– Но как обучиться бою, если валить супротивника сразу, не дав ему поднять меча, – рискнул вставить слово Всеволод. Разрешено ведь…
– Одних повалишь – других против тебя выставлю, – сурово ответил старец. – Людей в дружине хватает. Ради чего здесь, думаешь, столько народу собрано?
– Так это… – Всеволод даже растерялся от такого вопроса. – Порубежье ж хранить…
– Ну да, для этого тоже. А еще чтобы лучших из лучших обучать. Таких как ты, дурень. Одни калечатся, чтобы другие воинское искусство через пот и кровь постигали. Через свою и через чужую кровь. Чтобы, когда придет срок, эти другие стоили сотен тех, одних.
Всеволод сглотнул, кивнул. Одни калечатся, значит, чтоб другие постигали? Понято. Принято… Слова нежданные, новые, важные, и не всуе сказаны. Обдумать и взвесить подобает такие слова. Но это позже…
– Второе, – продолжал Олекса. – Опять уповаешь на дуб за спиной.
– Как же не уповать-то воевода, – Всеволод вновь осмелился молвить в свое оправдание. – Если четверо сразу…
– И что с того, что четверо? – свел брови старец. – Оборотень-волкодлак будет метаться вокруг и нападать на тебя с восьми сторон. Упыри – те и вовсе в кольцо зажмут и полезут отовсюду сплошной толпой. Помни, чему я учил: каждый отбитый здесь, на тренировке, меч – это срубленная рука темной твари в настоящем бою. Но у нечисти – две руки и они к тебе сразу обе потянутся. А у упырей, к примеру, лапа вдвое-втрое против человеческой вытягивается. И на каждой цапалке – пяток когтей, что твой засапожник. И помимо рук еще пасть, клыков полная, имеется. Посему не мечи отбивать старайся – не руки рубить, а то, из чего они растут. Голова и тулово – вот твоя главная цель. А чтоб достать до них, не у дуба стоять-выжидать нужно, а самому нападать. И пошустрее.
«Да уж куда шустрее!», – подумал Всеволод, вспоминая свои стремительные движения и не поспевающих за ними медлительных противников. Однако в этот раз он решил промолчать. Со стороны ж, наверное, виднее. Тем более старцу-воеводе.
А Олекса продолжал:
– Волкодлаки и упыри – это еще цветочки. Так, разминка перед главным боем. А вот коли против тебя сам Черный Князь выйдет, тогда тебе вовсе тяжко придется. Он один четырех-пяти добрых бойцов в сече стоит. Таких как вот ты сейчас. А то и полдюжину собой заменит. А то и десяток целый. Оттого тебе два меча сразу в руки дадены, Всеволод. Вертись, двигайся. Помни – не всегда и не везде будет опора и защита для спины. А ну как в чистом поле с самым лютым ворогом сойдешься? Да один на один? А ну как при Черном Князе еще и кровопийцы его будут, а тебе некому окажется тыл прикрыть? И дубок, к которому ты все спиной липнешь, здесь останется. Привык ты к нему дюже, Всеволод. А как оттеснили тебя от дерева – так и пропал.
Олекса качнул пальцем перед его лицом:
– Крутился бы ты пошибче, махал бы клинками ловчее – глядишь и не получил бы по хребтине.
Всеволод кивнул еще раз. Вообще-то, все правильно говорит старец.
– И мечи держи покрепче. Устал, на ногах не стоишь, двигаться не можешь – встань на колено. Не зазорно то, коли для победы потребно. Сядь. Ляг, в конце-концов, но меча выпускать не смей. И не позволяй выбить. Ты – обоерукий и в том твое главное преимущество. Помни: два клинка завсегда лучше, чем один. Так же как один лучше, чем ничего. Без мечей в схватке с нечистью – верная смерть, и никакая броня тебя от нее не спасет.
Снова – молчаливый кивок. Согласный кивок.
– И самое главное, Всеволод. – Олекса смотрел на него в упор. – Не давай ни единой возможности до себя дотянуться. Тебя нынче один раз с ног сшибли. А бейся ты с темными тварями – трижды уже лежал бы неживым.
Всеволод удивленно поднял глаза.
– Трижды?
– А ты думал! У тварей темного обиталища когти цепкие, крепкие. Если уж цапнут – пиши пропало. Сегодня тебя чуть задели по наплечной пластине. Нечисть выдрала бы наплечник вместе с плечом. Дотянулись до руки. Темные твари и руку бы оторвали, и бочину под ней пропороли бы. Ну, а этот удар по спине… Выковырнули бы тебе позвоночник с мясом. А Черный Князь – и вовсе тебя бы того… напополам. Сделали бы он из тебя, Всеволод, двух Всеволодов. Как пить дать, сделал бы!
