Возрастающее значение его второго сына Эрнста-Иоганна при дворе овдовевшей герцогини Анны Иоанновны Курляндской, впоследствии русской императрицы, было поворотным пунктом в счастливой перемене судьбы всей фамилии Биронов. Тогда-то отец и трое его сыновей удачно изменили свою фамилию и из Бюренов (Buhren) сделались Биронами (Biron). Вместе с тем они приняли и герб этой знаменитой во Франции фамилии.
Сыновей у Карла Бирона было трое: Карл, Эрнст-Иоганн и Густав.
Эрнст-Иоганн Бирон, второй сын Карла Бирона, родился 12 января 1690 года. Он и его братья получили в доме отца очень посредственное воспитание. Чтобы восполнить его до некоторой степени, Эрнст Бирон, хотя и малоподготовленный, отправился в Кенигсберг. Прослушав там университетский курс, он поехал в Петербург с целью отыскать себе место, но не нашел такого, которым могло бы удовлетвориться его честолюбие. Он просился в камер-юнкеры при дворе цесаревича Алексея, сына Петра I, и ему было отказано в этом с презрительным замечанием, что он слишком низкого происхождения. Эрнст-Иоганн возвратился в Митаву, где его искание места имело больший успех. Овдовевшая герцогиня Анна Курляндская назначила его в 1720 году своим камер-юнкером. Так как он был очень красив, то вскоре она избрала его в свои любимцы. Соблюдавшая в своей жизни строгое приличие, герцогиня настояла, чтобы Эрнст-Иоганн Бирон женился.
Исполнение этого плана герцогини Анны встретило большие затруднения. Богатые курляндские дворяне не желали принимать в семью человека без имени. Наконец один дворянин согласился на это. Это был Вильгельм фон Трот, прозванный Трейденом, человек очень хорошей фамилии, но бывший в крайне стесненных обстоятельствах. Он выдал за Эрнста Бирона свою дочь, девятнадцатилетнюю Бенигну Готлибу. Свадьба состоялась в 1722 году.
Таким образом, это желание герцогини было исполнено, но зато другое – видеть своего любимца местным дворянином, чего и сам Бирон сильно добивался, не увенчалось успехом в бытность Анны Иоанновны герцогиней Курляндской. Высокое во всем другом значение герцогини разбивалось о стойкость курляндского дворянства, защищавшего свои права.
Позже, когда Анна Иоанновна вступила на русский престол, дворянство это раскаялось в своем упрямстве – оно само предложило Бирону дворянские права, и он был настолько любезен, что принял это предложение.
В 1726 году жившие еще в Курляндии Анна и Бирон ездили в Россию, где тогда царствовала Екатерина I. Главным поводом поездки были частные дела герцогини, которые Меншиков старался запутать.
Благодаря добрым советам своего любимца, эта поездка для Анны Иоанновны была очень удачна. Впрочем, герцогиня недолго оставалась при русском дворе: малое внимание, оказанное Бирону, заставило ее ускорить свой отъезд в Митаву.
В 1730 году Анна Иоанновна была избрана в императрицы России, и Бирон тотчас же достиг высших почестей. Он начал с того, что сделался камергером, вскоре немецкий император возвел его в графское достоинство; потом он стал обер-камергером и кавалером ордена святого Андрея. За этим последовали знаки отличия от различных дворов, бывших в союзе с русским. Тогда-то Бирон сделался известен Европе и главе дома, фамилию которого присвоил себе. Герцог Бирон написал лже-Бирону письмо и просил его уведомить, каким образом он имеет честь находиться с ним в родстве. Русский Бирон понял насмешливый тон запроса и вышел из затруднения, вовсе не ответив на письмо. Но, казалось, все сговорились проявить максимум низости для увеличения гордыни этого человека.
