– Все впереди.
Беби придвинулась ко мне близко, слишком близко. Ее глаза плыли надо мной грозовым облаком, ее губы покачивались надо мной, как лодки, ее подбородок опрокинулся, как чаша, полная молока.
– Все впереди, слышишь? У нас вся жизнь впереди. Целая огромная жизнь.
* * *
…Я проснулась от глухого стука в окно.
Стекло было залеплено точками снега, и пока я соображала, что бы это могло быть, в него ударил очередной снежок. После чего последовал пронзительный короткий свист.
Беби.
Беби сидела на сосне прямо напротив окна моего номера, оседлав толстую ветку. Высота была приличная, сосновый ствол – абсолютно гладким, как ей удалось забраться сюда, оставалось загадкой. Она могла бы постучать в двери номера, но предпочла разбудить меня таким экстравагантным способом. Она была беби, и это все объясняло.
– С ума сошла! – крикнула я, открывая окно. – Зачем ты залезла туда, сумасшедшая?
– Чтобы сказать, что день сегодня будет офигительным! И еще, что ты обещала научить меня кататься на лыжах.
– Разве?
– Стопудово. Жду тебя в холле через двадцать минут.
– Через сорок.
– Через полчаса, – отрезала беби и, совершив головокружительный кульбит, спрыгнула на землю.
Я даже не успела испугаться за нее.
Пока я мылась в душе, натиралась кремом от солнца и натягивала на себя комбинезон, меня не оставляли мысли о прошедшей ночи.
Ночи с беби.
Я провела ночь с девушкой, которая отбила у меня Влада, и теперь могла с уверенностью сказать: такой ночи у меня еще не было. Никогда в жизни.
И анаша здесь ни при чем.
Рот у беби не закрывался, но это не напрягало меня. Погружение в ее двадцатилетний мир прошло легко и безболезненно – и он оказался фантастическим, похожим на латиноамериканский роман, китайскую притчу и триллер одновременно. Беби жонглировала самыми разными городами (Нью-Йорк, Лондон и Барселона в их число не попали, за что я была несказанно благодарна ей), вытаскивала из заднего кармана джинсов самые удивительные пейзажи, вынимала из-за щеки самые потрясающие человеческие типы. Ее Амстердам был совсем не похож на мой собственный Амстердам, то же случилось и с Парижем, и с Салониками, мы пили разную на вкус граппу и ракию, в моих венецианских каналах не было ничего, кроме тины и отходов, в ее же – цвели папоротники и плыли завернутые в папиросную бумагу локоны влюбленных. От беби я впервые услышала о кошках с девятью хвостами и о гангстерах, которые играют в го. Я была почти уверена, что большинство рассказов беби – плод ее фантазии, не больше. Но плод этот был прекрасен, он благоухал.
– Слушай, тебе нужно книги писать, – сказала наконец я, полностью обессиленная ее историями.
– Уже.
– Что уже?
– Уже пишу. – Беби кивнула в сторону ноутбука. – Она там.
– Книга?
– Роман.
– Дашь почитать?
– Дам. Когда-нибудь.
– О’кей. – «О’кей» – неужели мои губы произнесли это?
Я почти не помнила, как вернулась к себе, а вернувшись, упала на колени посередине номера и разрыдалась. Боль, на время отступившая, ударила по мне с новой силой. У меня нет никаких шансов. Никаких. Влад больше никогда не будет со мной. От таких, как беби, не уходят. За такими, как беби, следуют всю жизнь. Непонятно только, что она нашла во Владе. Конечно, беби бросит его, не пройдет и трех месяцев. Но вернется ли он ко мне? А если и вернется, то все равно будет искать ее в каждом дне. Чтобы ловить с ней рыбу, болтать ногами в прохладной воде, есть виноград, пить текилу, глазеть на прохожих, мокнуть под дождем, стрелять сигареты, кататься на колесе обозрения, читать правила поведения пассажиров в метро, стричься, пускать мыльные пузыри, собирать марки, кормить пингвинов пломбиром. И мечтать быть с ней, пока смерть не разлучит души.
Беби ждала меня в холле, сидя в кресле со сложенными по-турецки ногами. Тут же крутилось несколько молодых людей, которые сразу отпали, как только она помахала мне рукой.
– Потрясно выглядишь, – сказала беби. – А прикид у тебя просто чумовой. Костюмчик на все сто.
– Обыкновенный костюмчик.
– Да ладно тебе… ну что, двинули?
– План такой, – я подтянула молнию на плохоньком комбинезоне беби, – сначала мы подберем тебе лыжи.
