Все, что последовало за этим, – ответы полицейским, визит родителей погибшего фермера (а отец считал своим первым долгом поддержать и успокоить их), похороны, расходы по которым мой отец взял на себя, службу в церкви и речь на кладбище – он перенес как-то очень тихо и отрешенно. Ел то, что я ставила перед ним на стол, поднимался в свой кабинет, потом шел в церковь, возвращался, снова сидел в кабинете, потом ложился спать.
Наутро после похорон он не вышел к завтраку. Я пошла к нему в спальню и увидела, что он все еще в постели. Первый раз в жизни отец отказывался вставать. «Последствия нервного потрясения», – сказал доктор, когда я за ним послала. Конечно, он был прав, но я знала, что главная причина была не в этом. Моя мать питала отца, как живительный родник. Теперь этот родник иссяк.
Естественно, ни о каком обучении вдали от дома не могло быть и речи. Даже если мой отец смог бы нанять домоправительницу, нужно было, чтобы он прежде всего поправился и встал на ноги. Поэтому я сразу же написала письмо в университет, объяснив им свою ситуацию. Стыдно признаться, но я не могла избавиться от неприятного чувства, возникшего из-за того, что я должна была ухаживать за отцом. Наверное, если бы моя мать попала в такое же положение, она не только не приняла бы никакой помощи, но даже не захотела бы, чтобы я оставалась дома.
Однако у меня не было иного выбора, кроме как остаться с отцом. Беззаботная жизнь прошла как сон, и в особенно тяжелые минуты казалось, что навсегда. Холмы Камберленда, спокойные и тихие, словно во времена Уордсворта, университет в Дареме, его башни и парки, а самое главное – одиночество, которое так способствует учебе, позволяя поглощать книгу за книгой… Все это уже в прошлом. Я снова попала в западню – уродливые кирпичные дома, серые холмы отработанной породы и столбы черного дыма. До самого моря тянулся этот унылый ландшафт, усеянный шахтерскими поселками.
Впрочем, уныние было недолгим. Я любила своего отца, была молода, а кроме того, стыдно признаться, но после смерти матери я испытала некоторое облегчение. Я с удивлением обнаружила, сколько удовольствия, например, может доставлять управление домом, хозяйством, делами прихода – все то, что раньше входило в обязанности матери. Единственной проблемой было постоянно ухудшавшееся здоровье отца. Иногда – не очень часто, поскольку молодости несвойственно грустить слишком долго, – я размышляла по ночам о горькой участи, которая ждет меня после смерти отца. Он, наверное, тоже думал об этом, хотя никогда не говорил со мной на эту тему. Вопрос «Где будут жить мои дети, после того как я завершу свой земной путь?» знаком всякому священнику. В душе отец надеялся на традиционное для его поколения решение: я выйду замуж и у меня будут дом и семья. Однако он никогда не задумывался о том, как это все может произойти при моем образе жизни: в одиночестве и изоляции.
Конечно, в старших классах школы у меня появились друзья, но эти отношения редко переходят во взрослую жизнь. Несколько раз я ездила в гости к своим школьным подругам, но их ответный визит в наш мрачный, унылый поселок всегда оборачивался неудачей и для меня, и для них. То же самое происходило и в университете в Дареме: дружба, которую нельзя перенести на домашнюю почву, не может продолжаться долго. Отношения с молодыми людьми тоже не складывались: я была слишком серьезной и стеснительной. Приведу самый безобидный «комплимент» в свой адрес: «совсем заработалась». Итак, я отучилась свой первый и единственный год в университете, даже не влюбившись и едва осознавая, что я теряю.
Так продолжалось несколько лет. Потом началась война, которая вытеснила все наши личные заботы и проблемы. Мы уже давно потеряли связь с тетей Джейлис, вернее, это она перестала ее с нами поддерживать. Я не видела ее с тех самых пор, как заглянула в хрустальный шар на берегу Идена. Я писала ей время от времени, но ответа не было. Она не дала о себе знать даже после смерти матери. Тогда я написала ей письмо на единственный бывший у меня адрес – адрес ее поверенных в Солсбери, но ответа не получила. Тетя могла быть за границей, могла путешествовать и затеряться в суматохе войны. Наконец, ее тоже могло уже не быть в живых. Так постепенно тетя Джейлис стала для меня сказочным воспоминанием из далекого детства.
