Прошла пара недель после приезда Жоры из Светлого. Апрель кончился. Забушевал весенним, диким духом май. Свежая, ярко-зеленая листва радовала глаз. Стояла теплая, солнечная погода. На городских клумбах зацвели тюльпаны, крокусы и нарциссы. По случаю праздников народ, словно очнувшись от зимней спячки, резвился напропалую. Жора на время забыл о поисках сокровищ и тоже веселился. Музей был закрыт, и каникулярное время оказалось как нельзя кстати. Пару раз в составе теплой компании он выезжал за город на шашлыки, три денька провел на даче у родителей, где опять же имели место те же шашлыки. Наконец, устав от обжорства и пьянства, он, прихватив с собой металлоискатель, «вылез в поле», малость растрясти жирок. Местечко было присмотрено давно. Слева только что освободившаяся ото льда Москва-река, справа два пологих холма, похоже, древнее городище. Побродив по подсохшему пригорку часа три, он вернулся к стоявшему поодаль джипу и стал изучать находки, потихоньку очищая их от налипшей грязи и промывая в банке с водой. Ничего особенного: два серебряных полтинника, один – царствования Николая II, другой – советский, двадцать четвертого года, с кузнецом, полушка екатерининских времен, три копейки, тоже николаевские… Кроме монет, обнаружены также половинка медного нательного креста, медная же иконка с Николаем Угодником, из тех, что солдаты носили на шее вместе с крестом, три красноармейские пуговицы и обломок штыка от винтовки Мосина. Хлам, который не стоит и сотни рублей. Однако какое удовольствие он получил. Вокруг – ни души, жарко припекает солнышко, над головой заливаются жаворонки… В наушниках попискивает прерывистый сигнал, и вдруг тон звука повышается. Находка?! Так и есть. И не беда, что она копеечная. Важен сам факт!
Праздничные деньки миновали, пора было браться за подготовительную и исследовательскую работу. Итак, Главацкий и Трофимов… Наверное, сначала следует посетить Константина Сергеевича.
Профессор проживал в районе Таганской площади в монументальном доме сталинской постройки, неподалеку от знаменитого театра, а главное, от магазина «Нумизмат», места сборища московских и иногородних коллекционеров монет, в среде которых пользовался заслуженной известностью. Жора время от времени обращался к нему за консультациями. Насобирает под Рязанью или Ярославлем разномастной «чешуи» по полям и тащит к Главацкому. Что-то, случается, и продаст. Правда, за копейки, больше для поддержания добрых отношений. Днем он позвонил Константину Сергеевичу, договорился о встрече, потом прихватил из музейного фонда десятка четыре древнерусских монеток и вечером направился в гости.
Открыл сам Главацкий. Увидев Жору, он кривовато улыбнулся и почему-то потер руки. Этот непроизвольный жест Жора приметил давно. Свидетельствовал он, видимо, о некоем предвкушении. Так малый ребенок, увидев ярко раскрашенную коробку, непроизвольно сует в рот палец, воображая лакомство.
– Проходите, проходите, мой молодой друг, – приветливо сказал профессор. – Всегда рад вас видеть. Принесли чего-нибудь? – с детской нетерпеливостью спросил он еще в передней.
– Есть немножко, – сообщил Жора, вытащил из кармана полиэтиленовый пакетик и потряс им перед длинным, хрящеватым носом Главацкого.
– Маня, чаю! – крикнул профессор куда-то в глубь просторной квартиры и потащил Жору за собой.
Кабинет Главацкого выглядел именно так, как и представлял себе Жора логово ученого-педанта старого закала. Темные обои, темные книжные стеллажи с рядами темных книжных корешков. На одной из стен висела большая картина в поблескивающей тусклым золотом раме, но что на ней изображено, Жора никогда толком разобрать не мог. Не то перед ним красовался пейзаж Главного Кавказского хребта в тот момент, когда последний луч заходящего солнца освещает вершину Эльбруса, не то сцена допроса коммунистов, попавших в лапы к белым, не то копия творения польского мастера Яна Матейко, изображавшая королевского шута Станчика, пребывающего в глубокой задумчивости. На картине доминировали багрово-красные тона, слегка оттененные фиолетово-черными.
