– Вашей тули-ббубе, наверно, здорово попадёт за то, что ты потерялся…
Кап сразу начал печалиться:
– Дело не в том, что попадёт. Она ведь переживает ужасно… Видимо, хватились меня слишком поздно, а координаты Земли тули-ббуба не отметила в памяти. Мы ведь залетели сюда на минутку, случайно… Теперь, небось, ищут по всей Галактике…
– Ты, Кап, не унывай, – сказал Матвей. – Скоро Маркони отыщет ваше Лау-ццоло, и полетишь домой. Только нас там не забывай…
– Нет, я никогда… Матвей… А ты уже сочинил песенку про мою планету?
– Не совсем…
– Ну, спой хоть “не совсем”.
Матвей начал наигрывать, потом запел тихонько:
Он был вообще-то даже хмуроватый на вид, семиклассник Матвей Шапников. Но песни умел сочинять хорошие, улыбчивые…
Матвей прихлопнул струны, слегка насупился.
– Вот… А дальше ещё не придумал… Маркони, сколько ты ещё будешь возиться со своими картами? Кап уже извёлся от нетерпения, да и мы тоже.
Маркони буднично сказал:
– Всё готово. Остальное от тебя зависит, Кап. Ближайшие-то окрестности вокруг Лау-ццоло помнишь? Я буду участок за участком показывать, а ты смотри внимательно, узнавай…
“Участков” в нашей Галактике великое множество. Все понимали, что скорого открытия ждать не приходится. Надежда разве что на счастливый случай да на великое везение, которое не оставляло Маркони в его научных делах.
На экране в густой черноте появились искры звёзд. Медленно поплыли. Замигали, изменили свой рисунок. Ещё, ещё… Все молча сопели. Даже “Сверчок” сопел, отражая волнение Капа. Потом подал голос Никита:
– Хочу какать…
– О-о, несчастье ты моё! – Сеня поволок братца на двор…
А когда он вернулся, в институте Маркони царило бурное ликование.
– Вот оно, Лау-ццоло! – верещал “Сверчок”. – Вот она, моя планета! Ллиму-зина!
Везение не оставило Маркони и на этот раз.
На экране алмазным шариком переливалась крупная звезда, по сторонам от неё светились капельки-планеты. Одна из них сияла изумрудным светом. В нижнем углу дисплея громоздились значки и цифры галактических координат.
Маркони, однако, поубавил веселье:
– Хорошо, конечно, что нашлась она, эта Ллиму-зина. Только поглядите. Она теперь на обратной стороне, Лау-ццоло закрывает её от Земли. Луч транслятора через звезду не пойдёт. А если и пойдёт, Кап там испарится, как простая капля на сковородке… Можно стартовать, когда Ллиму-зина окажется сбоку от своего солнца. А это через два месяца, не раньше…
– Ну так и что? – беззаботно отозвался Пека. – Кап на каникулах с нами поживёт! Верно, Кап?
– Ещё шестьдесят суток, – вздохнул Кап почти по-человечески. – С ума сойти…
– Ну, потерпи уж, – виновато сказала Варя. – Зато у тебя сейчас полная уверенность, что вернёшься.
– А это обязательно-обязательно, что вернусь?
– Само собой, – успокоил Маркони. – За это время мы транслятор так отладим, что двести процентов гарантии.
– Ты путаешь. Двести процентов не бывает, – опасливо, сказал Кап.
– Это юмор, – объяснил Матвей. – Чисто земное понятие. Вроде как с электролитом… – Он пошевелил пяткой. – Поживёшь с нами и сам поймёшь.
– А юмор делу не мешает? – неуверенно спросил Кап. Его заверили, что юмор всячески способствует любому успеху.
– Тогда ладно… – утешился Кап. – Только пусть мультики по телевизору будут каждый день.
Капу наперебой пообещали, что программа его пребывания на Земле будет насыщена интересными делами и зрелищами до предела.
– И чтобы взрослые про меня не узнали. Кроме Егора Николаевича, конечно… А то замучают исследованиями.
– Да что ты! Ни одна живая душа! – воскликнула Варя.
Сеня сказал:
– Взрослым сейчас не до того. Даже ученые политикой занялись, до космических пришельцев никому дела нет. В Старо-Каменке три тарелки садились, зелёные человечки, вроде гномов, из них вылезали. Ну и что? Написали про это в районной газете и забыли через день…
– Егор Николаевич вчера меня повстречал, про Капа интересовался, – вспомнил Сеня. – Спрашивал: можно ли зайти навестить.