Через три года после окончания войны умер мой отец. Умер он так же, как и жил, – тихо, спокойно, думая больше о других, чем о себе.
После похорон, дождавшись, когда все разойдутся, я пошла в церковь, закрыла ризницу и медленно побрела через кладбище к дому. Стоял теплый августовский вечер, тропинка была вся усыпана листьями, семенами трав и цветов. Деревья неподвижно замерли на фоне закатного неба.
Несколько соседских женщин, которые помогали мне после смерти отца, все еще сидели на кухне и пили чай. Я тоже выпила с ними чаю, потом они вымыли посуду и ушли.
Я осталась одна в пустом и уже чужом доме. Сев в кресло-качалку около угасающего камина, я глубоко задумалась. Итак, свершилось самое худшее, чего так боялись мои родители, – я осталась одна, без дома, без денег, без семьи. Пройдет еще какое-то время, прежде чем в дом переедет семья нового священника. А что же будет со мной? Надо продать всю мебель, все вещи, постараться выручить как можно больше денег и начинать искать работу.
Но где? И какую работу? После года в университете, где я начала изучать биологию, геологию и химию, я (как желчно заметила бы моя мать) могла претендовать только на должность квалифицированного бездельника. Даже работа в начальной школе требовала законченного образования, не говоря уже о том, что в конце сороковых найти любую работу считалось большой удачей. Хватит. Я резко остановила кресло, собираясь встать. Утро вечера мудренее. Может быть, сон придаст мне силы и подскажет верное решение. В камине треснул уголек, и мне показалось, что в пустом доме даже этот звук вызвал неприятное гулкое эхо.
Раздался звонок.
За дверью стояла одна из давешних женщин. В руке она держала конверт.
– Извините, мисс Джили, забыла вам передать письмо. Оно пришло сегодня утром, но было столько дел, уборка… Вот оно.
Я поблагодарила ее и взяла письмо. Женщина колебалась, не отводя от меня взгляда.
– Может быть, я могу вам еще чем-то помочь? Нехорошо вам оставаться одной в доме после того, как ваш отец… Одним словом, может, зайдете и поужинаете с нами?
– Вы очень добры, миссис Грин. Все в порядке, честное слово. И спасибо за письмо. Вам не стоило беспокоиться, оно могло подождать и до завтра.
– Ну что ж. Если вы так уверены… Тогда завтра я приду к вам с утра, помогу по дому. Спокойной ночи, мисс Джили.
– Спокойной ночи, миссис Грин.
Вернувшись к остывающему камину, я прежде всего посмотрела на конверт. Адрес напечатан, а не написан от руки. Вверху – смутно знакомый логотип какой-то компании. Внутри большого конверта лежали конверт поменьше и письмо. Я прочитала его. Медленно опустилась в кресло. Потом прочла еще раз.
Письмо было от компании «Мартин & Мартин», поверенных тети Джейлис из Солсбери. Они уполномочены передать мне письмо моей тети – мисс Джейлис Саксон, которая умерла месяц назад, 16 июля, от пневмонии. К письму мисс Саксон они прилагают копию завещания, по которому я являюсь единственной наследницей тети, следовательно, мне отходит дом тети со всем содержимым. Около года назад тетя дала указания поверенным, с тем чтобы это письмо и копия завещания попали ко мне в руки 12 августа 1948 года. По печальному стечению обстоятельств эта дата почти совпала со смертью тети. Поверенные выражали мне свое соболезнование, извинялись, что вынуждены сообщить такие грустные новости, и надеялись, что в будущем я буду так же пользоваться их услугами, как это делала моя тетя. Не буду ли я так любезна сообщить, когда я намереваюсь приехать, и т. д.
Негнущимися пальцами я открыла маленький конверт. Никогда до этого я не видела почерк тети Джейлис, но тот почерк, который я увидела, был каким-то образом похож на нее.