Да, умеет воевода Олекса убеждать, ох, умеет.
– Ну, а теперь, пожалуй, начнем…
Старец-воевода качнул в воздухе тупым учебным мечом, приноравливаясь, к оружию. Все, время разговоров вышло.
– То, что было прежде – было забавой, – тихо и твердо промолвил Олекса. – Теперь будет бой. Надень шлем, Всеволод, и приготовься. И постарайся в этот раз не оплошать. Иначе… Худо будет иначе.
Руки сами поспешно натянули шлем. Звякнула о наплечье тяжелая гибкая сетка бармицы, плетеной из толстых прочных колец.
«Теперь будет бой». Что-то в голосе воеводы заставило Всеволода забыть о преклонном возрасте Олексы. И о том, что противников сейчас не четверо, а лишь один. И что в руках того противника – единственный меч. И что Сторожный старец-воевода даже не прикрыт броней.
Да, бой будет. В полную силу. Настоящий. Тяжкий. Для него, Всеволода, тяжкий, а не для этого могучего старца. Бой который запросто может закончится избой костоправа, а может – могилой. И что мечи не заточены, сейчас совсем неважно.
Одни калечатся, другие постигают…
Дружинники в строю притихли. Наблюдают.
Никогда и ни с кем еще старец Олекса не выходил вот так, один на один, на полноценную рубку-поединок, а не для наглядной демонстрации пары-другой хитрых приемов.
Вся сторожная дружина затаила дыхание.
Олекса напал…
Глава 3
Старец показывал невиданные чудеса воинского искусства. Непревзойденное мастерство боя на мечах. Неумолимую и неутомимую пляску смерти в мельтешении седых косм и тусклой стали.
Сторожный воевода, казалось, был сразу повсюду, со всех сторон.
Вот только что Всеволод едва увернулся от меча, прогудевшего перед самой личиной-забралом, а Олекса – уже сбоку, справа, наносит новый удар.
Всеволод успел – отбил, отклонил, пошатнувшись при этом от обрушившейся сверху упругой звонкой мощи.
А старец – сзади. Опять бьет – сильно без пощады. Спину спас лишь вовремя подставленный через плечо клинок. Сокрушительный удар воеводы соскользнул по затупленной полоске стали, ушел в сторону.
Всеволод развернулся всем корпусом. И – вновь пришлось защищаться.
Темп боя Олекса задавал бешенный. С четверкой дружинников, в самом деле, биться было проще. Воевода рубил часто и сильно. Сверху, сбоку, наискось. Прямым. Косым. И тут же поддевал снизу. И колол резкими нежданными тычками, способными коня свалить с копыт, не то что человека. В голову, в корпус, в руки, в ноги… О том, чтобы атаковать самому, не могло идти и речи. Уцелеть бы сейчас, отбиться, выстоять. А потом… быть может…
Если воевода и пропустит удар, то лишь единожды.
Пока не пропускал.
Один меч Олексы плясал и кружил шибче, чем два – Всеволода. Клинки обоерукого едва-едва поспевали за ним. И обоерукий, пожалуй, впервые в жизни пожалел, что бьется без щита.
Удары сыпались градом – только успевай отводить, да отскакивать. И какие удары! От таких все же лучше отскакивать. Не подставляться лучше под такие. И на свои мечи их лучше не принимать, если хочешь подольше устоять на ногах.
Всеволод скакал. Зайцем скакал. Да только в доспехах ведь долго не попрыгаешь. Глаза заливал пот. Воздуха под шлемом не хватало. Дыхание сделалось шумным, хриплым, жадным.
Верно говорил Олекса: не победишь супротивника сразу – падешь сам. Не от смертельного удара, так от усталости. Сначала – от усталости, а уж потом…
Бухало сердце.
И что-то снова подсказывало Всеволоду: пасть сейчас можно в самом, что ни на есть, прямом смысле. Никакая броня не убережет от затупленного оружия, если оружие то держит рука Сторожного воеводы.
Нет, это был не учебный поединок. Чем-то большим это было.
Спасая себя, Всеволод отступал. Пятился. И выбирал момент. Единственный спасительный момент. Пока не выбрал, пока не поймал.
Под боковой удар слева в голову он подставил оба меча. Выдержал… А ведь будто булаву останавливать в воздухе пришлось.
Один клинок и два клинка со звоном и скрежетом отскочили друг от друга. Мелкой дрожью дрогнул булат и дрогнули руки.
