

Люси пошла по лужайке к берегу, она не хотела больше говорить с мужем. Вечер был теплым, полная луна светила сквозь легкую молочную пелену, поднимавшуюся над озером. В лагере зазвучал горн. Каждый вечер горнист устраивал небольшой концерт. Сегодня он превосходно исполнял сигналы французской кавалерии, и непривычная быстрая музыка придавала размытым, порой тонущим в тумане берегам незнакомый и печальный вид.

От воды веяло прохладой. Люси стояла, обхватив себя руками, и под действием лунного света и пения горна ее раздражение переходило в жалость к самой себе.

Она услышала за спиной шаги, но не обернулась, и когда Джеф обнял ее сзади, она почувствовала себя не женщиной, преследуемой мужчиной, а ребенком, которому покровительствует взрослый. Когда Люси повернулась лицом к Джефу и он поцеловал ее, это чувство сменилось иным, но все равно Люси казалось, что ее сначала ранили, а теперь снимают боль. Гладкие и сильные руки с нежной настойчивостью ласкали обнаженную спину Люси. Она повернула голову в сторону, оставаясь в его объятиях, и уткнулась в плечо Джефа.

– О Господи, – прошептал он и взял Люси рукой за подбородок, пытаясь приподнять его, но Люси только сильнее прижалась щекой к фланелевой рубашке юноши.

– Нет, – сказала она. – Нет, не надо…

– Позже, – прошептал он. – Я один в домике. Сестра на неделю уехала в город.

Назад Дальше