Шопоголик и бэби - Сапцина Ульяна Валерьевна

Софи Кинселла

Шопоголик и бэби

Посвящается Оскару

***

1.

Так, без паники. Все будет просто замечательно. Ну конечно. Непременно.

– Вы не могли бы поднять кофточку, миссис Брэндон? – Узистка смотрит на меня, лицо у нее профессионально-ласковое. – Перед началом исследования мне надо нанести вам на живот гель.

– Запросто! – отвечаю я, и не думая шевелиться. Дело в том, что я чуточку… нервничаю.

Я лежу на кушетке в больнице Челси и Вестминстер, замерев в предвкушении. Через пару минут на экране появится наш малыш и мы с Люком увидим, насколько он вырос с тех пор, как был крошечной капелькой. До сих пор не верится. Я так и не свыклась с мыслью, что беременна. Пройдет каких-нибудь девятнадцать недель – и я, Бекки Брэндон, урожденная Блумвуд, стану… мамой. Представляете, мамой!

Кстати, Люк – это мой муж. Мы женаты уже больше года, и я поручусь чем угодно, что ребенок у нас «медовый». За наш длинный медовый месяц мы где только не побывали, но я почти точно знаю, что ребенок был зачат на Шри-Ланке, в том роскошном ашраме под названием «Унаватуна», – сплошные орхидеи, бамбук и живописные виды.

Унаватуна Брэндон.

Мисс Унаватуна Орхидея Бамбукка Брэндон.

М-да. Пожалуй, мама будет не в восторге.

– На ранней стадии беременности с моей женой произошел небольшой несчастный случай, – объясняет Люк, сидящий возле кушетки. – Потому она и волнуется.

Он ободряюще жмет мне руку, и я отвечаю на пожатие. В книге о беременности «Девять месяцев вашей жизни» написано, что внимание мужа к беременности надо привлекать всесторонне, не то он обидится и замкнется в себе. Вот я и привлекаю Люка как могу. Вчера вечером, например, позвала смотреть новый диск «Тонус рук во время беременности». Правда, на середине просмотра Люк вдруг вспомнил, что ему надо сделать звонок по работе, и много пропустил, зато обиженным вроде бы не выглядит.

– Несчастный случай? – Узистка перестает щелкать клавишами компьютера.

– Свалилась с горы, когда во время грозы разыскивала давным-давно потерянную сестру, – объясняю я. – В то время я еще не знала, что беременна. И наверное, ушибла малыша.

Понятно. – Узистка смотрит на меня добрыми глазами. Ее седеющие каштановые волосы стянуты на затылке в узелок, из него торчит карандаш. – Ну, детишки существа живучие. Посмотрим, как он там, хорошо?

Вот он, этот миг. Несколько недель его ждала, даже извелась. Опасливо поднимаю топик и смотрю на свой округлившийся живот.

– Будьте добры, сдвиньте в сторону украшения, – просит узистка. – У вас тут целая коллекция!

– Это не простые украшения. – Я сгребаю побрякивающую груду. – Вот это – ацтекский символ материнства, это – кристалл беременности, тут еще бубенчик, звон которого успокаивает малыша… и «родильный камень».

– Родильный?

– Его прижимают к особой точке на ладони, чтобы облегчить родовые муки, – поясняю я. – Таким камнем пользовались еще древние маори.

– М-м-м…

Узистка приподнимает бровь и выдавливает мне на живот какое-то прозрачное желе. Сведя брови, она прикладывает к коже ультразвуковой зонд, и на экране возникает размытая черно-белая картинка.

Не дышу.

Это же наш ребенок. У меня внутри. Бросаю взгляд на Люка: сидит, как загипнотизированный, и глаз не сводит с экрана.

– Сердце, все четыре камеры на месте… – узистка водит по животу зондом, – а вот и плечики.

Она указывает на экран, и я послушно щурюсь, хотя, если честно, никаких плечиков не вижу – одни лишь расплывчатые кривули.