Моя дорогая Джейлис,
я не давала тебе свой адрес, потому что в последнее время живу очень уединенно. Но если хочешь, приезжай в Уилтшир, поместье Торнихолд, на краю Уэстермейнского леса. Поезд идет до станции Сейнт-Торн, а дальше дорогу знает таксист.
Совпадений не бывает. Дом теперь твой и ждет тебя. Не откладывай приезд надолго. Здесь есть все, что тебе нужно. Бери все и будь счастлива, моя милая. Присматривай за Ходжем. Он будет по мне скучать.
Твоя тетя Джейлис.В камине погас последний уголек. Я смотрела на дату, стоящую внизу письма, и не могла оторвать от нее глаз: 9 декабря 1947 года. Больше полугода назад.
Глава 5
Не знаю, как я представляла себе тетин дом. Обычно так и бывает, что представления и фантазии совершенно не совпадают с реальностью и очень скоро вытесняются ею. Наверное, я воображала себе этакий старинный дом с почтовой открытки – романтичный, крытый соломой, утопающий в цветах – огромные чайные розы на изгороди, сирень, достающая чуть ли не до дымовой трубы. Одним словом, живописную картинку из своего раннего детства.
На деле все, конечно, оказалось не так. Как я узнала, когда-то этот дом был частью огромного поместья и принадлежал управляющему. В нескольких милях от него находилась деревня, построенная для работников комиссии по лесному хозяйству, выращивавших на нескольких акрах купленной комиссией земли хвойные деревья. Две длинные дороги прорезали лес до самого центра и в самом центре упирались в господский дом – теперь всего лишь груду развалин. Широкие каменные ступени вели в пустоту, к дверному проему, за которым ничего не было. Две сохранившиеся стены зияли отверстиями окон, широкий мощеный двор густо зарос травой. Запустение и забвение царили теперь в этом некогда процветающем викторианском поместье. Все указывало на то, что последний отпрыск рода, владеющего этой землей, скончался много лет тому назад. Кроме этих развалин и деревни лесничих, которая называлась Уэстермейн, сохранились дом привратника, разделенный аркой ворот на две части, и дом управляющего, который в свое время купила тетя Джейлис.
В первый раз я увидела его дождливым сентябрьским днем, почти через месяц после смерти отца. Все было улажено – мебель я частично продала, частично оставила новым жильцам, зная, что дом тети Джейлис перешел ко мне вместе со всей обстановкой. Несколько любимых вещей отца я упаковала и оставила, с тем чтобы забрать сразу же после обустройства на новом месте.
До Сейнт-Торна я доехала на поезде. Нашу старую машину я продала в первую очередь – слишком много времени уходило на ремонт и бензин, который раньше поставлялся отцу бесплатно. Кроме того, я была уверена, что у тети Джейлис была своя машина, которой я смогу теперь пользоваться. Впрочем, это уже мелочи. Главное, мне хотелось как можно быстрее уехать. Распродажа имущества моих родителей заняла на удивление мало времени, поэтому меньше чем через месяц после смерти отца я уже стояла с двумя чемоданами на вокзале в Сейнт-Торне. В кармане лежала связка ключей от дома, присланная поверенными из Солсбери. Оставалось только найти таксиста, который знал дорогу до Торнихолда.
Искать пришлось недолго: такси стояло прямо у вокзала. Услышав адрес, водитель остановился, держа в руках мои чемоданы.
– Торнихолд, я не ошибся? Дом мисс Саксон? Пожилой леди, умершей несколько недель тому назад?
– Да.
Он уложил сначала один, потом другой чемодан в багажник и открыл передо мной заднюю дверцу машины.
– Ваша родственница? Примите мои соболезнования.
– Тетя. Сестра моей матери. Вы ее знали? Можно мне сесть спереди, рядом с вами?
– Конечно. Но сзади вам было бы удобнее. – Он открыл переднюю дверцу, закрыл ее за мной, после чего сел за руль, и мы поехали. – Нет, не могу сказать, что я ее знал. Скорее, был знаком. Она всегда брала мое такси, когда возвращалась из очередного путешествия. Она много путешествовала, правда? Даже объехала вокруг света! Да, есть люди, которые могут себе это позволить. Впрочем, дома, наверное, все равно лучше.