Нечеловеческая сила воеводы обернулась против него же, заставляя удерживать, гасить энергию отбитого меча. Отвлекаться заставляя…
Но немалая часть той силы передалась и оружию Всеволода, отшвырнув клинки обоерукого вместе с обеими руками, с телом вместе. Всеволод не стал противиться подаренной силе. Он принял ее. Использовал.
Следуя за отлетающей сталью, Всеволод крутанул и себя, и вибрирующее в руках оружие, а затем, по широкой дуге…
Два меча ударили в холщевую сорочку на груди подавшегося назад Олексы. Мгновением позже, чем следовало бы, отшатнувшегося и отшагнувшего…
Два тупых острия достали, задели.
Вспороли.
И ткань, и кожу.
Ибо при таких ударах и затупленное оружие становится смертельно опасным.
Учебные клинки оставили на незащищенном броней теле два рваных красных росчерка.
Всеволод не успел удивиться.
Он? Ранил? Воеводу? Неуязвимого, непобедимого старца Олексу?
Всеволод не успел испугаться.
Не сильно ли посек? Не покалечил ли?
И защититься не успел тоже.
Потому что уже в следующий миг…
Почудилось будто многопудовый блок крепостной стены обрушился прямо на шлем, круша и сталь, и кость.
И свет померк.
И мира не стало…
– … большую ошибку, Всеволод, – такими словами приветствовал его старец Олекса на выходе из небытия.
– а-а-акую, – простонал Всеволод сухими шершавыми губами.
На губах ощущался солоноватый привкус.
Кровь…
Какую на этот раз ошибку он совершил?
Голова болела жутко. Интересно, шлем выдержал или раскололся? Выдержал, наверное. Если бы нет – меч воеводы проломил бы и череп по самые зубы. Даром, что клинок не заточен.
– Никогда не успокаивайся, если поранил противника. Не останавливайся на полпути – добивай. Сразу. Помни – любой ворог смертельно опасен, покуда жив. А нечисть – она живучее вдвойне, втройне. А уж ее Князь…
Речь Олексы текла как вода. Всеволод слушал урывками. Голова гудела.
«Если поранил противника, – засело в мозгу. – Ес-ли-по-ра-нил»
Всеволод рискнул открыть глаза.
Полумрак избушки травника. Что травника – догадался сразу. По пахучим охапкам сухих веничков, подвязанным к низкому закопченному потолку. Что тут еще? Огляделся…
Маленькое окошко, затянутое мутным пузырем. Широкие жесткие полати. Поверх досок – медвежья шкура. На нее он и положен. Другой шкурой прикрыт.
Рядом – скамья. На скамье – Олекса. Больше никого. Старец сидит без рубахи. Грудь перевязана. На белой чистой тряпице – красные разводы.
Значит, правда? Значит, в самом деле? Достал-таки он в бою воеводу! Поранил.
Всеволод попытался улыбнуться.
Бо-о-ольно…
Его-то самого тоже… Достали… Поранили… В голову. И хорошенько так!
Да, его тоже… Но ведь сначала он… воеводу… А этого еще не мог. Никто. Никогда. По сию пору.
Всеволод снова попытался выдавить улыбку. Опять не вышло. Проклятущая боль в голове! И колокольный гул под черепной костью.
– …Даже издыхая, Черный Князь вложит всего себя в свой последний удар, – продолжал старец. – И он будет бить не так как я сегодня – в полсилы…
«В полсилы»?! Так, выходит, это было полсилы? Вот почему шлем и череп уцелели.
– Мне-то ты нужен живым, Всеволод, – сказал, словно угадав его мысли, Олекса. – А вот Черному Князю твоя жизнь без надобности.
Боль усилилась. Голова раскалывалась.
Полсилы… полсилы… полсилы…
– Скоро пройдет, – голос воеводы стал чуточку мягче.
Только Всеволод не верил. Не скоро. От таких ударов оправляются не скоро…
В полсилы ударов!
– Над тобой уже сказано заговорное слово.
Что ж, заговор травника – дело хорошее, но даже он…
– Моё слово, Всеволод. Заветное. Тайное.
Что?! У Всеволода глаза полезли на лоб. О том, что воевода обучен не только убивать, но и исцелять, дружина не знала. Никому еще этот свой дар старец Олекса не открывал. А вот ему – поди ж ты, открыл.
И ведь, в самом деле!
Боль, действительно отступала. Или так просто кажется? Нет, правда! Волны, терзающие изнутри ушибленную голову, накатывали реже и становились все мягче, милосерднее.