– А потом ты научишь меня кататься?
– Если ты будешь хорошо себя вести.
– Я буду хорошо себя вести. Я буду паинькой. Обещаю.
…Она оказалась потрясающей ученицей. Я предполагала что-то подобное, но действительность превзошла все мои ожидания. А может, все дело было в бесстрашии беби? Она бесстрашно смеялась, запрокинув голову, бесстрашно рассказывала о гангстерах, играющих в го, и вот теперь бесстрашно соскользнула с пологого склона для приготовишек. Трудно было поверить в то, что беби делает это в первый раз.
– Корпус вперед! – крикнула я ей.
– Я помню, помню!..
После нескольких десятков удачных спусков беби подъехала ко мне: глаза ее нестерпимо сверкали, рот то и дело растягивался в блаженной улыбке, а на щеках играл румянец.
– Ну как? – спросила она.
– Неплохо, совсем неплохо. Тебе нравится?
– Я просто в ауте. Даст ист фантастише!
– Даст ист абер прима! – расхохоталась я.
– Ты и немецкий знаешь?
– Этвас. Немного.
– Слушай… А может, мы поищем какое-нибудь другое место? – Беби оперлась на палки и умоляюще посмотрела на меня.
– А это тебе чем не нравится?
– Народу много. Флажков. Детей каких-то дурацких…
– Ты сама ребенок. Дурацкий. – Мне внезапно захотелось погладить беби по голове.
– Давай двинем туда, где посерьезнее, а?
– Не стоит. Пока не стоит. Не думай, что все будет так легко и просто. Кое-какие навыки должны закрепиться до автоматизма, к тому же повороты у тебя хромают.
– Здесь они не закрепятся. – Беби снова потеребила крест у себя в ухе. – Здесь мне уже скучно. Так я могла бы и где-нибудь в Парголово покататься.
– Не говори глупостей, – тоном учительницы младших классов изрекла я.
– Ну, пожалуйста…
– Не канючь. И марш наверх!..
В конце дня я сдалась, и мы отправились на трассу для мастеров. Я хорошо знала ее по своему прошлому приезду, беби же видела ее в первый раз. Для начала я устроила пару показательных спусков, потом наступила ее очередь.
– Все помнишь? – Я нагнулась и проверила крепления.
– Все. Группироваться, не выбрасывать палки… Да все будет в порядке. Не переживай.
Губы беби были плотно сжаты, а в глазах появился сосредоточенный потусторонний блеск, свойственный лишь лыжным экстремалам.
– Тогда с Богом. Давай!..
Беби родилась горнолыжницей. Впрочем, с тем же успехом она могла родиться парашютисткой, альпинисткой, байкером, ловцом жемчуга. Она родилась беби, и это все объясняло.
Это объясняло ее полет, маленький ангел был создан для снегов, ущелий, почти вертикальных, отвесных склонов. Я даже залюбовалась ею. Влад никогда ко мне не вернется. Никогда. Ни-ко-гда. Оттолкнувшись палками, я следом за ангелом сорвалась вниз.
– Черт возьми, – сказала она, когда я остановилась, обдав ее ледяными брызгами с ног до головы. – Ты чертовски хорошо смотришься. Ты вообще чертовски хороша.
– Ты тоже.
– Как насчет вечера?
– Опять анаша?
– Ну почему… Сначала водка в «X-files», а анаша потом. Заметано?
– Заметано. – Я дернула беби за буддистскую концептуальную косичку.
– А есть здесь еще что-нибудь?
– В каком смысле?
– Ну какие-нибудь другие места… Где нет людей.
– В каком смысле?
– Где можно еще покататься. И чтобы никого не было…
– Горы большие. – Я неопределенно пожала плечами. – Наверное, кое-что и может отыскаться.
– А давай поищем! Нет, правда! Разве тебе не хочется, чтобы не стояло глупых вешек и чтобы никто не путался под ногами? Чтобы только ты и снег.
– Хочется, – я прикрыла глаза, – хочется.
…Вечер и ночь с беби оказались такими же феерическими, как и предыдущие, а раннее утро в одиночестве – таким же кошмарным. Вечер и ночь были посвящены ее многочисленным друзьям, кого только не прибивало к лазурному берегу маленькой чертовки! Индейцы чероки, эмигрировавшие в Трансильванию, тибетские монахи, один философ-структуралист и два гомосексуалиста, группа стеклодувов из города Гусь-Хрустальный, морячок, с которым беби целовалась в тамбуре скорого поезда «Адлер – Питер», шпагоглотательница, крупный европейский писатель («он меня облапал на одном банкете, только тсс!»), диджеи и виджеи, французский шансонье средней руки, и только о Владе…
Беби почти не говорила о Владе.
