Костя попробовал перекатиться на бок, чтобы видеть хоть что-нибудь. С третьей или четвертой попытки Малышеву удалось повернуться к разговаривающим, но вместо них он оказался лицом к лицу с еще одним связанным человеком. Вид его серьезно подорвал веру Кости в реальность происходящего.
На расстоянии вытянутой руки лежал красноармеец в потертом зимнем кожухе и шапке-ушанке. Загорелое обветренное крестьянское лицо, крепкие руки с обкусанными ногтями, стянутые кожаными путами на груди, и автоматный магазин времен Второй мировой рядом выглядели до крайности необычно и как бы даже немного потусторонне. Особенно потрясло Костю то, что затертый кожух красноармейца (это летом-то!) совсем не выглядел маскарадным костюмом.
«Ерунда какая-то, – пронеслось в голове. – Кино, что ли? Да я, наверное, в декорации влез какие-то. – Мозг старательно искал логические объяснения случившемуся. – Вылез через скалу в декорации, надумал секту себе – и пистолетом размахивать. Меня и бахнули по башке, чтобы не навредил кому. И пистолет забрали… И связали… на всякий случай, наверное».
Версия выглядела логичной.
Помутнение прошло. Сквозь дырки в потолке пробивались солнечные лучики. Пора было выбираться из этой ситуации и доказывать киношникам, что Костик – не обкурившийся дурик с волыной за пазухой.
Он постарался привлечь внимание.
– Эй, люди! Эй!! Я вас слышу. Подойдите сюда!
Звуки ударов прекратились.
Кто-то приблизился к Косте и рывком перевернул на спину.
Фотограф поперхнулся. За грудки его держало зеленокожее чудовище с мордой бабуина и красными безумными глазами. Клыки торчали из-за нижней губы.
– Ты х-хаво назвал людем, человек? – просипело создание, роняя на лицо Малышеву слюну.
В горле вопрошаемого мгновенно пересохло. Надо было что-то ответить, тем более что и чудовище замерло в ожидании, однако изо рта человека вырвался только нечленораздельный сип.
Костя начал вырываться, но тварь держала его крепко. Существо, походившее на гибрида обезьяны и персонажа « War Crafts», придвинуло морду ближе к Малышеву и, обдавая при каждом слове волной смрада из пасти, начало медленно повторять вопрос:
– Хаво ты людем назвал, чело… – Но договорить оно не успело. Из глубины зала раздался повелительный окрик, и чудище послушно отпустило Костю.
Спустя мгновение к замершему фотографу подошло еще одно странное существо. Будто вышедший из сказок не то волхв, не то друид. Низкого роста, сухощавый старичок в белом до пят балахоне из грубоватой холщовой ткани, подпоясанный наборным ремнем и с клюкой в руке.
– Ты-то будешь отвечать, воин? – Старичок задавал вопросы на довольно правильном русском, слегка растягивая слова, как эстонцы или латыши.
Малышев затравленно перевел взгляд с чудовища на волхва и кивнул головой.
– Хорошо, – удовлетворенно улыбнулся старичок. Сухие руки перехватили поудобней посох. – Ответь мне, воин, приходили ли на твою землю боги с небес? Может, ты слышал что-нибудь в легендах? Может, люди со звезд спускались к вам?
«Псих какой-то», – пронеслось в голове Константина. Происходящее явно не хотело входить в понятные рамки реальности и продолжало издеваться над нестойкой психикой горожанина.
– Где я и кто вы? – вместо ответа просипел он.
Старичок укоризненно по-доброму покачал головой.
– Это неправильный ответ. – Волхв слегка шевельнул кистью руки, и зеленокожее чудище, осклабившись, начало пинать Малышева в живот.
Уже второй удар попал в солнечное сплетение, и парень согнулся пополам от боли. Старичок остановил чудище и повторил вопрос:
– Были ли к вам визиты богов со звезд, воин? Может, вы сами начали летать к звездам?
Откашлявшись, Костя быстро замотал головой:
– Я скажу, скажу. Было, были. Прилетали, Малдер не даст соврать. И сами мы летали, только пока не дальше Луны. – Он перевернулся и посмотрел на заинтересованного старичка. – Только не бейте больше и скажите, где я?
