– Ах, Дэдлей, и вы, вы…
Лестер вскочил с колен, а затем, бросившись к королеве, схватил ее руку и запечатлел на ней страстный поцелуй. Но, словно ужаленная змеей, Елизавета отскочила назад.
– Довольно! – холодно сказала она ему. – Между нами не должно быть больше подобных глупостей! Ступайте! Я подумаю на досуге об этом деле.
Когда Лестер рассказал Берлею о происшедшей сцене, тот улыбнулся тонкой улыбкой, а затем, поблагодарив Лестера, отправился прямо к французскому послу и заявил ему, что теперь он, Берлей, может принять официальное представление об интересующем их предмете.
На следующий день лорд имел продолжительный разговор с Елизаветой. Он доказывал ей, что согласие в сущности ни к чему не обязывает, что переговоры можно будет затянуть года на два, а в течение этого времени Англия оправится и не будет уже нуждаться в помощи Франции. Иначе же их положение может стать затруднительным; со стороны Испании надвигается гроза, и уже теперь надо готовить флот, способный дать ей отпор. Если под предлогом заступничества за Марию Стюарт в дело вмешается еще и Франция, то Англии придется слишком трудно, тут же, пока переговоры будут вестись, Франция будет держаться строгого нейтралитета. В конце концов Елизавета согласилась с этим, и было решено передать французскому посланнику, что его предложение встречено королевой очень милостиво.
Таким образом, благодаря тонкому политическому шагу Берлея, Мария Стюарт потеряла надежду на поддержку с той стороны, с которой могла ожидать ее больше всего.
Глава четвертая
Совещание в Эскуриале
Теперь перенесемся на момент в Испанию, чтобы посмотреть, какое значение имела Испания в затеянном заговоре против королевы Елизаветы.
Можно было счесть за дурное предзнаменование, что совещание о судьбе Марии Стюарт происходило как раз в Эскуриале, в гигантской усыпальнице испанских королей, построенной Филиппом Вторым.
Ридольфи, посланец заговорщиков, прибыл в Мадрид, а 5 июля 1571 года. Филипп Второй дал ему тайную аудиенцию; при последней присутствовал лишь один министр, который просмотрел верительные грамоты и рекомендательные письма итальянца. В качестве их банкир Ридольфи представил нижеследующее: во-первых – письмо испанского посланника в Лондоне, дона Джеральдо Эспаля, во-вторых – письмо от герцога Альбы, в котором тот писал, что Ридольфи можно смело довериться, и наконец письмо от римского папы Пия Пятого, в котором стояло:
«Наш возлюбленный сын, Роберт Ридольфи, представит Вам, Ваше Величество, с Божьей помощью, суждения о некоторых делах, которые могут значительно помочь делу христианства и послужить во славу Божию. Мы просим Вас, Ваше Величество, в этом отношении подарить Ридольфи полнейшее доверие и заклинаем Вас, памятуя о Вашем выдающемся рвении к интересам церкви, принять участие в его предложениях и сделать в этом отношении все, что покажется возможным Вам. Мы просим Вас, Ваше Величество, подвергнуть все это дело зрелому размышлению и от глубины сердца молимся Спасителю о ниспослании удачи всем Вашим делам и начинаниям».
Затем Ридольфи передал письмо герцога Норфолка и различные словесные поручения заговорщиков, согласно тому, что сообщил ему епископ росский.
Через день, 7 июля, было назначено совещание; оно, как мы уже упоминали, состоялось в Эскуриале.
Король открыл заседание речью, в которой изложил цель созыва присутствующим, а затем предложил собравшимся просмотреть все документы, относящиеся к данному делу, и высказать свое мнение.
Просмотр документов не вызвал ни у кого особенных возражений. Только по поводу писем папы и герцога Норфолка Филипп Второй заметил, что в настоящее время его королевская сокровищница пуста, так что этим он служить не может.
Затем было прочтено письмо Марии Стюарт, в котором было написано:
«Пусть тайный совет испанского короля, защитника и опоры католической церкви, не откажет в своей помощи если не ради меня, то дабы поставить весь остров (Англию) под покров и защиту высокого повелителя и короля».