Взгляд в сторону, нарочито безразличный взгляд.
– Право, не знаю.
Я понимала любопытство водителя. Конечно, тетя не оставила мне баснословное наследство, но с несколькими сотнями фунтов моего отца оно дало бы мне возможность скромно прожить какое-то время не работая. Это было все, чего я хотела. Тем временем последние дома Сейнт-Торна остались позади, и дорога пошла между двумя крутыми склонами, густо поросшими плющом и остролистом. Мокрая листва блестела после недавнего дождя. Сквозь переплетенные ветви ломоноса здесь и там мелькали красные ягоды жимолости. Я молчала. Однако я собиралась здесь жить, здесь теперь был мой новый дом, а рано или поздно люди все равно узнают о своих соседях абсолютно все.
– Я уже много лет не видела мисс Саксон. С тех пор как была ребенком. Но в Англии других родственников у нее нет, поэтому она оставила дом мне. Я собираюсь здесь поселиться.
– Ну что ж, – сказал водитель, и я почувствовала, что в его словах есть какой-то скрытый смысл. – Это не самое плохое место для жизни. Может быть, немного уединенное. Но у вас, я полагаю, есть машина?
– Сейчас нет. А у мисс Саксон была машина?
– Никогда не видел. Я встречал мисс Саксон всего несколько раз, когда отвозил ее домой с вокзала. Все живущие с той стороны леса отовариваются в Арнсайде. Но если вы решите купить машину, я могу помочь вам найти хороший подержанный автомобиль. Спросите гараж Ханнакера, что напротив кинотеатра, возле «Белого оленя».
– Спасибо. Это зависит от того, где я смогу покупать бензин.
– О, это совсем несложно. Я объясню вам, где получить талоны. Думаю, проблем у вас не будет.
– Спасибо еще раз, – сказала я. – Кстати, меня зовут Джил Рэмси. А вы – мистер Ханнакер?
– Да. Зовите меня просто Тед.
Я снова посмотрела в окно.
– Вы говорили об Уэстермейнском лесе. Это уже он?
– Еще нет, но скоро вы его увидите.
Я знала, что очень часто «лесом» называли не настоящий лес, а просто неогороженную необработанную землю, на которой некогда рос лес. Сейчас все изгороди и фермы остались далеко позади. Узкая белая дорога пересекала широкое поле, на котором папоротник цвета ржавчины перемежался с вереском и тростником и паслись коровы. На голубом осеннем небе выделялись темные верхушки елей, над которыми, словно дымок, вились грачи. Водитель указал пальцем налево. Я повернулась и примерно в полумиле от дороги увидела хрупкий и стройный силуэт оленя. То тут, то там я замечала кроликов, при виде машины в испуге бросавшихся в заросли утесника. Золотые листья берез напоминали старинные монеты. И ни одного дома, ни одной фермы. Затем дорога плавно пошла вниз, к горбатому мостику через небольшую спокойную речку.
– Это Арн, – сказал мистер Ханнакер.
– А там, за деревьями, – Арнсайд? Мне показалось, я видела какие-то строения.
– Нет, Арнсайд в нескольких милях отсюда, за Уэстермейном. Вы видели старое аббатство, Сейнт-Торн. Уже, правда, давно не аббатство, а только развалины. Несколько колонн, одна стена и, может быть, пара рухнувших арок. – Произнеся последние слова, он улыбнулся. – Никакой исторической ценности, но когда-то, наверное, было необыкновенно красивое место. Вот мы и въехали в Уэстермейн.
После моста дорога стала подниматься. С обеих сторон ее плотно обступали дубы, березы и вязы, кое-где мелькали заросли остролиста. Упавшие на землю стволы и ветки никто не убирал, и они постепенно превратились в естественную изгородь из веток, плюща и папоротника. Приблизительно в пятидесяти ярдах от дороги лес становился таким же непроходимым, как африканские джунгли. Через одну или две мили я заметила, как среди листьев плюща мелькнула старая серая стена, в проломах которой росли деревья.