– Кто ему не даёт… – грустно отозвался Маркони. Отыскав Ллиму-зину, он, кажется, опять вспомнил о своей безответной любви.
Кап весело сказал:
– Конечно, пусть приходит! Я его недавно во сне видел!
– Разве вы видите сны, Кап? – вежливо удивился второклассник Олик.
– Разумеется! Каждую ночь. Чаще всего мультики снятся. А иногда, как я дома… – Он опять пригорюнился, но тут же встряхнулся. Вспомнил: – А ещё я знаете что видел? Будто я – как вы! Вместе с вами. Бегаю и катаюсь на этом… на ве-ло-си-пе-де…
Все как-то странно примолкли. Второклассник Андрюша неосторожно спросил:
– А тебе хотелось бы так?
Транзисторный “Сверчок” опять по-человечески вздохнул. И отозвался:
– Это же за пределами реальных возможностей…
Сеня Абрикос грустно пошутил:
– А может, у Егора Николаевича найдётся заклинание, чтобы Капа превратить в человека? Не во взрослого, а вроде нас…
Или… не совсем пошутил?
Маркони отвлекся от любовных страданий.
– Зачем тут профессор-то? Десять метров экранированного кабеля – и никаких проблем.
Второклассники Пека, Андрюша и Олик выжидательно приоткрыли рты (у Олика он был как красная буква О).
Матвей спросил:
– По правде, что ли?
– А чего! Преобразователь – это самая простая система. Перестройка структуры биополя, вот и всё.
– Ой, Маркошенька! – обрадовалась Варя. – Сделай такой подарок Капу!.. Кап, ты представляешь? Проведёшь каникулы в виде земного жителя! Будешь потом всю жизнь у себя на Ллиму-зине рассказывать!.. – Она очень радовалась. Во-первых, за Капа. Во-вторых, потому, что новая работа отвлечет Маркони от мыслей о красавице Глории, которую Варя в душе терпеть не могла. Она тайно мечтала, что когда-нибудь Маркони поймёт всю пустоту и сердечную жестокость Глории. И тогда он, может быть, взглянет на неё, на Варю, повнимательнее. Не как на давнего приятеля из мальчишечьей компании, а чуточку иначе…
Кап запрыгал ни краю банки:
– Я и не знал, что ваша наука может такое!
– Это смотря какая наука, – сказал Сеня с гордостью. – Маркони всё может. Он работает на творческом вдохновении.
Маркони сосредоточенно заметил, что вдохновения мало. Главное – кабель.
– Это условие номер один. А где его взять? На свалку теперь не сунешься, там с весны сторожа завели. С берданкой…
– Может, через Пим-Копытыча попробовать? – посоветовал Матвей.
Маркони согласился, что это, пожалуй, самый верный путь.
– К Пим-Копытычу пойдём мы! – заявил Пека. Если что-то разведать или раздобыть, он был всегда готов. Андрюша же – всегда с Пекой. А Олик – следом за ними.
– Отнесите Пим-Копытычу молока и хлеба, – сказала Варя. – Ох и бессовестные мы, столько времени не навещали старика… Подождите, я соберу пакет.
Глава третья
Ямской пустырь
Пека, Андрюша и Олик шли хлопотать насчёт кабеля и разговаривали. Вернее, разговаривал Олик. Он совсем недавно переехал на Гончарную улицу, случайно познакомился с Пекой и Андрюшей и теперь вслух радовался:
– Вы даже не представляете, как я счастлив, что вы решили со мной подружиться! Правда-правда! Я даже ночью иногда просыпаюсь и просто таю от счастья…
– Постель не промокает? – буркнул Пека. Он был суров снаружи и даже внутри.
Олик не расслышал вопроса и продолжал:
– Дело в том, что я всегда знал: настоящая дружба – это самая большая ценность на свете. Вы ведь согласны, не так ли? – Худой и вдохновенный, как уменьшенный в размерах Дон Кихот, на тонких длинных ногах, с растрёпанными рыжими локонами, Олик по-журавлиному шагал между приятелями, иногда обгонял их, чуть сутулился и заглядывал им в лица.
Пека смотрел перед собой.
Андрюша смотрел под ноги.
Олик не умолкал:
– Теперь я даже не представляю, как сумел прожить девять лет без единого настоящего друга. Должен признаться, что с друзьями мне до сих пор фатально не везло…
– Как не везло? – спросил Пека с сумрачным интересом.
– Фатально, – вздохнул Андрюша. – То есть судьба такая. – Он был начитанный мальчик и с пониманием относился к людям. Можно сказать, философски.
– Раз судьба, тогда понятно, – пожалел Пека Олика. Потому что в глубине души Пека был добрый. Только очень в глубине.