Вообще в комнате, хотя на улице еще не стемнело, царил глубокий мрак. Лишь монументальная настольная лампа с зеленым абажуром бросала узкий конус света на заваленный книгами и брошюрами письменный стол.
Степенно вошла профессорская жена. Поздоровалась, поставила на стол поднос с двумя стаканами темно-янтарного чая в серебряных подстаканниках, вазочкой с печеньем и так же степенно удалилась.
– Ну, показывайте! – потребовал профессор, устроился подле лампы и взял в руки увеличительное стекло. На зеленое сукно перед ним легла горстка крохотных, самая крупная не больше ногтя указательного пальца, монеток неправильной формы, называемых в нумизматическом народе чешуей. Главацкий, священнодействуя, разложил их рядами. Чувствовалось: возня с монетками доставляет ему огромное удовольствие.
– Так, приступим… – бормотал он себе под нос. – Ага… Михаил Федорович, еще Михаил Федорович, снова Михаил, только поздний, Иван Великий, еще Иван… опять Иван, дореформенный. А это что? Кажется, Второе ополчение. Петр, Петр…
– А скажите, Константин Сергеевич, – осторожно начал Жора, – какие славянские племена жили на территории… – он назвал область, в которой находился Светлый.
– Какой век вы подразумеваете, молодой человек? – не отрываясь от своего занятия, спросил Главацкий.
– Ну, скажем, десятый.
– Кривичи, вятичи… а кроме славян, балты обитали в тех местах. А, собственно, почему вас это интересует? Монеты оттуда?
– А вот, Константин Сергеевич, как вы считаете: могли там быть языческие капища?
Главацкий хмыкнул:
– Ну, разумеется. Там, где жили славяне, всюду имелись места поклонения богам. К сожалению, от них ничего не осталось, поскольку устроены они были довольно примитивно и представляли собой, как правило, круглую площадку, по окружности которой стояли вкопанные в землю деревянные идолы, а меж ними постоянно горели костры. Так, во всяком случае, выглядит новгородский раскоп, по сути, единственного достоверно известного святилища в Перыни, на основании которого проведена его реконструкция. Предположительно святилище в Перыни посвящено Перуну, хотя, возможно, на этом месте поклонялись и приносили жертвы и другим богам. Потом, когда на Руси победило христианство, святилище было уничтожено, идолы свергнуты, а сама площадка перекопана. Надо думать, подобным же образом поступили и в других местах.
– А вот Чернобог…
– Что «Чернобог»?
– Известны ли его капища?
– Увы, нет. Якобы имелось где-то под Черниговом. Но это только догадки. Арабский путешественник Масуди в своей книге упоминает о месте, где молились черному богу. Вообще-то Чернобог – олицетворение зла, и поклонялись ему в глухих местах, в чащобах, на старых курганах, погостах…
– И что же, существовали жрецы Чернобога?
– Очевидно. Возможно, не только жрецы, а и посвященные. Нечто вроде тайного общества. В «Славянской хронике» Гельмольда описан некий ритуал. По кругу пускают чашу с брагой и произносят заклинания от имени Белобога и Чернобога. Два этих бога всегда идут рука об руку, как и вообще добро и зло.
Главацкий настолько заинтересовался разговором, что даже прекратил разбирать монеты.
– В Велесовой книге как будто встречаются упоминания о Чернобоге, – заметил Жора.
– Только, пожалуйста, не цитируйте Велесову книгу, – молящим тоном произнес профессор. – Это – стопроцентная подделка, и ссылаться на нее – дурной тон.
Разговор на время прекратился. Жора обдумывал услышанное, а Главацкий продолжил копаться в монетах. Время от времени он издавал нечленораздельное восклицание или бросал несколько одному ему понятных фраз.
– Скажите, профессор, можете ли вы себе представить капище Чернобога на территории нынешней N-ской области?
– Почему бы и нет? – отозвался Главацкий. – Раз там жили славяне, да в придачу и балты… А где конкретно находилось, по-вашему, это капище?
– Была такая деревушка Лиходеевка…
– Лиходеевка? Странное название. Как будто указывает на некое преступление. Лиходей – значит, злодей. Разбойников иногда звали лиходеями.
– Вам раньше не приходилось слышать это название?
– Увы. Нужно вам сказать, молодой человек, что таких Лиходеевок на Святой Руси – пруд пруди. Чем глуше места, тем скорее там можно отыскать нечто темное, лохматое, заскорузлое. Особенно таких гнезд много на Севере. Там, видите ли, постоянно кто-нибудь скрывался. То язычники, то раскольники, то еще какие-то диссиденты.
Дальше продолжать разговор не имело смысла. Профессор еще с полчаса перебирал монеты, а Жора нехотя отхлебывал остывший чай и пытался разобрать, что же изображено на висящей напротив картине. Расстались они довольные друг другом. Главацкий хоть и не нашел ничего для себя нового, но получил удовольствие, а Жора, пускай и не прояснил ситуацию, однако понял, что находится на верном пути.
Следующим на очереди был Иван Петрович Трофимов.
Трофимов проживал на задворках мегаполиса, за Кольцевой дорогой, в небольшом, но ухоженном домике, представлявшем собой помесь дачи и жилого сельского дома. Домишко хоть был построен еще до революции и вид имел ветхий, однако казался таковым лишь на первый взгляд. Здесь было все, в чем нуждается цивилизованный человека, а именно: электричество, газ и теплый туалет. Пенсионер Трофимов вместе с женой обитал в доме круглый год. Еще в доме проживали две собаки: спаниель Граф, немолодой, но чрезвычайно глупый и навязчивый пес, и беспородный кобелек Маврик, небольшой, угольно-черный и полный достоинства. Стационарного телефона в доме не было, но у Трофимова имелся сотовый. Жора быстро договорился о встрече, по голосу хозяина почувствовав, что ему обрадовались, прихватил бутылку коньяка и торт и отправился в гости.
При доме имелся довольно большой участок, засаженный плодовыми деревьями, в основном яблонями. Теперь они начинали понемногу распускаться и были словно окутаны белым пухом. Чуть поодаль от дома, рядом со старой бочкой, наполненной водой, стоял массивный, но несколько рассохшийся дубовый стол, а перед ним пара плетеных кресел. В одном сидел хозяин и перебирал рыболовные снасти – пестрые, поблескивающие под лучами солнца блесны. Увидев Жору, он расцвел в улыбке, поднялся и протянул руку.
Трофимов, в отличие от Главацкого, вовсе не походил на ученого. Он был невысок, коренаст, физиономию имел самую простецкую и скорее напоминал старого работягу, ныне пребывающего на покое.
Жора поставил на стол коньяк и коробку с тортом. Тут же появилась хозяйка, дама на вид весьма интеллигентная, и без лишних разговоров принесла рюмки, закуску: колбасу, сыр, нарезанный лимон…
– Я за рулем, – сообщил Жора, – поэтому – только чай.
– Ну, как знаешь, – отозвался Трофимов, – а я, брат, охотно выпью рюмашку, другую. Давненько, знаешь ли, не употреблял. – Он наполнил и тут же проглотил свою рюмку. – На рыбалку, понимаешь, собрался. Тут в окрестностях имеется одно озерцо, даже скорее пруд… Вот туда и двину. На щуку! Хотя весенний жор уже, пожалуй, кончился, но попробовать все равно стоит. А ты с чем пожаловал?
– Консультация нужна, Иван Петрович.
– Ну-ну, выкладывай.
– Не слыхали ли вы такое название – Лиходеевка?
– Лиходеевка? Это что же, речка, что ли?
– Да нет, не речка. Деревня так называлась.
– Ага. Деревня. А где она, позволь узнать, находится?
– Уже нигде. Застроили. А раньше располагалась в N-ской области. Маленькая такая деревушка…
– Так-так. И что там, в этой Лиходеевке?
– Да кладбище старое.
– Ага-ага. Кладбище… Лиходеевка. Погоди. Кладбище! Как будто нечто всплывает. Из глубин, так сказать, памяти. Лиходеевка… Нужно еще рюмаху проглотить. Эй, Манюня?! – позвал он жену. – Иди выпей со мной. За гостя нашего. Давай, Манюня, не кочевряжься. – Жена вовсе не протестовала. Она маленькими глотками выпила свой коньяк, потом вновь удалилась, но вскоре вернулась с кипящим чайником и тарелками, нарезала торт и придвинула синюю с золотом чашку к Жоре.
– Ты, Манюня, никогда не слышала про такую деревню – Лиходеевку? – спросил Трофимов.
Жена отрицательно покачала головой и принялась за торт.
– А я вот слышал, да вспомнить не могу, при каких обстоятельствах.
– Я и у профессора Главацкого побывал, – сообщил Жора. – Консультировался с ним.
– А, у Константина Сергеевича… Как поживает старик? Все «вшей» собирает? Это я так монетки эти древнерусские называю. Как Петр Великий. Он эту мелочь вошками величал, с большой, знаешь ли, неприязнью. Понимал, зараза, что государство начинается с денег. Какие у вас деньги, таков и вес в цивилизованном мире. При нем ведь начали полновесную монету чеканить… Да ты знаешь. Значит, профессор Главацкий пребывает в добром здравии. Ну и слава богу. Постой, постой… Профессор, профессор?.. Профессор – Лиходеевка – кладбище! Ага, вспомнил! Мучительная работа мозговых извилин увенчалась успехом. Каково! А все – коньяк! Расширяет, зараза, сосуды! Давай-ка я еще одну замахну. Под чаек-кипяток. Может, и ты, а, Жорик? Рюмашку всего, а?.. Ну ладно, как знаешь.
Так вот, – переведя дыхание и прожевав дольку лимона, начал Трофимов. – Был у меня эдак году в пятьдесят восьмом один знакомец. Некий Струмс. Профессор Струмс. Чем он конкретно занимался, не ведаю. Только знаю – чем-то секретным. Не космосом, не ракетами там всякими и даже не бактериями. Чем-то еще более хитрым. Думаю, парапсихологией или чем-то вроде того. Знаешь: телепатия, телекинез, разные там ноль-перемещения. И эти… их сейчас называют биороботами, или репликантами. А скорешились мы следующим образом. Он, как вот ты, пожаловал ко мне за консультацией. Про темные стороны языческих верований у славян. Ну, там Триглав, Марена, Чернобог…
– Да ну?! – не поверил Жора.
– Вот тебе и ну! Веселый такой дядька, улыбчивый… Кругленький, как бильярдный шар, и такой же твердый. Как-то обмолвился: на древнем погосте испокон веку существует вроде бы секта поклонников Чернобога. Или, проще говоря, Сатаны. Представляешь?! Страна уверенной поступью движется к коммунизму, на полях взрастает заморская диковина – кукуруза, спутники запускаем, а тут вдруг язычники, сатанисты, Чернобог… Впрочем, на Руси во все века сектантов хватало. А сейчас тем более. Однажды пригласил меня в некий институт. Заметь, с самым обыкновенным названием. Нечто вроде Институт биологической селекции или Институт селекционной биологии. Ну, неважно. Вот там я с ним по-настоящему и разговорился. Этот Струмс попросил меня подготовить пояснительную записку касаемо этих славянских божеств…
В этот момент шустрый спаниель с ходу вскочил на стол, схватил кусок колбасы и был таков.
– Вот гад! – закричал Трофимов. – Вот подлец! Манюня, лови его, сукина сына! Он эдакие выходки частенько устраивает. Маврик, хватай Графа!
Дворняжка с лаем бросилась за спаниелем, и сад тут же наполнился звонким лаем и визгом.
– Так вот, – как ни в чем не бывало продолжил Трофимов. – Я записку, конечно же, смастрячил, вручил этому Струмсу, потом осторожно так спрашиваю: а на кой, мол, вам эти сведения? Это, отвечает, государственная тайна. А сам смеется. Еще пару раз мы с ним встречались, и только в конце он объяснил мне, в чем, собственно, дело. Сейчас, говорит, проверяю одну весьма интересную для моей работы информацию о некой деревеньке Лиходеевке. Будто там существует некое кладбище, сохранившееся с незапамятных времен. Существенно то, что похороненные на этом кладбище люди как бы воскресают. То есть как?! – не поверил я. А так. По прошествии какого-то времени с ними происходят определенные биологические изменения. Тела их не то мумифицируются, не то превращаются в жировоск. Но не это главное. Они сохраняют способность передвигаться и даже некие начатки разума.