После того как Эрнст-Иоганн стал герцогом Курляндии, герцог Бирон прислал в Россию кавалера своего маленького двора с поздравлением своего родственника. Подкупами и интригами русский двор довел дело до того, что в 1737 году, когда вымер род Кетлера, курляндские дворяне сочли за честь избрать в герцоги того, которого они десять лет тому назад не пожелали признать даже только равным себе.
В 1739 году новый герцог получил инвеституру на свою землю через депутацию в Варшаве, у трона короля. В июле того же года германский император, по собственному побуждению, прислал герцогу диплом на титул светлейшего. Гордый Бирон долго не отвечал императору, находя, что этот диплом должен был быть изготовлен гораздо ранее. Таким образом, приобретя небольшие верховные права, Бирон достиг наивысшего ранга среди русских государственных сановников. Его власть в России тоже достигла высшей степени. Его богатство росло ежедневно; его доходы были велики, его пышность спорила с царской, да и немудрено, так как все средства к его обогащению за счет русского народа были в его руках.
Все это прошлое, полное торжества его безмерного честолюбия, омраченное лишь изредка чувствительными его уколами, пронеслось в голове Бирона в то время, когда он возвращался к себе после услышанных им из уст императрицы Анны Иоанновны роковых слов:
– Это моя смерть!
Что принесет ему эта смерть? Себялюбивый и черствый, он не думал в это время об императрице, не только как о женщине, но даже как о друге и благодетельнице. При самых малейших колебаниях его судьбы на первый план выступало его «я», и этому своему единственному богу Эрнст-Иоганн Бирон готов был пожертвовать всеми и всем. Он, конечно, был предусмотрителен и обеспечил сохранение или даже возвышение своего положения на случай смерти императрицы Анны Иоанновны, за которую он сам властно правил государством, но какое-то странное предчувствие говорило ему, что обеспечение непрочно, что будущее все же лежит перед ним загадочным и темным.
IV. Предчувствия сбываются
Предчувствие Анны Иоанновны сбылось – 17 октября ее не стало.
На российский престол вступил Иван Антонович, сын герцога Брауншвейгского Антона и Анны Леопольдовны, а герцог Курляндский Эрнст-Иоганн Бирон был назначен до совершеннолетия его величества, лежавшего в то время еще в колыбели, регентом Всероссийской империи.
Цель временщика, таким образом, была достигнута. Он работал над ее достижением уже давно, то стараясь выдать свою дочь за герцога Брауншвейгского Антона, то предлагая женить своего сына на принцессе Анне Леопольдовне и назначить наследником только что родившегося у них сына Ивана.
Тогда-то и появилась у Эрнста Бирона мысль о регентстве. Пособником временщика явился дипломат Бестужев-Рюмин, которому он дал место несчастного казненного Волынского в Кабинете. Он-то и выручил благодетеля.
Когда Анна Иоанновна умирала, Бестужев первый заявил, что, кроме Эрнста-Иоганна Бирона, «некому быть регентом». Он сочинил даже челобитную, якобы «вся нация герцога регентом желает» – императрица успела подписать бумагу о «полной власти» регента Бирона до совершеннолетия императора Ивана VI.
Тогда к Бестужеву пристали Миних, Черкасский и Остерман. Бирон долго отнекивался, наконец воскликнул:
– Вы поступили как древние римляне!
По смерти императрицы Бирон вступил в управление государством. Но, увы, и его томительное предчувствие в ночь после появления во дворце двойника императрицы Анны Иоанновны должно было сбыться. Появление его в роли регента было последней вспышкой потухавшего огня. Он получил титул «высочества», давал и подписывал от имени императора некоторые дарения членам императорской фамилии, распоряжения о милостях и другие документы, обнародуемые обыкновенно при начале нового царствования. Родители императора не могли сопротивляться. Герцог Антон, не имевший связей на чужой стороне, был, кроме того, труслив от природы и изнежен.
