И тут же загоготало сразу несколько человек.
– Слышь, парень, – вновь «ожила» верхняя койка. – Ты… это… шагай к себе. Отдыхай покудова. Надо будет – старший прикажет.
– Могу я знать, сколько нам по морю плыть… идти? – резко спросил Клоков, и на его щеках вновь проступили красные пятна. – Что за порядки?!
– Ступай на место! Понял, да?! – черные глаза Салидзе смотрели на Диму в упор. Клоков, несколько секунд «поборовшись» с бригадиром, отвел взгляд. Он проиграл по всем статьям. И ответов на вопросы не получил…
Третья каюта оказалась самой тихой и спокойной. Возможно, это было единственное место на корабле, которое напоминало Дмитрию привычную среду. В ней, кроме самого Клокова, находились двое. Один – парнишка из-под Казани, Саша Гарин, казался в этой компании таким же чужим, как и Дима. Молодой, даже моложе Клокова, светловолосый, с голубыми глазами, он сидел у стены, молча глядя перед собой. Чем-то его поза напоминала позу верзилы-Лишнева, вот только Гарин не просил травы. С ним Дима успел немного поговорить в поезде, утром. Знал, что у парня из родственников – только больная мать, которой требовались деньги на лечение.
История Александра могла бы стать сюжетом для какой-нибудь обличительной статьи или психологической драмы. Закончив восьмилетку, Гарин сразу пошел работать, так как мать его уже в те годы сильно болела, денег на жизнь почти не было. Сашка стал трактористом. Зарабатывал нормально, им с матерью хватало.
Как-то раз, возвращаясь под вечер с дальнего колхозного поля, он заметил впереди машину, плотно «севшую» в огромную лужу. Подъехав поближе, Гарин не без удовольствия признал в ней «семерку» районного военного комиссара Хайрулина. Майора из райвоенкомата недолюбливали многие. Кто за сволочной характер и план по призыву, который Хайрулин стремился выполнять любой ценой, не задумываясь, сколько горя он приносит в дома; кто за взятки, которые ярый «служитель Родины» тряс с родителей призывников и на которые, собственно, приобрел себе машину.
Майор, завидев знакомого тракториста, тут же начал вылезать из легковушки. Сашка злорадно ухмыльнулся, глядя, как ушли в грязь начищенные ботинки офицера. Выскочив на сухое место, Хайрулин стал отчаянно махать руками, приказывая Гарину остановиться. Но Сашка, не сбавляя скорости, промчался мимо. Может, это и сошло б ему с рук, да колесо трактора «Беларусь» ненароком ухнуло в колдобину, и майора обдало фонтаном грязи.
Через несколько дней почтальон сунул в калитку Гариных повестку о призыве на действительную срочную службу. Сашке к тому моменту стукнуло восемнадцать лет, но страна не имела никакого права призывать его в армию – так, по крайней мере, думал парень. Александр Гарин был единственным кормильцем матери-инвалида, а закон запрещает призывать таких на службу. Как уж там Хайрулин обошел правила, кого и где «подмазал» – это мог бы сказать только опытный юрист. Или следователь. А Сашка ничего не понимал ни в законах, ни в своих правах. Он попытался протестовать, но оставалось слишком мало времени, чтобы сделать что-то реальное, заручиться помощью грамотных специалистов. Хайрулин просто запугал парня, пообещал уголовное преследование, если тот не явится на сборный пункт в указанные сроки.
Так Александр Гарин оказался на действительной срочной службе. Как говорится, по просьбе районного военного комиссара, спели ему песню «You in the army now». В любой другой стране за такие шутки Хайрулина посадили бы на несколько лет, да еще грамотные юристы стребовали б с него огромную денежную сумму в качестве моральной компенсации. У нас, в России, майору все сошло с рук. Как сходит с рук сотням таких же майоров и подполковников.
Конечно, в части, куда попал молодой призывник, быстро разобрались, что закон нарушен. И, не желая вешать на себя статью (а такое запросто могло произойти!), командир учебного отряда тут же отдал приказ: готовить документы на увольнение парня с действительной срочной службы. От греха подальше! Однако, бюрократическая возня с документами растянулась примерно на три-четыре недели, и Сашка Гарин вернулся в родное село только через полтора месяца после того, как Хайрулин отомстил трактористу.