Сначала Пека не хотел близко знакомиться с Оликом. С какой стати? Ну, подумаешь, не хватило однажды человека для игры в “качалу-вышибалу”, вот и кликнули рыжего новичка, который топтался у своей калитки. А он с той поры: “Можно, я снова с вами поиграю?.. Вы не будете возражать, если я с вами покачаюсь на досках?.. А давайте сделаем вместе воздушного змея…” Пека дулся и морщился. Но не врубишь ведь в упор человеку: “А ну катись давай подальше”. Неловко всё-таки. К тому же Андрюша сказал однажды:
– Ну что поделаешь, раз он такой? Пусть бегает с нами, если хочет.
Пека возразил, что этот Олик прилипала и неженка.
– С чего ты взял, что неженка?
– Вежливый и незагорелый.
– Чего же плохого, если вежливый, – рассудил Андрюша. – А незагорелый потому, что к таким загар всегда плохо пристает. У кого волосы такого цвета…
– Имя какое-то девчоночье…
– А полное знаешь какое? Ольгерд! Он говорит, что родители так его назвали в честь предка. Тот был какой-то князь. Давным-давно.
– Пфы, князь… Вермишелина.
– Зато у него фамилия для нас подходящая. Будет третий Ук.
Дело в том, что Андрюша был Сухорук, а Пека – Тонколук. Оба они ценили такое сходство: “Мы – два Ука”.
– А у этого князя какая фамилия?
– Ковальчук.
– Ха! “Ковальчук” же на “юк” оканчивается!
– Ох, Пека-Пека… – пожалел его Андрюша за безграмотность.
Пека слегка смутился и сказал:
– Ну и фиг с ним…
С той поры Олик с утра до вечера был с друзьями. И не уставал радоваться. Вот и сейчас:
– Нет, в самом деле! Я знаете что думаю? Нам обязательно-обязательно надо сделать так, чтобы…
– Стоп, – велел Пека. Встал перед Оликом. Деловито выдернул у него из-под модных белых штанишек голубую матроску и майку. Пригляделся к животу.
– Это… зачем? – оробел Олик.
– Смотрю, нет ли у тебя на пупу регулятора. Чтобы убавить громкость. И длинность речи…
– Ну чего ты, – тихонько сказал Андрюша Пеке. – Он же не виноват, что такой…
А Олик наконец спохватился:
– Ой… Я опять разболтался, да? Не обижайтесь, пожалуйста, я постараюсь следить за собой.
– Ты тоже не обижайся, – попросил Андрюша. И помог Олику заправить матроску. А на Пеку посмотрел выразительно.
Олик вроде бы даже обрадовался:
– Что вы! И не думаю обижаться! На дружескую критику не может быть никакой досады, это было бы несправедливо. А тем более среди тех, у кого даже фамилии похожие… Так вот, я продолжаю свою мысль. Нам обязательно надо придумать свою эмблему! Например, такую: серебряный рыцарский щит, на нём голубые буквы “у” и “ка”, а наверху полное название нашей организации.
– Какой ещё организации? – сказал Пека.
– Это мы должны придумать! Например, “Три мушкетёра”. Или “Три танкиста” – есть такая песня старинная, очень хорошая: “Три танкиста, три весёлых друга…” В общем, что-нибудь литературное, чтобы всем было ясно…
– “Три толстяка”, – усмехнулся Андрюша.
– Ха-ха-ха! – с готовностью развеселился Олик. – Мы такие толстяки! Особенно я!
– Тогда “Три поросёнка”, – мрачновато пошутил Пека.
Андрюша посмотрел на него.
– Поросёнок, по-моему, один…
Пека всегда выглядел так, словно он вылез из печной трубы, слегка почистился, но до конца это дело не довёл. Чёрные волосы его торчали сосульками, на круглых щеках – тёмные разводы, обтрёпанные джинсы и майка – в чём-то вроде графитовой пыли. При всем при этом Пека ухитрялся сохранять деловой, сосредоточенный вид.
На дружескую критику Пека не обиделся. Почти. Только скользнул угольными глазами по Андрюше (тот был в новых синих трусиках и чистой голубой майке) и по очень аккуратному Олику.
– Ничего, побываем на пустыре – все сделаемся одинаковые.
Олик спросил с опаской:
– А что там, на этом пустыре?
– Придёшь – увидишь. Трущобы…
– А… это далеко?