Герцогиня Анна Леопольдовна, которой шел в то время двадцать второй год, была кротка и доверчива, и хотя обладала здравым смыслом и добрым сердцем, но была необразованна, нерешительна, что объясняется забитостью со стороны тирана-отца и грубостью матери, напоминавшей свою сестру Анну Иоанновну. Она ни во что не вмешивалась и проводила целые дни в домашнем туалете с фрейлиной, смертельно скучая. Она не любила мужа, навязанного ей «проклятыми министрами», как она выражалась сама, и занималась лишь тем, что жаловалась на свою судьбу ловкому и красивому Линару, саксонскому посланнику.
Эрнста Бирона она боялась как огня. Он действительно обращался с родителями императора свысока. К тому же они были явно обижены. Регент оставался в Летнем дворце. Ему, обладателю четырех миллионов дохода, назначено было 500 тысяч пенсии, а родителям императора только 200 тысяч.
Герцог Антон, несмотря на свой трусливый нрав, попытался было показать свое значение, но был за это, по распоряжению регента, подвергнут домашнему аресту с угрозой испробовать рук грозного тогда начальника Тайной канцелярии Ушакова. Пошли доносы и пытки за каждое малейшее слово, неприятное регенту, спесь и наглость которого достигли чудовищных размеров. Он громко, не стесняясь, стал говорить о своем намерении выслать из России «Брауншвейгскую фамилию».
Поведение регента стало нестерпимо. На улицах, несмотря на ужасы, творившиеся в застенках Тайной канцелярии, собирались мрачные толпы народа, откуда слышался ропот.
Любимец солдат, оттесненый фаворитом от заслуженного первого места, отважный Миних предложил Анне Леопольдовне освобождение от ненавистного ей регента и получил согласие.
8 ноября 1740 года Эрнст Бирон давал ужин, на котором в числе приглашенных был и фельдмаршал Миних. Хозяин был сердит и рассеян, что не могли не заметить гости, так как, обыкновенно довольно разговорчивый, он в этот вечер, видимо, не находил темы для беседы.
– Скажите, пожалуйста, – обратился он, между прочим, к Миниху, – случалось ли вам когда-нибудь ночью приводить в исполнение смелый и великий план?
Миних в первую минуту был поражен. Он подумал, что ему изменили, и готов был уже броситься к ногам Бирона и сознаться во всем. К счастью, это первое впечатление миновало, он сдержался и решил выждать, не скажет ли регент чего-нибудь еще, из чего можно будет заключить, что он знает или догадывается о судьбе, готовящейся ему. Но Бирон переменил разговор и более не возвращался к заданному Миниху вопросу, видимо сделанному для того только, чтобы что-нибудь сказать.
Фельдмаршал, успокоенный, уехал из Летнего дворца с твердым намерением через несколько часов показать регенту, как должно вести себя, если желаешь исполнить ночью смелый план. Вот как описывает исполнение этого плана в своих записках на французском языке адвокат фельдмаршала Миниха, подполковник Манштейн.
«В последнее воскресенье, приходившееся на 9 ноября, его превосходительство фельдмаршал граф Миних позвал меня к себе в 3 часа ночи. Когда я явился к его превосходительству, мы пошли в Зимний дворец к ее императорскому высочеству герцогине.
Генерал-фельдмаршал сказал ей, что явился, чтобы получить от нее последнее повеление, и приказал мне созвать офицеров стражи. Они явились, и герцогиня со слезами на глазах сказала им, что они, конечно, знают, как герцог-регент обходится с императором, с нею и ее супругом; что регент выказывает относительно ее так много злой воли, что имеет, как должно думать, намерение захватить императорский трон.
– Чтобы предупредить это несчастие, – продолжала Анна Леопольдовна, – я повелеваю исполнять распоряжения генерал-фельдмаршала и арестовать регента.