От нее я узнала о том, что члены индусов пахнут имбирем, а члены арабов – рахат-лукумом, и о том, что один ее парень жить не мог без насадок и колечек («ты не представляешь, как было больно, когда он в меня входил со всеми этими причиндалами!»), Влад же оставался за кадром.
Странно.
– А что твой нынешний парень? Влад, кажется…
– А что Влад? – Беби, похоже, была недовольна вопросом.
– Ты с ним… счастлива? Ты его любишь?
– Люблю, наверное… – Она задумалась. – Да какое это имеет значение? Он веселый, прикольный, и вообще… красавчик. Не такой, конечно, как тот морячок, с которым мы целовались в тамбуре, но все равно…
Она не любила его. Она совсем его не любила.
Это открытие потрясло меня.
С ним я ушла к себе в номер, где меня ожидала притаившаяся во всех углах боль: теперь она выползла наружу, покинула мое тело, но легче мне не стало, скорее наоборот. Просто жить с болью оказалось не так ужасно, как постоянно ждать, когда же она накинется на тебя из-за угла. Да черт с ней, с болью! – беби не любила Влада. А я любила его, я жить без него не могла, полный тупик. И у меня не осталось ни времени, ни сил, ни желания, чтобы попытаться выбраться из него. Теперь, когда я познакомилась с беби, идея с пистолетом выглядела дурацкой, смехотворной, лишенной смысла. А я еще втянула в нее Жегалыча, взрослого и серьезного человека. Я и сама была взрослым и серьезным человеком, владелицей журнала и модельного агентства, о-о, да засунь ты это себе в жопу, твою мать!.. Я медленно сходила с ума. Свернувшись клубком на кровати, я сходила с ума. И мне ничего не оставалось, кроме как ждать, когда забрезжит утро и наступит новый день, в котором будет беби, которая не любит Влада, которого люблю я.
Но утро все не наступало и не наступало, а когда наступило, то застало меня далеко от турбазы. В полной экипировке.
…Я хорошо помнила этот склон. Для того чтобы до него добраться, мне потребовался почти час. Три года назад на ближних подступах к нему стояла табличка: «ОПАСНО! СПУСК ЗАПРЕЩЕН!», стояла она и сейчас. А может, это была другая табличка, но слова остались теми же. Я с трудом вытащила табличку из снега и бросила к двум соснам, растущим поодаль. Четверть дела была сделана, теперь оставалось исследовать склон.
Это был хитрый, вероломный склон, заканчивавшийся глубоким ущельем. Сверху ущелье не просматривалось вовсе: передо мной лежала ослепительно-белая снежная целина.
«Пусть будет как будет», – сказала я себе. Пробьемся касками, как говорит Шамарина.
Лучшим выходом для меня было свалиться в пропасть. Но я не свалилась (сказалось-таки славное горнолыжное прошлое), а, сделав крутой вираж, замерла метрах в пяти от обрыва. Теперь ущелье, заваленное камнями и обломками скал, было видно как на ладони. От его близости у меня закружилась голова и перехватило дыхание, к горлу подступила тошнота, но тут же прошла.
Вот так. Хорошо. Теперь можно возвращаться.
…Я долго стучалась в двери ее номера, прежде чем она открыла.
– Дрыхнешь? – весело спросила я.
Даже чересчур весело. С тех пор как я вернулась на базу, меня не покидало это взвинченное, граничащее с истерией веселье.
– А который час? – Беби потянулась и тут же виновато захлопала ресницами.
– Одиннадцать.
– Я проспала, что ли? Знаешь, со мной такое иногда бывает… Могу не спать сутками, а потом хлоп – и вырубилась.
Сонная беби была очаровательна: всклокоченные волосы, слегка припухшие веки, беззащитный рот и полоска от подушки на щеке. От сонной беби пахло молоком и гречишным медом.
И совсем не пахло «Ангелом».
– Пока ты дрыхла, я нашла потрясающее место.
– Какое место?
– Да проснись же ты, ребенок! Место, где мы сегодня можем покататься. Ни одной физиономии, шикарный снег, тебе понравится.
– Я сейчас, – загорелась беби. – Три минуты, и я буду готова.
– Можешь не спешить. Умойся хотя бы!
– Умываться буду вечером.