К тому моменту мать Александра Гарина стала совсем плоха – сильно перенервничала из-за единственного сына. За ней некому было присматривать, да и энтузиазм врачей сильно поугас, как только иссяк поток денег, что сын давал на лечение.
Дело закончилось больницей, двумя операциями подряд и долгами, за которые надо было срочно рассчитываться. Вот так Сашка и завербовался на Север – рабочим на буровую установку…
Дима, выслушав под стук колес всю эту историю, постеснялся рассказывать в ответ свою собственную. Лишь теперь он начал понимать, что ему здорово повезло; что у него, оказывается, было очень много, невероятно много… Да только он не умел этого ценить.
Второй сосед Дмитрия по каюте казался здесь еще более чужим, чем Клоков и Гарин, вместе взятые. С первого взгляда Дима приклеил к нему ярлык: «сумасшедший». Или священник? Не на своем месте…
Невысокий человечек с русыми волосами. Полный, словно его накачали изнутри велосипедным насосом. С округлым лицом и маленькими глазками, скрытыми под нависшими кустистыми бровями. Диме он совсем не понравился. Но, чуть поразмыслив над ситуацией, рыжеволосый паренек признал, что лучше уж путешествовать в одной каюте с тихим помешанным, чем, например, с верзилой, которого Салидзе назвал «Лишнев». Видимо, того отморозка звали Константин Лишнев. «Лишний, – подумал Дима. – Лишнев тут лишний».
Игра слов понравилась Клокову, и он усмехнулся. А потом с горечью подумал, что здесь некому оценить его остроумие. Даже те люди, с которыми Дима мог более-менее сносно общаться, были представителями совершенно другого круга. Александр Гарин – с восьмилетней школой за плечами и мыслями о том, как поскорее вернуть долг за лечение больной матери. И полоумный священник, лет сорока, который уже несколько часов подряд молился, глядя в темное, будто нарочно замазанное копотью стекло иллюминатора.
– А ведь оно не случайно затонировано, – вслух произнес Дима, продолжая развивать мысль.
Сразу вспомнилось, как их рысцой гнали по причалу, к кораблю, не давая возможности оглядеться, прочитать название корабля.
– Они не хотят, чтоб мы… – парень остановился.
То, что происходило, нравилось выпускнику питерского вуза все меньше и меньше.
– Забетонировано? – вяло поинтересовался Гарин. – Что забетонировано?
– Затонировано, – повторил Клоков и тут же понял: он не сможет растолковать трактористу из-под Казани, что имел в виду.
Священник продолжал молиться, не обратив никакого внимания на слова попутчика. Дима Клоков понял, что действовать придется самостоятельно. Для начала следовало проверить, правильно ли он догадался: покрыты ли копотью иллюминаторы и в двух других каютах?
В первой, самой большой, мужики по-прежнему резались в карты. С тех пор, как Дима заходил к ним, прошел час или два, но тут ничего не изменилось. Быть может, за столом поменялись игроки, кто-то перешел в зрители, но суть происходящего не поменялась ни на йоту: все тот же сленг, все тот же азарт. На вошедшего парня они не отреагировали; впрочем, Дима им долго не надоедал – бросив взгляд на иллюминаторы, убедился, что прав: и отсюда невозможно что-либо разглядеть за бортом.
Оставалась каюта «Салидзе, Лишнев и компания». Входить туда очень не хотелось, но Дима был упрям и любил доводить начатое до конца. Сердце заколотилось, как сумасшедшее, когда Клоков вошел и сразу же наткнулся на взгляд Лишнева.
«Да, с таким попутчиком – гляди в оба, чтоб самому не стать лишним. На борту или за бортом…», – Дима быстро перевел глаза на иллюминаторы – и здесь все то же самое. Черная копоть на стеклах. «Это уже система».
От Георгия Салидзе не ускользнули ни интерес Дмитрия к закопченным иллюминаторам, ни его усмешка.