– И ручка… одна кисть… – Она вдруг умолкает и хмурится.

В комнате повисает тишина. А меня вдруг охватывает ужас. Ясно, почему она хмурится: у малыша всего одна ручка. Так я и знала!

Меня захлестывают любовь и стремление оберегать. На глаза наворачиваются слезы. Ну и пусть у нашего ребенка всего одна ручка. Я все равно буду любить его… нет, буду любить еще сильнее! Мы с Люком найдем самых лучших врачей, станем финансировать исследования, и пусть только кто-нибудь посмеет косо посмотреть на моего…

– …И вторая ручка, – прерывает мои мысли узистка.

– Вторая? – встрепенувшись, переспрашиваю я. – Так у него их две?

– Э-э… да. (Кажется, такой реакции узистка не ожидала.) Смотрите, здесь они видны обе. – Она указывает на экран, и я, к своему восторгу, различаю малюсенькие, похожие на косточки, пальчики. Все десять.

– О, простите, – всхлипываю я и утираю глаза салфеткой, которую узистка сует мне в руку. – Это слезы облегчения.

Насколько я могу судить, все в полном порядке, – заверяет она. – Не волнуйтесь, повышенная эмоциональность при беременности – это совершенно нормально. Просто гормоны разыгрались.

Нет, ну сколько можно? Будто сговорились все – только и слышишь: «гормоны, гормоны». Прямо как Люк вчера вечером, когда я расплакалась из-за той телерекламы со щенком. Нет у меня никакого гормонального сдвига, я такая же, как всегда. Просто реклама была очень грустная.

– Вот, пожалуйста. – Узистка снова стучит по клавишам.

Из принтера выползают скрученные черно-белые снимки, и она протягивает их мне. Вглядываюсь в один – да, очертания головки, все как полагается. С носиком, ротиком и так далее.

– Все, исследование закончено, – объявляет она, крутанувшись на стуле. – Осталось последнее. Вы хотите узнать пол ребенка?

– Нет, спасибо, – с улыбкой отказывается Люк. – Мы уже подробно обо всем поговорили, правда, Бекки? Лучше не портить себе радость ожидания.

– Прекрасно, – ответно улыбается узистка. – В таком случае, я ничего не скажу.

То есть как это «не скажу»? Стало быть, она уже все знает? Пусть и нам скажет сейчас же!

– Но мы же еще ничего не решили, – вмешиваюсь я, – по крайней мере, окончательно.

– Как же так, Бекки? – теряется Люк. – Неужели ты не помнишь? Мы обсуждали это целый вечер и договорились устроить себе сюрприз.

– Ах да. Верно. – Не могу отвести глаз от расплывчатого снимка. – А может, устроим сюрприз прямо сейчас? Этим радость ожидания не испортишь!

Вообще-то я слегка кривлю душой. Но разве Люк не умирает от любопытства?

– Ты и правда хочешь? – На лице Люка я вижу тень разочарования. – Узнать прямо сейчас?

– Ну-у… – нерешительно тяну я. – Если ты считаешь, что лучше не надо…

Меньше всего мне хочется расстраивать Люка. Как только я узнала, что беременна, он стал таким заботливым и милым. С недавних пор у меня появились странные желания – вот, к примеру, на днях до смерти захотелось ананасов и розовый кардиган. И Люк повез меня по магазинам!

Он уже собирается что-то ответить, как вдруг звонит его мобильник. Люк лезет в карман, но узистка предостерегающе поднимает руку:

– Извините, здесь пользоваться мобильными телефонами запрещено.

– Ясно. – Люк смотрит на экран и хмурится. – Это Йен. Надо перезвонить ему.