Затем прочли письмо дона Жуана Цуниги, испанского посланника при папском дворе; тот доносил, что счел себя обязанным представить папе все затруднения, связанные с данным делом, и предостеречь его от излишнего доверия к посреднику переговоров.
В письме Альбы к герцогу Фериа было коротко и определенно сказано, что предприятие слишком трудно и не может удасться хотя бы потому, что оно вверено дураку и болтуну, каким он считает Ридольфи.
Оба документа рекомендовали осторожность по отношению к Ридольфи, но зато очень серьезное значение имело состоявшее из двадцати страниц письмо герцога Альбы из Нидерландов к самому королю Филиппу. В нем он написал между прочим своему повелителю:
«Сострадание и интерес, которые должно внушить Вам, Ваше Величество, недостойное обращение с королевой шотландской и ее сторонниками; возлагаемая на Вас Богом обязанность содействовать по возможности победе и восстановлению католицизма в Англии; оскорбления, нанесенные в различных видах королевой английской Вам, Ваше Величество, и Вашим подданным, не оставляющие никакой надежды на улучшение отношений при ее царствовании, – все эти причины заставляют меня признать план королевы шотландской и герцога Норфолка, при его удачном исполнении, наиболее пригодным для отвращения зла».
Затем Альба разъяснял все трудности выполнения плана и тут же учитывал все последствия его преждевременного раскрытия, причем написал следующее:
«А если тайна не будет сохранена, то все предприятие рухнет и жизни королевы шотландской, равно как и герцогу Норфолку, будет грозить большая опасность. Королева английская найдет в этом давно ожидаемый ею повод отделаться от Марии Стюарт и ее приверженцев, католическая же религия будет навсегда погублена для всей страны, и во всем этом будете виноваты Вы, Ваше Величество.
Вследствие этого никто не может посоветовать Вам, Ваше Величество, дать свое согласие на требуемое содействие в указываемой форме. Но, если бы королева английская умерла естественной или другой смертью, или если бы ее захватили без Вашего влияния, я ничего не имел бы против этого. Переговоры между королевой английской и герцогом Анжуйским прекратились бы, французы менее боялись бы Ваших замыслов завладеть Англией, а немцы стали бы менее подозрительны, видя, что Вы, Ваше Величество, не имеете другой цели, как только поддержать королеву шотландскую в ее правах на английский престол против других претендентов. Тогда справиться с последними было бы легко, еще до вмешательства других коронованных особ, так как можно было бы воспользоваться выгодной позицией во владениях герцога Норфолка и высадить требуемые шесть тысяч солдат не только по прошествии сорока дней, в течение которых Норфолк предполагает продержаться один, но и в тридцать, даже в двадцать пять дней».
Герцог Альба, этот палач Нидерландов, как видно из этого письма, лишь осторожно намекал на возможность другой смерти для королевы английской, кроме естественной, словно он совсем не был посвящен в эту часть плана заговорщиков.
Тем яснее говорил протокол совещания с Ридольфи. Из него видно, что для заговорщиков было три пути для достижения цели, а именно: 1) возбуждение восстания, поддержка этого восстания Филиппом II и по возможности честный бой; 2) захват королевы английской, восстание, бой, и 3) убийство Елизаветы, уничтожение ее партии. Результатом этих трех случаев, при благополучном исходе дела, было бы возведение Марии Стюарт на трон трех соединенных государств – Англии, Шотландии и Ирландии. Кроме того, в своих разъяснениях Ридольфи повторил обещания Марии, а также Норфолка и других заговорщиков.
Когда совет в такой форме ознакомился с делом, король, предложив Ридольфи уйти, пригласил своих советчиков высказать свое мнение. Большинство высказалось против оказания помощи заговорщикам.
Тогда Филипп II, после долгого молчания, велел позвать Ридольфи и объявил ему, чтобы он написал Марии Стюарт, Норфолку и епископу росскому, что он, король, даст необходимые приказания, а одновременно приказал написать испанскому послу в Лондон, чтобы тот остерегался и не входил в слишком близкие сношения с заговорщиками.