А если лечит Олекса так же умело, как и бьется на мечах…
– Спи, – сказал воевода. – Проснешься здоровым. А как проснешься – будешь собираться…
Куда? Мысли начинали путаться.
– … отправишься в путь…
В какой? Да, боль уходит, но голову взамен будто набивают мхом или ватой.
– … в дальний путь…
Зачем? Но задавать вслух эти и прочие вопросы сейчас отчего-то не хотелось. Потом, потом, все потом… Когда-нибудь…
– Приходит твое время Всеволод. В последнем бою ты прошел последнее испытание, и время твоего обучение закончилось. Но пока – спи.
Спи.
Спи.
Спи…
А вот это уже вроде и не старец Олекса шепчет. Кто-то в его собственной, Всеволодовой, многострадальной голове, чем-то мягким набитой, тихонько приговаривает. Глухо так, невнятно.
Спи…
Спать – хорошо.
И противиться тому нет ни сил, ни желания.
Боль ушла окончательно.
Пришел сон.
Странный сон. Колдовской. Заговоренный.
Не такой, как обычно, не такой, как раньше. Сон без сновидений. Только красным-красно было под закрытыми веками. Будто кровь одна лишь кругом, и будто тонешь в той крови.
Или уже не тонешь, а просто паришь, покачиваешься в ней. Покоишься. Как во чреве матери. Как в могиле.
И – уютно. И – спокойно так.
Красный сон длился долго.
Глава 4
Очнулся – как из стылой проруби вынырнул! Жадно глотнул воздуха. Задышал часто-часто. Пот ручьем лил со лба, стекал по вискам. В теле подрагивала каждая мышца и каждый нерв.
Сколько спал-то? Изменилось ли что? Всеволод глянул вокруг. Нет, все по-прежнему. Пряный запах сухих трав, полутемная горница, муть пузыря в окне и копоть на потолке. Полати. Шкуры. Лавка. Перевязанный старец-воевода. Сидит, где сидел, только улыбается и смотрит – непривычно так, приветливо.
Да, вокруг ничего не менялось. Что-то поменялось в нем самом. Что?
Голова не болит – вот что! Совсем! Ничуть не болит! Всеволод поднял руку. Тронул. Ничего, ну, то есть ничегошеньки, даже шишки мало-мальской нет там, куда угодил меч воеводы. Чудеса! И ваты-дурноты под черепушкой тоже больше нет. И вялости. И сонливости.
Бодрость есть. Сила, здоровье бычье, желание горы воротить, да деревья выкорчевывать. А нет – так хоть что-нибудь делать. Немедленно. И много.
Аж распирает всего!
Ай, да воевода, ай да старец Олекса. Таково, значит, твое заговорное слово! Крепок, ничего не скажешь, крепок тайный заговор у Сторожного воеводы. Столь же крепок, как и рука, в которой меч тяжеленный летает, словно птаха легкокрылая.
Всеволод откинул шкуру. Сел. Увидел свою одежду в углу. Хотел встать…
– Не спеши, – приказал старец. – Поговорим. Теперь – без мечей.
Поговорим? Всеволод вспомнил. Странные слова Олексы, которые слышал, засыпая. Или то почудилось, что слышал. Спросил:
– Мне нужно куда-то ехать?
– Нужно, – ответил воевода.
– Когда?
– Сегодня.
Всеволод снова кинул взгляд на одежду в углу. Опять попытался подняться.
– Но не прямо сейчас, – снова осадил его воевода.
– Куда ехать? Зачем?
– А вот об этом и будет у нас с тобой разговор, Всеволод. Тебе ведомо, что есть наша Сторожа, кем охраняется, от кого поставлена, и какое порубежье ей должно беречь?
Странный вопрос! Любому ратнику Сторожной дружины это известно. Сокрытая Сторожа возведена в самом центре Руси – в непролазных лесах и болотах между Черниговом и Брянском. В дремучем краю, затерянном среди земель Черниговского, Северского, Переяславского, Киевского, Пинско-Туровского, Полоцкого и Смоленского княжеств. На гиблую, не годную ни под пашни, ни под легкий промысел болотистую глухомань эту, издревле, к тому же – со времен живших здесь прежде вятичей – помеченную недоброй славой, не зарились ни князья, ни бояре. Разбойный люд – и тот сюда носа не совал. Самые отчаянные охотники-бортники не забредали. Страшно потому как обычному человеку там, где таятся следы великой волшбы, хоть и не понимает он, отчего берется тот страх. А тут таилось… Такое… Этакое…