– Что тебе, Клоков? – неприязненно спросил бригадир. – Вопросы какие?
– Скорее, ответы, – невольно копируя тон Салидзе, парировал Дима.
Что-либо объяснять он не планировал. Равно, как и задавать вопросы. Клоков уже понял, что никто, кроме Салидзе, ответов не знал, да и не интересовался ими. А Жора ничего объяснять не хотел.
– …Или у него нет таких инструкций, – пробормотал Дмитрий, возвращаясь в свою каюту.
Следовало накапливать информацию. По возможности незаметно, не привлекая внимания бригадира. А уж потом, когда появится основа для построения гипотез, тогда…
Но вскоре Диме Клокову стало не до гипотез и не до мыслей. Во второй половине дня началась качка, и парень пришел к выводу, что плохо приспособлен для «прогулок» по арктическому морю. До этого они втроем, с отцом и матерью, пересекали Черное море на небольшом прогулочном лайнере, ходили на пароме в Финляндию и Швецию по Балтийскому морю. Дима искренне считал, что у него с морской болезнью «все в порядке». В том смысле, что это – не его ахиллесова пята.
Баренцево море очень быстро убедило Клокова в обратном. Состояние дискомфорта поначалу не очень беспокоило Диму. Возможно, потому, что ощутимая качка появилась не сразу. Первые несколько часов морского путешествия прошли довольно тихо, и только теперь, ближе к вечеру, Клоков начал понимать, что желудок у него не на месте.
От ужина Дима отказался, к удивлению своих спутников. Однако вопросов никто задавать не стал, только черные пронзительные глаза Салидзе долго изучали парня. Дима забился в угол своей каюты, лег, но лучше не стало. Закрыв глаза, Клоков представлял, как судно взбирается на огромную гору. Потом, чуть повисев на вершине, начинает скользить обратно, в пропасть. Корабль делал все очень неторопливо, деловито, преодолевая милю за милей по Баренцеву морю. Куда-то к неведомой цели, до которой было еще черт-те сколько часов пути.
Труднее всего было ожидание. Вот корабль, взобравшись на вершину водяной горы, замирает на мгновение, готовясь начать движение вниз. Уже зная, что сейчас изменится вектор движения, ждешь этого, готовишься, чувствуешь – будет хуже. И, действительно, спустя миг, корабль переваливается через гребень, «клюет» носом. Начинается медленное, неторопливое скольжение к нижней точке. Где опять будет короткая пауза, а затем опять смена вектора движения, путь наверх. И так до бесконечности…
Дима плохо помнил, в какой момент качка умотала его настолько, что не осталось сил сопротивляться. Он даже не мог посмотреть на часы, когда, упираясь руками в стены, пополз в ватерклозет. Рвота не принесла облегчения. Корабль все так же нырял в пропасть и взбирался на горы. Спазмы выворачивали тело Клокова, он дрожащими руками хватался за стены маленькой кабинки, все отчетливее понимая, что до утра не доживет. «Остановите Землю, я сойду. Остановите Землю, я сойду», – вертелось в голове, словно бы пластинка заела на этой избитой, глупой фразе.
«Остановите Землю, я сойду…»
Все осталось в прошлом: университет, выпускные экзамены, дипломный проект, на который было убито столько нервов и сил. И сам диплом, полетевший в мусоропровод, и ссора с родителями – это жило в другом измерении, в котором нет и никогда не было Дмитрия Клокова. Маленький измученный человечек стоял на коленях возле отхожего места, трясущимися руками упираясь в грязный пол. Один. Посреди бесконечного океана, которому не было дела до надвигающейся смерти еще одного проигравшего схватку. Лузера…
– Их столько на дне, – прохрипел Дмитрий, в перерывах между приступами рвоты. – Одним больше, одним меньше. Ему нет дела… Сука.
– Кого «их»? – раздался за спиной тихий голос.
– Людей, – не открывая глаз, пробормотал Дмитрий.
– Совсем плохо, да? – чья-то мягкая ладонь легла на спину.