Все, не задумываясь ни минуты, дали свое согласие. Растроганная Анна Леопольдовна не только допустила всех к своей руке, но обняла каждого из присутствовавших…»
Прямо из Зимнего дворца фельдмаршал Миних с сорока избранными людьми направился в Летний дворец. Не доходя до него, граф Миних послал Манштейна к караулу дворца, заявил караульным офицерам, чтобы они вышли для получения известия чрезвычайной важности. Офицеры охотно последовали за полковником Манштейном, и, когда генерал-фельдмаршал передал им приказание герцогини, они все, как один человек, вызвались повиноваться. Полковник Манштейн отправился с двенадцатью солдатами вовнутрь Летнего дворца и беспрепятственно достиг спальни герцога Бирона.
Он вошел в нее, отдернул полог кровати и громко спросил:
– Где регент?
Герцогиня, увидевшая в спальне постороннего офицера, подняла крик. Герцог тоже вскочил с постели и закричал:
– Стража!
Полковник Манштейн бросился на герцога и держал его, пока не вошли в комнату гренадеры. Они схватили его, а так как он, в одном белье, вырываясь, бил их кулаками и кричал благим матом, то они принуждены были заткнуть ему рот носовым платком, а внеся в приемную, связать. Регента посадили в карету фельдмаршала Миниха с одним из караульных офицеров. Солдаты окружили карету. Таким образом, пленник был доставлен в Зимний дворец. Другой отряд гренадер арестовал Бестужева.
В ту же самую злополучную для Биронов ночь к красивому дому Густава Бирона, брата регента, на Миллионной улице, отличавшемуся от других изящным балконом, на четырех колоннах серого и черного мрамора, явился прямо из Летнего дворца Манштейн с командой. Густав Бирон спал, ничего не опасаясь. Домовой караул, состоявший из двенадцати измайловских гренадер при унтер-офицере, бдительно оберегал любимого своего командира, и часовые сначала не хотели пускать Манштейна. Однако, под угрозой силы императорского указа и смерти за сопротивление, они должны были уступить. Оставив свою команду в первой комнате, где спал бессменный ординарец регентова брата измайловский сержант Щербинин, осторожный Манштейн подошел к дверям спальни Густава и окликнул его.
– Wer ist da? (Кто там?) – послышалось из спальни.
Манштейн, назвав себя, заявил, что ему необходимо переговорить с хозяином дома о чрезвычайно важном, не терпящем отлагательства деле. Густав Бирон, не бегавший ни от каких дел, поспешил выйти к ночному гостю. Они приблизились к окну. Вдруг Манштейн схватил Густава Бирона за обе руки.
– Именем его императорского величества государя императора Иоанна Шестого я вас арестую… – сказал он.
– Что? – воскликнул Густав Бирон. – Меня, брата регента?
– Ваш брат более не регент, а такой же арестант, как и вы!..
– Это сказки, подполковник, – рассмеялся Густав Бирон. Видя, однако, что Манштейн продолжает крепко держать его за руки, начал вырываться, но вошедшая в эту минуту команда, позванная Манштейном, кинулась на Густава, который продолжал отбиваться и звать к себе на помощь.
Тогда солдаты связали ему руки ружейным ремнем, заткнули рот платком, закутали его, полуодетого, в первую попавшуюся шубу, а голову, за отсутствием шапки, обернули солдатскою шинелью и в таком импровизированном костюме вынесли измайловского подполковника на улицу, впихнули в сани, приготовленные заранее, и повезли на гауптвахту Зимнего дворца. Здесь Густав Бирон уже нашел своего брата, герцога, арестованным со всем семейством и сам просидел под стражей до сумерек 9 ноября, когда к дворцовой гауптвахте подъехали два шлафвагена, из которых в одном поместилось все семейство герцога Курляндского, отправлявшегося на ночлег в Александро-Невский монастырь, с тем чтобы на другой день оттуда следовать в Шлиссельбург, а в другой посадили Густава Бирона и увезли в Иван-город. В ту же ночь был арестован и зять герцога Бирона, генерал Бисмарк.