Беби сбросила халат на пол (в этом жесте не было ничего вызывающего, ничего показного, ей и вправду не мешало бы родиться во Французской Полинезии), переступила через него и направилась в ванную. От ее матового, совершенного двадцатилетнего тела исходило странное сияние, бедный Влад, бедная я, бедные мы оба.
– Что там у нас с погодой? – крикнула беби из ванной.
– Отличный день. Природа шепчет: займи, но выпей!
– Класс! Просто класс!..
В три минуты она не уложилась.
– Слушай, ключ от номера куда-то запропастился. – Беби зачем-то попинала рюкзак и заглянула под кровать. – Никак не могу его найти.
– Да бог с ним, с ключом. Разберемся, когда вернешься. А сейчас просто захлопни дверь. Теряем время, малыш!..
Весь тот час, что мы добирались до склона с ущельем, я думала только об одном: пусть хоть что-то остановит нас. Пусть мы встретим какого-нибудь инструктора или спасателя, и они завернут нас на полдороге. Пусть гребаная табличка опять окажется установленной, пусть случится чудо.
Остановиться сама я была уже не в состоянии.
Чуда не случилось, и вот уже несколько минут беби в полном молчании изучала пейзаж.
– Ну как? – спросила я.
– Долбануться можно! У тебя просто нюх на красоты!
– Рада, что тебе понравилось. Предложение такое: сначала съеду я, еще раз опробую трассу, а ты уже потом, за мной. Идет?
– Идет. – Она пристально посмотрела на меня. – А ведь сегодня Рождество, правда?
– Все может быть.
– А давай встречать Рождество!
– Прямо сейчас?
– Нет, почему… Придем сюда ночью, а в двенадцать откроем шампанское.
– И покурим анашу?
– Если ты захочешь. Все будет так, как ты захочешь. Вообще, мне здесь очень хорошо.
– Мне тоже. – Бедный Влад, бедная я, бедные мы оба. – Ладно, я поехала. До встречи внизу, ребенок.
– Эй… – беби окликнула меня в тот самый момент, когда я уже готова была оттолкнуться палками, – эй, послушай… Я… Я ведь сказала тебе не всю правду о себе!
– Я тоже. Я тоже сказала о себе не всю правду!..
На этот раз я остановилась гораздо ближе к обрыву, чем в предыдущий. Всего-то метра два, не больше. Я еще могла все отменить, достаточно было помахать перед собой скрещенными руками или подать беби какой-нибудь другой знак. Зачем я делаю это?.. ведь беби не виновата, что Влад полюбил ее и бросил меня, а он не мог не полюбить ее, все любят беби, все без ума от беби, чертова боль в виске, все хотят находиться в обществе беби, а смогла бы я долго находиться в обществе фриков, трансвеститов и порноактрис?.. Эрик в нем как рыба в воде, а я бы удавилась, глупо было оставлять журнал на Тимура, следующий номер выйдет провальным, как пить дать, мертвечина, туфта, срань господня, неужели и вправду Амстердам похож на шлюху? Влад, Влад, что же ты со мной сделал, Влад?..
Все кончено. Все. Все.
Я махнула беби рукой.
И время остановилось. Прошла целая вечность, прежде чем она преодолела треть склона, еще спустя вечность – достигла середины, солнце несколько раз уходило и возвращалось на небосклон, начался и закончился парад планет, постарели и умерли сосны, а она все летела и летела, едва касаясь снега, обдавая звезды и туманности серебристыми ледяными брызгами. Меня вдруг пронзила безумная мысль: а что, если она и вправду взлетит? Ей подчиняется все, так почему не подчиниться силе тяготения?
Она и взлетела, но лишь на секунду, ничего общего не имеющую с вечностью. И камнем рухнула вниз, в ущелье.
Все кончено. Все. Все.
Бай-бай, беби.
* * *
…Вот уже несколько часов я сидела с ее ноутбуком, глядя перед собой невидящими глазами. Достать его не составило особого труда, ведь ключ от номера беби забрала я. Войти и выйти, взять компьютер со стола, ничего сложного. Выходя, я задела ее рюкзак, споткнулась и едва не упала, беби, беби, когда же ты научишься аккуратности?..
Никогда. Ни-ко-гда.
Только бы на компьютере не стоял пароль!
Никакого пароля у беби не было. А после заставки «Windows» появилась картинка на рабочем столе: бело-рыжий щенок в колпаке с бубенчиками. Я сжала ладонями виски: сентиментальный убийца, вот кто я такая. Вместе с гибелью беби исчезла и боль, и ничего не появилось взамен. Теперь я была абсолютно, тотально мертва.