Герцогу Альбе он написал сам:
«Так как Вы твердо убеждены, что нам нет расчета принимать слишком близкое участие в этом деле, пока союзники не выступят в должной силе, и так как мне известна Ваша мудрая заботливость, то я полагаюсь всецело на Вас, дабы Вы, после зрелого обсуждения, служа Богу и мне, поступили, как находите лучшим. Я же уверен, что Вы поведете это большое предприятие с усердием, стойкостью и мудростью».
Ридольфи еще на несколько времени был задержан в Испании, а затем отправился в Брюссель, где имел различные совещания с Альбой; последний не доверял ему и осторожно обещал послать подкрепления только в таком случае, если в Англии разыграется настоящее дело. Ридольфи находился в очень трудном положении: его доверители побуждали его действовать, Альба же не обнаруживал никакой уступчивости; наконец епископ росский потребовал определенных донесений о ходе его деятельности и указал ему на одну личность, которая бралась доставлять ему эти донесения.
Ридольфи изложил свой отчет шифрами и, кроме того, передал указанному лицу письма к Марии Стюарт, Норфолку, графу Ламлею и дону Эспалю.
Человек, взявшийся за передачу писем, назывался Карлом Балльи и был родом фламандец; в Брюсселе он достал для епископа росского шифрованную азбуку, которая должна была служить союзникам при их письменных сношениях.
Балльи выехал из Голландии и прибыл в гавань Дувр. Когда причаливали к берегу, он позвал своего лакея, а так как тот не являлся, он пошел искать его и нашел молодца спрятанным в пьяном виде. Балльи велел ему подняться наверх, взять сундук и следовать за ним.
– Вот еще! – воскликнул лакей. – Мне следовать за вами, мне нести ваш сундук? Несите сами свой сундук и убирайтесь к черту! Я – англичанин, сэр Сельд, и всегда имел более значения, чем вы! Ну, что вам еще нужно?
Балльи не мог сдержать себя и ударил лакея. Тот ответил ему тем же, и тотчас же началась бешеная потасовка, послужившая большим развлечением для матросов и пассажиров.
Тем временем в Балльи был признан иностранец, и на него посыпались угрозы, заставившие его прибегнуть к защите полиции; последняя задержала его и препроводила в адмиралтейство, где жил губернатор пяти портовых городов – лорд Кобгем.
Происшествие, по-видимому, совершенно незначительное, приняло более серьезный характер, и лорд велел привести к себе и Балльи и его лакея, желая выслушать их.
Первым дал свои объяснения Балльи.
– Прекрасно, – дерзко возразил лакей, – этот человек – шпион, изменник, бунтовщик, ведущий преступные переговоры с палачом Альбой в Нидерландах.
Балльи испугался.
– А кто вы? – спросил лорд Кобгем лакея.
– Меня зовут Кингстоном, – ответил лакей. – Милорд Лестер знает меня и удостоверит мою личность, если вы найдете нужным сообщить ему обо мне. Но вот этот человек, – указал он на Балльи, – имеет при себе важные бумаги; прикажите обыскать его.
В это время с обыском стеснялись менее, чем теперь. Сундук Балльи был осмотрен, пакет с депешами найден, а так как шифрованное письмо показалось подозрительным, то Балльи и Кингстон были задержаны.
Лорд Кобгем послал об этом донесение в Лондон.
Между тем епископ росский, с нетерпением ожидавший своего агента, поехал ему навстречу в Дувр. Здесь он вскоре узнал о задержании Балльи и отправился к Кобгему, с которым он случайно был знаком.
– Милорд, – сказал он после первого приветствия, – вы арестовали человека, который находится у меня на службе.
– И не думал, сэр, – ответил Кобгем.
– Да, вы арестовали фламандца Балльи; у него находятся мои вещи, и я прошу вас вернуть их мне, если его не отпустят на свободу.
– Последнего не будет, так как против него есть обвинение.
– А мои вещи?