Клокову показалось, что в этот момент стало чуть легче. Сразу вспомнилось – так было в детстве, когда он тяжело болел. Метался по кровати с высокой температурой, а мама садилась рядом и клала руку на его лоб.
Сейчас рука скользнула на плечо, и это не была ладонь матери. Сил, чтобы говорить, не нашлось, а потому в ответ на заданный вопрос Дима только вяло кивнул.
– Терпи, пожалуйста, – произнес тот, кто стоял за спиной Димы. – Трудно. Очень трудно. У меня тоже было так в первый раз. Терпи. Испытания нам дает Бог, чтоб мы стали сильнее.
Клоков попытался засмеяться, но только зашелся в хриплом кашле, спазмы скрутили внутренности. Дмитрий догадался, что позади него – тот самый святоша, сумасшедший сосед по каюте.
– Возможно, Господь наказывает тебя за какие-то ошибки, – продолжил собеседник. – Возможно, ты причинил зло или боль кому-то из близких. Утешься тем, что сейчас ты страдаешь, но тем самым искупаешь свой грех…
– Мне стало легче от понимания этого! – со злостью выкрикнул Клоков, из последних сил отталкиваясь от пола.
Устоять на ногах он не смог – все кружилось: стены, лампочка на потолке, грязная дыра в полу ватерклозета. Колени подкосились, и Дима точно упал бы, если бы сильная рука не поддержала его.
– Часто бывает так, что помощь нужна не только на физическом уровне, но и на духовном, – пробормотал сосед по каюте, вытаскивая парня в коридор.
– Умру тут… – цепляясь за выступы стен дрожащими руками, прошептал Дима. – Прости, мама.
– Тебе на воздух надо. Погоди, сейчас поднимемся на палубу, станет легче…
Коридор раскачивался из стороны в сторону; святоша, тяжело дыша, тащил Диму вперед.
– Одышка у меня, – как-то смущенно, словно извиняясь, объяснил сосед по каюте.
Диму это ничуть не волновало. Как и многое другое. Он с трудом понял, что под ногами железные ступеньки. Попытался упираться в них, когда его поволокли наверх.
– Куда?! Стоять! – раздался за спиной властный голос. – Фокин, стоять!
Святоша тут же остановился и выпустил Клокова из рук. Диме было абсолютно безразлично, кто еще появился в коридоре. Схватившись за поручни, он начал сползать вниз, пока не ткнулся лбом в какую-то холодную железяку. Это принесло облегчение.
– Георгий, нашему коллеге очень плохо. Морская болезнь.
Здесь, на трапе, ведущем наверх, было чуть легче дышать, чем в каюте с задраенными иллюминаторами. Дима нашел в себе силы, чтобы открыть глаза. Его сосед по каюте – Фокин – стоял напротив Георгия Салидзе, что-то тихо объясняя бригадиру.
– Без моего разрешения никто не имеет права подниматься наверх! – холодно отрезал Салидзе.
– Так дай его! – тут же откликнулся Фокин, не обращая никакого внимания на резкий тон бригадира. – Вряд ли ты будешь рад, если потребуется вызывать медицинский вертолет, чтобы снять человека с борта судна.
Салидзе только оскалился в ответ. Фокин посмотрел на бригадира и вздрогнул. Дима закрыл глаза. Он, как и сосед по каюте, понял: никто не будет вызывать медицинский вертолет. Либо ты, Клоков, сможешь выдержать это, либо… На дне много неудачников, не сумевших найти место в жизни – наверху.
– Побойся Бога, Георгий! – тихо, но внушительно произнес Фокин. – Мы все отвечаем за свои поступки, перед…
– Оставь проповеди для таких, как он! – нетерпеливо перебил бригадир. – Не «лечи» меня, Святослав.
– Хорошо, – неожиданно легко согласился Фокин. И вдруг спросил Георгия: – Нанимали рабочих с запасом или точно в норму?
– Что? – растерялся Жора.
– Ну… – не сразу нашел нужные слова Святослав. – На любой буровой есть что-то вроде штатного расписания. Так? Полный комплект персонала, сколько должно быть. Набрали комплект?