Кто такой Йен, объяснять мне не надо. Йен Уилер – большая маркетинговая шишка из «Аркодас Груп». У Люка собственная компания «Брэндон Коммьюникейшнс», которая занимается пиаром и рекламой, а «Аркодас» – крупный новый клиент Люка. Для Люка заполучить такого клиента было большой удачей, компания сразу пошла в рост. Люк уже нанял целую толпу новых сотрудников, а теперь собирается открывать новые филиалы в Европе.

Так что «Брэндон Коммыоникейшнс» процветает. Но Люк, как обычно, вкалывает как проклятый. Никогда не видела, чтобы он был у кого-нибудь на побегушках. А теперь, стоит только этому Йену Уилеру позвонить, Люк тотчас перезванивает – неважно, на совещании он, ужинает или даже крепко спит. Люк объясняет, что за это ему и платят: ведь он работает в индустрии обслуживания, и «Аркодас» – его мегаклиент.

А я уже решила: если Йен Уилер позвонит, когда я буду рожать, мобильник отправится прямиком в окно.

– Здесь поблизости есть стационарный телефон? – спрашивает Люк. – Бекки, если ты не против…

– Ничего страшного, – машу рукой я.

– Я вас провожу. – Узистка встает. – Подождите минутку, миссис Брэндон.

И они вдвоем скрываются за дверью, которая захлопывается с глухим стуком.

Я остаюсь в одиночестве. Аппаратура включена. Рядом с монитором лежит ультразвуковой зонд.

Достаточно протянуть руку, и…

Нет, лучше не буду. Я понятия не имею, как включается эта штука. И потом, весь сюрприз будет испорчен. Подождем, если Люку приспичило.

Поерзав на кушетке, я принимаюсь разглядывать собственные ногти. А что, подожду запросто. Без проблем. Легко…

Господи, нет. Ни за что. До декабря я не вытерплю. Вон же он, зонд, только руку протянуть… и рядом ни души… Взгляну одним глазком – и все. По-быстренькому. А Люку – ни слова. И сюрприз останется сюрпризом – если не для меня, то для Люка точно. Вот!

Передвинувшись, дотягиваюсь до зонда, приставляю его к измазанному гелем животу, и – раз! – на экране тут же появляется нечеткое изображение.

Получилось! Осталось чуть-чуть сдвинуть зонд, чтобы было лучше видно… Сосредоточенно нахмурившись, я веду зондом по животу, наклоняю его то так, то этак, вытягиваю шею, чтобы видеть экран. А это гораздо проще, чем я думала! Наверное, надо мне было стать узисткой. У меня же явно врожденный дар.

Вот и голова. Ого, какая огромная! А этот отросток, должно быть…

У меня замирает рука, дыхание перехватывает. Я видела его. Теперь я знаю, какого пола наш малыш!

Это мальчик!

Правда, изображение на экране очень размытое, хуже, чем раньше, но все равно ошибиться невозможно. У нас с Люком будет сын!

– Эй! – обращаюсь я к экрану дрогнувшим голосом. – Эй, малыш!

Слезы так и льются по щекам, ничем их не остановишь. У нас чудесный крохотный мальчик! Можно наряжать его в симпатичные штанишки, купить ему машину с педалями, Люк научит его играть в крикет, и звать сыночка мы будем…

Боже мой! А как же мы его назовем?

Интересно, согласится Люк назвать нашего малыша Биркин или нет? Тогда можно будет специально под памперсы и другие детские вещички прикупить настоящую сумку «Биркин».

Биркин Брэндон. Классно звучит.

– Здравствуй, маленький, – воркую я, обращаясь к огромной круглой голове на экране. – Хочешь, мы назовем тебя Биркин?

– Что вы делаете?

Услышав голос узистки, я вздрагиваю. Явно перепуганная, она стоит в дверях рядом с Люком.

– Эта аппаратура – больничное имущество. Пациентам трогать ее запрещено!

– Простите, – я утираю слезы, – мне просто так захотелось взглянуть еще разок! Люк, представляешь, я говорила с нашим малышом. Это какое-то… чудо.