– Близко, не бойся…
Ямской пустырь лежал, на месте старой Ямской улицы. Улицу и окрестные переулки с ветхими домами срыли, а строить новые здания не спешили. Вот и раскинулось пространство с грудами битого кирпича, гнилыми брёвнами и ржавым кровельным железом. Кое-где вокруг старых фундаментов кустились рябины и черёмуха. Пустырь зарос репейными джунглями, татарником и местной разновидностью крапивы, которую Маркони называл по-научному: “Уртика каннабина”. Возможно, в названии была отражена её каннибальская суть.
На пустыре жили вороны (не мутанты, а обычные, добродушные), воробьи, полевые мыши, бездомные коты и Пим-Копытыч.
– А почему его так зовут? – спросил Олик. Он понял, что разговор о рыцарском названии не находит поддержки, и сменил тему. – Какое-то не совсем обычное имя и отчество.
– Это не имя-отчество, а просто имя, – пробурчал Пека.
– Точнее, прозвище, – разъяснил Андрюша. – Произносится и пишется через чёрточку.
– А он кто? Сторож?
Пека хмыкнул:
– Чего там сторожить-то…
– А зачем он там живёт? Разве может человек жить в трущобах?
– Во-первых, может, – вздохнул умудрённый жизнью Пека. – Во-вторых, он даже и не человек.
– А кто?
– Он, видимо, бывший домовой, – стал объяснять Андрюша. – А теперь бомж…
– Кто?
– Ну, личность без определенного места жительства… Раньше жил в доме у какой-то старушки, в другом районе, но старушка умерла, а дом снесли. Он поселился на старом стадионе под трибуной, но трибуна потом сгорела. Вот он и перебрался на пустырь. Отыскал подполье под развалинами, там и прописался…
– Разве у домовых бывает прописка?
– Ох, ну это просто так говорится. В общем, живёт, и дело с концом… Мы с ним в прошлом году познакомились, когда там в сыщики-разбойники играли…
– Никогда не видел домовых, – осторожно сказал Олик. – Даже не думал, что они существуют в действительности… А как он выглядит?
– Придёшь – увидишь, – отозвался Пека.
– Неужели он самая настоящая нечистая сила?
– Не вздумай так при нём выразиться, – предупредил Андрюша.
– Разумеется, не вздумаю! Да я же ведь и не в обидном смысле…
– Ни в каком не вздумай, – насупленно произнёс Пека. – И смотри не болтай про него никому. Пим-Копытыч лишних знакомств не любит, особенно со взрослыми…
– Клянусь, что никому ни полсловечка!
Пека сердито махнул полиэтиленовым пакетом.
– “Клянусь”, “клянусь”. А сам всё время языком молотишь… Я вот боюсь, как бы ты про Капа никому постороннему не сболтнул.
Олик прижал к матроске ладони.
– Да что ты! Я же прекрасно понимаю всю ответственность.
– Если и сболтнёт, никто не поверит, – рассудил Андрюша.
– Я никогда в жизни не выдал ни одной тайны, – с печальной гордостью сообщил Олик. Он, кажется, наконец обиделся.
– Мы же на всякий случай предупреждаем, – смягчился Пека. – Ну вот, пришли…
Они миновали последний дом в Полесском переулке и оказались перед стеной сорняковых зарослей.
Стали пробираться еле заметной тропинкой. Олик сразу мужественно зашипел сквозь зубы.
– Скажи заклинашку, – пожалел его Андрюша.
Олик сбивчиво забормотал. И перестал шипеть.
Некоторое время шли по плечи в мягких лопухах – пыльных, зато не кусачих. Обогнули кучу кирпича и сгоревший сарайчик, пролезли сквозь буйные заросли сирени и оказались на лужайке с клевером и подорожниками. Здесь подымались над травой края солидного фундамента из гранитных брусков. Рядом с фундаментом сохранилось каменное крылечко.
Из-под этого крылечка и вылез навстречу трём Укам Пим-Копытыч.
Теперь самое время описать Пим-Копытыча.
Представьте себе футбольный мяч, обросший серой клочковатой бородой и такими же волосами и снабжённый носом, похожим на маленький лапоть. Кроме того, мяч украшали два голубых стариковских глаза. Впрочем, они почти терялись под клочкастыми бровями. Терялись в густой растительности также уши и рот. Вот такой была у Пим-Копытыча голова. И она, голова эта, сидела не на туловище, а на сером растоптанном валенке. Сверху в голенище валенка были сделаны прорези – из них высовывались руки. Тонкие, покрытые рыжей курчавой шерстью, с большими коричневыми ладонями и узловатыми пальцами. Чтобы передвигаться, Пим-Копытыч упирался ладонями в землю и ловко переносил валенок вперёд или назад…