Чудище попробовало опять начать бить связанного, но волхв придержал его. Медленно он обошел вокруг Малышева. Задумчиво причмокивая, кивнул и что-то сказал чудищу. То обиженно мяукнуло в ответ. Старичок повторил приказ уже громче, и монстра как ветром сдуло. Волхв опустился на корточки возле Кости:
– Расскажи мне, что ты знаешь о полетах к Луне.
Малышев понял, что пересказом «Икс-файлс» уже не обойтись. Память услужливо выдало фамилию Армстронга и историческую фразу о «маленьком шаге для человека, но большом прыжке для человечества». Но ерничать не тянуло, а факты поконкретней что-то не всплывали. Насчет того, где он и кто такие этот старичок с чудищем, Костя решил не спрашивать до поры до времени.
Слегка запинаясь, путая имена и даты, он за двадцать минут популярно пересказал историю космонавтики в СССР и США, отметил, весьма приблизительно, основные даты в освоении ближнего космоса и рассказал о планах путешествия на Марс.
Старичок выслушал его молча. Когда связанный фоторепортер закончил, разочарованно покачал головой:
– Это все не то, воин. – Волхв собирался с мыслями. – Скажи, были ли контакты у вас с другими людьми со звезд? Прилетельцев?
Теперь задумался Костя. Пересказывать байки дедку не хотелось. Не выглядел дедок с цепным Франкенштейном добрым свихнувшимся уфологом. Зато очень походил, строго говоря, на законченного психа и, судя по неестественно вытянутым зрачкам, изрядного наркомана, а может, даже и убийцу фотографов и красноармейцев.
Малышев начал издалека:
– Есть люди, которые говорят, что встречались с людьми с других планет и других звезд.
Старичок заинтересованно придвинулся. Но дослушать историю создания обществ поиска контактов со внеземными цивилизациями ему не дали. Юркий паренек, на вид пятнадцати-шестнадцати годков, позвякивая черненой кольчугой и длинным мечом, подбежал со спины волхва и взволнованно затараторил что-то. Говорил он неожиданно баритоном.
Связанному Косте не было видно лица прибежавшего, но эмоции на лице старичка менялись, как картинки. Видно, случилось что-то не очень приятное.
Волхв повернулся к Малышеву и удрученно крякнул:
– Плохо, что не удастся нам поговорить, воин. – Старичок покачал головой. – Ты начал рассказывать действительно интересные вещи.
Волхв задумчиво пошлепал губами и, приняв какое-то решение, встал:
– Прощай, воин.
Костя проводил глазами волхва, услышал, как хлопнула далекая дверь, и перевел взгляд на паренька в кольчуге. Оказалось, что это никакой не подросток, а взрослый мужичок невысокого роста с широкой грудью, крепкими руками, хотя и очень тонкими ногами.
Лицо воина было гладко выбрито и очень серьезно. После ухода старичка он быстро, молча осмотрел карманы и пояс Кости. После чего все с тем же серьезным выражением лица достал из ножен на поясе короткий кинжал и нагнулся к лежащему.
– Ты что делать собрался? – Костя не был уверен, что услышит ответ, но не задать вопрос не мог.
Вместо ответа мужичок коротко взмахнул рукой, всаживая кинжал в грудь Кости. Все выглядело настолько обыденно, что тот даже не успел испугаться или среагировать как-то иначе. За него это сделали другие.
За долю секунды, которая отделяла отточенное лезвие от груди фотографа, кто-то молча обрушился на спину мужичка, свалив его с ног. Костя закрутился юлой и перевернулся.
На полу, извиваясь, душили друг друга неудавшийся убийца и связанный красноармеец. Симпатии Малышева, учитывая сложившуюся ситуацию, были однозначны. Улучив момент, когда голова удушаемого, но размахивающего кинжалом тонконогого воина оказалась поблизости, он со всей силы врезал по ней связанными ногами. Обладатель кольчуги обмяк и затих.
Красноармеец, шумно дыша, откатился в сторону, для верности напоследок двинув противника головой об пол.
Теперь они с Костей рассматривали друг друга.
Красноармеец заговорил первым. Медленно выговаривая слова, как будто обращаясь к больному или слабоумному, он произнес, ткнув себя кулаком в грудь:
– Захар. Пригодько. Рот-фронт. СССР, – и ожидающе замолк.