– Они будут вам возвращены. Вон там стоит сундук; отыщите свои вещи сами.
Губернатор либо был слишком занят, либо питал слишком много доверия к епископу, или – это самое вероятное – состоял в заговоре с ним, так как последний спокойно взял свой пакет с письмами и удалился.
По приказу из Лондона Балльи и Кингстон вскоре были отправлены туда и заключены в Тауэр. К несчастью, у Балльи нашли записку от епископа росского, в которой он уведомлял его, что письма получил обратно, и предостерегал его не изменять общему делу.
Это было серьезным успехом для Берлея, и он велел под пыткой допросить заключенного.
Балльи открыл все, что знал, и рассказал о переписке епископа росского с Ридольфи и о сношениях последнего с герцогом Альба. Этого было достаточно, чтобы арестовать епископа и произвести у него домашний обыск. Хитрый епископ сумел устроиться так, что у него ничего не нашли, тем не менее было решено подвергнуть его допросу, и его объяснения должны были выслушать четыре члена государственного совета.
– Я не признаю этого суда, – гордо объявил епископ, – так как обязан отчетом только моей повелительнице, королеве шотландской. Я нахожусь в Лондоне и признан здесь ее послом. Мое задержание я нахожу беззаконным.
Это было справедливо, и потому от допроса пришлось отказаться.
Так как после различных попыток от епископа все-таки ничего не узнали, то Берлей приказал оставить его в заключении, под стражей двух дворян.
Берлей знал теперь о существовании заговора, но не открыл его цели и имен заговорщиков. Он долго думал об этом деле и вдруг вспомнил о Пельдраме, уже однажды оказавшем ему большую услугу. Поэтому он тотчас послал ему в Линн приказ явиться к нему в Лондон. Четыре дня спустя Пельдрам был в приемной лорда Берлея, ожидая его распоояжений.
Глава пятая
Открытие
Едва первому министру Елизаветы доложили, что в приемной ожидает некий Пельдрам, как тот быстро вскочил и велел впустить ожидавшего. Пельдрам вошел; Берлей приказал присутствовавшему в комнате секретарю удалиться, а сам стал пред вошедшим и устремил на него пытливый взор. Пельдрам храбро выдержал этот взгляд и спокойно ждал, чтобы министр заговорил с ним.
– Сэр Пельдрам, – наконец начал Берлей, – как вам живется в замке Линн?
– Очень спокойно, – ответил Пельдрам. – Мне редко приходилось вести столь мирную жизнь.
– А что делает герцог?
– О нем нельзя сказать ничего особенного; он гуляет, ездит верхом, катается, охотится, разговаривает со своими служащими.
– Принимает ли он посторонних?
– Никогда.
– Ведет ли он корреспонденцию?
– Несомненно!
– Кому поручаются для отправки его письма?
– Его лакеям. Но ведь был определенный приказ не мешать ни в чем этим последним при исполнении их обязанностей.
– Я знаю это; но ловкий человек должен двойственно понимать всякий приказ.
– А-а! Ну, я сомневаюсь, чтобы лакеи были посвящены в тайны герцога.
– Но можно было бы узнать адреса писем, отправляемых герцогом.
– Их я знаю, милорд.
– Значит, вы все же проявили зоркость. Ну, я потом попрошу назвать мне имена адресатов, а теперь скажите: как вы отнесетесь к известию, что ваш друг Кингстон посажен мной в тюрьму?
– Слава богу, милорд! Я думаю, что он не должен выйти из нее иначе, чем для дороги на виселицу.
– Дело обстоит приблизительно так. Но слушайте дальше! Кингстон был лакеем у некоего Балльи, везшего секретные письма к епископу росскому. Господин и слуга были задержаны, а их бумаги конфискованы, но исчезли необъяснимым образом. Епископ, получивший эти бумаги, арестован, но у него ничего не нашли. Балльи сознался, что епископ через итальянца Ридольфи состоит в сношениях с герцогом Альбой. Это что-нибудь да означает. Очевидно, есть заговор, и вы должны выяснить мне его.