– Дай-ка и мне посмотреть. – Люк оживляется и торопится ко мне, за ним по пятам следует узистка. – Где он?

Даже если Люк заметит, что это мальчик, и никакого сюрприза не получится, – мне все равно. Я обязана поделиться с ним радостью.

– Смотри, вот головка! – показываю я. – Привет, милый!

– А лицо где? – Люк немного волнуется.

– Не знаю, может, с другой стороны. – Я машу экрану рукой: – Это мы, мама и папа! И мы очень-очень любим тебя…

– Миссис Брэндон, – перебивает узистка, – вы объясняетесь в любви своему мочевому пузырю.

Ну подумайте, откуда я могла знать, что это мой мочевой пузырь? Выглядел-то он точь-в-точь как голова младенца!

Весь путь до кабинета врача мои щеки так и пылают. Узистка строго отчитала меня – выдала целую лекцию о том, что я могла или прибор испортить, или себе навредить. Едва отделались от нее – когда Люк пообещал щедрые пожертвования кабинету диагностики.

А еще узистка сказала, что узнать пол ребенка я смогла бы, только если бы очутилась там же, где и он. Вот тебе на.

Но перед мистером Мозгли, врачом, который ведет мою беременность, я сажусь в приподнятом настроении. Он так классно умеет подбодрить и успокоить, наш мистер Мозгли. Ему уже сильно за шестьдесят. Ухоженные седеющие волосы, костюм в тонкую полоску, слабый аромат старомодного лосьона после бритья. Доктор Мозгли помог родиться тысячам малышей, в том числе и Люку! Честно говоря, не представляю Элинор рожающей, но как-то же Люк должен был появиться на свет. Когда выяснилось, что я беременна, Люк сразу сказал, что если доктор Мозгли еще не вышел на пенсию, наблюдаться мы будем только у него, потому что второго такого врача в стране не найти.

– Мальчик мой. – Доктор Мозгли тепло жмет руку моему мужу. – Ну, как ты?

– Отлично. – Люк усаживается рядом со мной. – А как дела у Дэвида?

Люк учился вместе с сыном мистера Мозгли и теперь при каждой встрече расспрашивает о нем.

Повисает пауза: мистеру Мозгли надо обмозговать вопрос. Вот что меня в нем капельку раздражает. Над каждым словом он думает так, будто от ответа зависит жизнь, даже если это просто замечание, брошенное мимоходом, для поддержания разговора. Во время прошлого визита меня угораздило спросить, где он купил такой галстук, и он сначала задумался минут на пять, потом позвонил жене, чтобы уточнить, и конца этим уточнениям не было. А я брякнула про тот дурацкий галстук просто так, он мне даже не понравился.

– У Дэвида все замечательно, – наконец кивает мистер Мозгли. – Передает вам приветы. – Он снова умолкает, изучая бумаги от узистки. – Очень хорошо, – заключает он. – Все в норме. Как вы себя чувствуете, Ребекка?

– Потрясающе! – отзываюсь я. – Здорово, что у малыша все хорошо.

Мистер Мозгли кивает на мою карточку:

– Вижу, вы все еще трудитесь полный рабочий день. Вы не переутомляетесь?

Сидящий рядом Люк сдавленно фыркает. Какая невоспитанность.

– Э-э… – Наспех соображаю, что сказать. – Моя работа не настолько утомительна.

– Бекки работает в «Облике», – поясняет Люк. – Знаете, в том новом универмаге на Оксфорд-стрит.

Выражение лица доктора меняется.

– А-а… Понятно.

Каждый раз, когда я сообщаю, чем занимаюсь, люди или смущенно отворачиваются, или переводят разговор на другое, или делают вид, будто даже название «Облик» слышат впервые. А этого быть не может, потому что уже несколько недель все газеты только о нем и пишут. Вчера, к примеру, «Дейли уорлд» назвала наш универмаг «самым провальным торговым проектом во всей британской истории».