Костя, подумав секунду, ответил:
– Костя. Малышев. Москва. Россия, – и тоже замолк.
Реакция красноармейца, которого, по-видимому, звали Захар, была понятной.
– Бля. – Захар выдохнул. – А финны где? Ты что – тоже из окруженцев?
Костя отрицательно замотал головой:
– Я из фотографов.
Захар нашарил кинжал стражника и деловито разрезал кожаные путы на своих ногах.
– Зря ты сюда полез, фотограф. Фотографировал бы себе деток да стройки пятилетки. А на войне воевать надо, а не с камерой промеж окопов шастать. Как к финнам попал?
Костя задумался. Вопрос был произнесен на чистом русском, но смысл немного ускользал.
– К каким финнам? – осмелился он на встречный вопрос.
Захар, порезав путы на своих ногах, деловито освободил собственные руки и присел к Косте.
– К каким-каким… К пособникам мирового капитализма и угнетателям трудового финского народа. К клике Маннергейма[21].
Уверенности в словах Захара не было ни на грош. Видимо, и на него окружающая обстановка действовала. Костя, робко посматривая на кинжал в руках явно сдвинутого красноармейца, возразил:
– Так кончилась война-то. Давно.
Красноармеец смутился:
– Как кончилась? Вчера еще ж наших из-под Раате тур… – Он запнулся. – Мы, эта-а-а… отошли на перегруппировку сил для дальнейшего удара.
Костю серьезно расстраивала ситуация, в которой он уже со вторым человеком разговаривал связанным.
– Солдат, ты мне руки и ноги развяжи. А то, не ровен час, налетят кореша этого недомерка и нас с тобой в капусту покрошат.
Будто почувствовав, что разговор пошел о нем, стражник начал подавать признаки жизни. Захар нагнулся к нему с кинжалом, но Костя его остановил:
– Погоди. Ты что, Захар, про языка не слыхал? Ни ты, ни я не знаем, где мы и кто вокруг. Не похожи эти ребятки на белофиннов. Да и война лет пятьдесят как кончилась.
Захар стукнул по лбу стражника рукояткой кинжала и, недобро хмурясь, повернулся к Константину:
– Ты путаешь что-то, фотограф. Война идет. А закончится она тогда, когда мы Хильсинки, или как их там, тамошние возьмем и освободим угнетенный финский народ из лап капиталистов и кулаков-эксплуататоров.
Тем не менее Захар хватко разрезал путы на ногах и руках Малышева. Тот благодарно посмотрел на Захара и начал растирать руки.
– Бог с тобой, солдат. Война с финнами, так с финнами. Правда, когда я родился, мы уже почти лет тридцать как и финнов, и немцев, и японцев, мать их, победили.
Костя массировал ступни, восстанавливая кровообращение.
Захар сидел напротив, разглядывая одежду и ботинки Малышева.
– Слышь, фотограф. А ты, часом, не из контры будешь? Чтой-то одежка на тебе ненашенская.
Костя быстро отодвинулся от красноармейца.
– Я тебе, Захар, сейчас одну новость скажу, но ты на меня с ножом не кидайся, лады?
Захар подумал и мотнул головой:
– Лады, фотограф. Давай политинформацию.
Костя тщательно подбирал слова.
– Видишь ли, Захар. Война, про которую ты говоришь, между финнами и СССР закончилась больше пятидесяти лет назад. И мы, СССР, победили.
Захар хмыкнул:
– Еще б мы не победили. Только это ты ошибаешься, фотограф. Война идет. Как она могла закончиться пятьдесят лет назад, когда я еще вчера от этих самых финнов дра… отсту… перегруппировывался.
Костя начал по-другому:
– Как по-твоему, Захар, который сейчас год идет?
Пригодько замолчал, посмотрел в потолок, пошевелил губами и ответил:
– Одна тысяча девятьсот тридцать девятый от рожд… Просто одна тысяча девятьсот тридцать девятый. Декабрь месяц.
– Во-от, – удовлетворенно произнес Константин. – А я родился в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году. Ну-у? Понимаешь?
Красноармеец насупился и поиграл кинжалом.
– Что ну? Дурак ты или блаженный. По-твоему, так и товарищ Сталин Иосиф Виссарионович – не генеральный секретарь?
– Так я о чем, – радостно загомонил Малышев. – Помер Сталин твой, лет уже как сорок.
– Ты говори-говори, да не заговаривайся. – Захар явно начал выходить из себя. – Ты сейчас такое сказал, что, будь мы на большой земле, тебя б… сам знаешь куда забрали.
Захар поскреб голову.
– Не то ты говоришь, парень. Но ты хоть из русских. А этот… – Захар пнул ногой бессознательного стражника. – Хрен его знает, чей. Может, и не финн.
Костя улыбнулся, осознавая, что до Пригодько начало доходить хоть что-то. Но Захар продолжил:
– Может, это немец или франкист какой.
Этот разговор прервал протяжный стон, раздавшийся в углу зала.
Переглянувшись, они поднялись на ноги и пошли на звук. Вскоре наткнулись еще на одного связанного. Гладко выбритый невысокий сухощавый мужчина средних лет с нехарактерными для блондина восточными скулами лица, одетый в шорты и старомодный френч с короткими рукавами, был связан так же, как и недавно они. Блондин слегка постанывал, крутился и явно собирался очнуться. Пригодько по-дружески пнул связанного, и тот открыл глаза. Сказать, что в них при виде красноармейца и фотографа появилось изумление, значит не сказать ничего. После попытки осмыслить увиденное у него перехватило дыхание.
Молчание нарушил Захар:
– Тебя как зовут, мил человек?
Блуждающий взгляд связанного блондина остановился на Косте, потом медленно перешел на Захара. Губы с трудом открылись, и узник просипел по-русски:
– Где я?
Захар улыбнулся.
– Мы вот с этим товарищем поспорили. Он утверждает, что освобождение финского народа закончилось пятьдесят лет назад, а я говорю, что война с белофиннами идет сейчас. Рассуди ты нас, мил человек.
Связанный перевел взгляд с Кости на Захара и мотнул головой:
– Бред какой-то. Зачем России воевать с собственной губернией? Кто меня связал и кто вы?
Малышев взъерошил волосы, повернулся к красноармейцу:
– Захар, я начинаю понимать. – Он еще раз осмотрел одежду Пригодько и связанного человека. – Захар, который, ты сказал, сейчас год идет, по-твоему?
Красноармеец хмыкнул:
– Как какой? Одна тысяча тридцать девятый. То есть одна тысяча девятьсот тридцать девятый.
– Вот, а по-моему, одна тысяча девятьсот девяносто девятый. – Он обернулся к связанному: – А по-вашему, какой сейчас год?
Связанный блондин покачал головой, отгоняя что-то, даже попробовал взмахнуть рукой.
– Бред какой-то. – Русский язык связанного был безупречен. – Одна тысяча девятьсот шестой от Рождества Христова. – Да впрочем, что случилось? Вы из людей Калугумбея?
Блондин огляделся и попробовал приподняться.
– Где студенты? Горовой? Где моя статуя?
Слово «статуя» одинаково подействовала на остальных участников разговора.
Захар посмотрел сначала на Костю, тот на него, оба – на связанного блондина.
– Точно. Статуя… Баба в тряпках. Я до нее дотронулся… – Рука Захара дернулась ко лбу, но вовремя остановилась. – Бесовщина.
Костя замотал головой:
– Я тоже за палку какой-то богини схватился. Только ерунда это.
Блондин затряс связанными руками:
– Что ерунда? Где студенты? Кто вы такие и почему я связан? Статуя – собственность Императорского географического общества, и за нее вы ответите. – Он, не прекращая, крутил головой. – Где Горовой? И развяжите меня, в конце-то концов.
Красноармеец почесал затылок:
– Ладно. Русский человек, по всему видно.
Связанный блондин выдал длинную тираду из сквернословии.
Захар нагнулся к нему и разрезал веревки.
– Русский, и то помощь. А контра ты или, допустим, из пролетариев, так это опосля завсегда выяснить можно.
Костя уже начал выкладывать в уме частички мозаики. Выглядело пока все достаточно абсурдно и ненаучно, но не абсурдней зеленокожих страшил и связанного красноармейца, думающего, что он находится в тридцать девятом. Когда закончилось освобождение блондина от пут, Малышев осмелился, как говорится, вынести версию на рассмотрение: