Он вернулся в кабинет. Новая система слежения уже была отлажена и отрегулирована. Реник надел виртуальные очки. Они не так утомляют зрение, как большой экран.
Птица летела над городом. Комиссар собирался проверить несколько точек, которые его давно интересовали. Но это потом. Вначале нужно опробовать управление и определить максимальную дальность надежной связи. И заглянуть в окна, просто для пробы. Птица летела уверено, отлично слушалась команд. Молодец, канарейка! – подумал Реник, – теперь будем стараться, чтобы тебя не съела какая-нибудь кошка. И без кошек неприятностей хватает.
Барбара увидела, что на подоконник села больная канарейка, но не придала этому значения. То, что канарейка больна, было видно сразу: птичка сидела вялая и неподвижная, даже не крутила головой, как обычно делают птицы.
Барбара ходила по комнате, которую называла своим массажным залом. Это было чердачное помещение переделанное в солярий: прозрачная крыша, удобные кушетки, ванна, два автомата для массажа, – для обычного и для эротического. И, конечно, гордость Барбары, такая штука, которая имелась лишь у нее одной.
В массажном зале Барбара ходила голой. В комнате внизу ее ждал любовник, нетерпеливый, но бедный и потому знающий свое место. Перед тем, как заняться любовью, Барбара всегда принимала сеанс массажа. Но это был необычный массаж.
Она отодвинула полупрозрачную штору. За шторой было ложе и над ним манипулятор с двенадцатью руками. Это не были биопротезы. Это были настоящие мужские руки, закрепленные на биоконтакте, который питал их, восстанавливал и обеспечивал мускульную силу. Она легла, расслабилась и дала команду голосом.
Включилась музыка, аппарат сымитировал ветер и запах моря. Руки пришли в движение: две стали гладить ее волосы, две – грудь, оставшиеся перемещались по свободным участкам тела. Вот одна из рук взяла вентилятор и стала щекотать Барбару направленными струйками теплого воздуха.
– Сильнее! – приказала Барбара и руки вжались в ее кожу.
Закончив сеанс, она спустилась вниз. Нетерпеливый любовник послушно ждал.
– Соскучился, малыш? – она потрепала его по щеке. Сегодняшнему малышу было всего-то около двадцати; Барбара годилась ему в матери.
– Это твоя спальня? – спросил малыш.
– Да, а что?
– Странная какая-то.
– Что тебе показалось странным? – она сдвинула брови.
– Впервые вижу, чтобы в спальне лежала плитка, как в бассейне. В спальне должны быть мягкие ковры.
– Это чтобы удобнее отмывать пол, – сказала Барбара.
– Он так сильно пачкается?
– Иногда.
– Ты его моешь сама?
– О, как глупо! Я ничего не делаю сама. Его моет мой раб. Саид, выйди! – приказала она.
Из-за шторы выдвинулся робот, смоделированный так, чтобы немного походить на могучего мужчину.
– Это аппарат для уборки?
– И для охраны. Саид, покажи ножи!
Саид взмахнул руками и два круга стальных лезвий прожужжали в воздухе.
Робот вышел на средину комнаты и исполнил несколько громоздких движений, напоминавших танец.
– Ну и чудище! – искренне удивился малыш. – Зачем ты его держишь?
– Красивая женщина должна быть опасной. У-тю-тю-тю-тю… – она мощно поцеловала малыша в губы и продолжила. – Я хочу, чтобы он стоял и смотрел, как ты будешь меня ласкать.
– А если я не смогу?
– А ты расслабься. Если ты не сможешь, он тебя убьет.
Малыш смог. Впрочем, хватило его всего минут на двадцать. Могучий Саид смотрел внимательно, наклонившись вперед и время от времени поводя головой с желтыми глазами.
– О, это было отлично, – сказала Барбара и отбросила малыша в сторону. – За такие минуты можно отдать жизнь. Правда, малыш?
Малыш отвечал утвердительно.
– Что-то не слышу уверенности. Да или нет?
– Да.
– Вот так-то. Мне понравились твои руки. Особенно правая. Ты слышишь Саид, правая!
Саид послушно склонил голову.
– Тебе нравится видеть в мужчине раба, – заметил малыш.
– А ни на что другое ваш брат не годится. Я хочу сделать тебе предложение.
На миллион.
– На миллион?
– Ага. Мне понравились твои руки.
– За миллион можешь иметь их до конца жизни.
– Нет, малыш еще понял (Саид кивнул головой и подвинулся на шаг ближе). Мне понравились только руки, все остальное – дрянь. Я собираюсь купить за миллион твою правую руку.
– Как можно купить руку?
– Когда я была намного моложе, меня бросил мужчина, у которого были прекрасные руки. Представляешь, он бросил не кого-нибудь, а меня. Я хотела ему отомстить, но я его не нашла… Подожди, я закурю. Передай сигареты.
Она сделала несколько затяжек и помолчала.
– Я поняла, что он не лучше и не хуже других. Что недостаточно мстить ему, это ничего не изменит. Мстить нужно всем вам… Он не просто так исчез, а исчез вместе с моим ребенком. Я так и не нашла – ни его, ни ребенка. Потом я его забыла, но я не забыла обиды. Я не из тех женщин, которых можно просто так обидеть. С тех пор Саид забирает руку у каждого моего мужчины.
Любовник ухмыльнулся.
– Ты сушишь эти руки как рыбу?
– Нет, я заставляю их работать. Я подключаю их через биоконтакт к аппарату для массажа.
Малыш сел и почесал в затылке.
– Нет, не может быть, – не поверил он, – тогда это получился бы киборг, а собирать киборгов запрещено. Киборги, клоны и генные бомбы – преступления против человеческой природы. Ты бы не рискнула получить восемь лет тюрьмы.
– А никто и не узнает. Я даю тебе миллион и Саид отрезает тебе руку. Вместе с лопаткой, лопатка нужна для крепления. Если ты не согласишься, Саид сделает это бесплатно.
– И многие соглашались?
– Никто из двенадцати. Из тринадцати, если считать тебя.
Малыш вскочил и бросился к двери. Конечно, дверь оказалась закрытой. Тогда он забился в угол, свернулся в эмбриональную позу и закрыл голову руками.
– Саид, начинай, – приказала Барбара. – Когда закончишь, протри кафель.
Она подошла к окну и стала спиной к комнате. Больная канарейка улетела, заметив ее приближение.
Уже стемнело; он шел домой, привычно прокручивая события дня сквозь теплую полутьму отдыхающего мозга; где-то в складках сознания был раскинут невод, вылавливающий каждую золотую и серебрянную рыбку, и был недремлющий глаз, который смотрел и определял, насколько та рыбка велика.
Проходя через парк развлечений, во второй или третий раз за вечер он увидел то же лицо. Не задумываясь, он сел на скамейку и решил подождать. Его тело устало за день и приняло решение самостоятельно. На асфальт здесь и там садились серые, будто присыпанные пылью, мотыльки, садились и снова взлетали; он ждал, совершенно уверенный, что незнакомец появится.
Вечерний парк был полон жизни: гуляющие запрудили центральную аллею, у водопада цветов; к атракционам наверняка вообще трудно пробиться, особенно к Шару и к Швырялке; очереди у лотков с мороженым и фруктами достигли размера шаровых звездных скоплений, и над всем этим гул, подобный гулу пчелиного роя, отдельные детские крики, отдельные вулканчики хохота здесь и там, и все это освещенно фейерическими бликами, которые бросают огромные плокие диснеевские фигуры, электролюминисцирующие, плавающие в воздухе над деревьями.
Ждать пришлось недолго: незнакомец еще раз прошел мимо, – руки в карманах, глаза сосредоточены, – и свернул в боковую аллею. Это был невысокий худой мужчина, с невыразительным лицом – такое не вспомнишь и на следующий день.
Гектор встал и пошел за ним. Незнакомец не спешил, но и не оглядывался. Он шел быстрее, чем гуляющий, но медленне, чем человек, имеющий определенную цель. Он остановился и поиграл с надувными роботами-великанами, которые бесплатно хватали каждого желающего своими лапами с ковш екскаватора величиной, постоял у фонтана и пошел к выходу. Здесь Гектор увернулся от обьятий желтого робота, чуть не потерял незнакомца в толпе и лишь случайно увидел темную тень, удаляющюся в сторону ботанического сада.
Здесь уже не было фонарей, лишь шариковые светильники – висящие в воздухе опалесцирующие шарики размерами от крупной горошины до маленького яблока.
Шарики переливались разными цветами, то мелкими вспышками цвета, то наплывами цветного свечения, то разноцветной световой дрожью, и удерживались на весу невидимыми нитями силового поля. Каждый светильник был сделан в виде небольшого фонтана. Это было красиво, но почти не давало света. Некоторые из шариков, граненые, светили ярче, но и они не освещали средину широкой дорожки. Под ногами шуршали невидимые в темноте роботы-мышки, которые убирали парк по ночам.
Над головою с холодной яростью пылали звезды – в таком избытке, что небо равномерно сияло над черными формами дальних крон и над темно-зелеными контурами ближних, перечеркнутое черной полосой космического лифта.
Внезапно незнакомец побежал. Дорога спускалась с холма до самой ограды сада, а дальше поворачивала и шла в сторону старых заброшенных подземных гаражей. Гектор хорошо знал сад, но гаражи видел лишь несколько раз и издалека.
Спуск не освещался вовсе и, если бы не звезды, было бы тяжело бежать по каменистой дороге вниз. Но глаза уже привыкли к темноте и с каждым шагом видели все лучше. Вот решетка сада по левую руку, а за решеткой – поляна с высокой травой, над которой летают несколько пушистых сов, неслышных и почти невидимых, и множество летучих мышей. Сектор Б-13, один из старых районов сада, где природа сохранилась почти естественной.
Приблизившись к гаражам, он скорее почувствовал, чем увидел, что дверь открыта. За дверью зияла тьма. Кто-то, без сомнения, ждал его там, притаившись, зная, что он идет, и зная, что он знает, о том, что он ждет его там, притаившись и зная… Слова выстроились в бесконечную цепочку и рассыпались, как слишком высокий домик из костяшек домино. Осталась пустота;
Гектор не собирался входить. Без фонарика там делать нечего, особенно человеку, не имеющему представления о внутреннем устройстве этого лабиринта.
Он стоял и раздумывал. Он знал, что не один на этой черной дороге, среди черноты ночи. Из-за деревьев вышла темная фигура. Потом еще две. Потом еще и еще.
– Передайте ему, – сказал Гектор, – что я долго ждал и долго вас терпел.
То, что случилось вчера, будет вам предупреждением.
И вслед за его словами раздался глубокий, глухой и вибрирующий рык большого зверя.
Когда он вошел в холл, то увидел, что та женщина уже ждет. Женщину звали Зоей; сейчас она пришла с мужем, тем самым, который месяц назад выбил ей глаз.
Она поднялась; муж остался сидеть.
Они зашли в квартиру, потом в приемную комнату; Гектор извинился и вышел вымыть руки. Сегодня клиентка пришла в последний раз; ей оставался лишь осмотр и некоторые формальности.
Муж бил ее и раньше, но бил «ласково», как она сама объяснила на первом приеме, и в тот раз просто ударил неудачно. Гектор не хотел видеть этого человека, и был рад, что тот решил не заходить. Сейчас он понял, что так неприятно удивило его в зоином муже: негодяй сидел со спокойно-самодовольным видом, и было заметно, что это не поза, не маска, а нормальное состояние скотски-тупой посредственности. Но он нисколько не чувствовал себя винованым – и это раздражало Гектора.
Он осмотрел глаз в последний раз. Все было в порядке: новый глаз, поставленный взамен старого, был моложе и лучше. Он замерил потенциалы оптического нерва и сравнил с таблицей. Что-то не сходилось, но нет повода для волнений – так иногда бывает, пока новый орган еще не притерся на своем месте.
То, что делал Гектор, называлось генопротезированием; генопротезирование и изготовление стандартных лекарств – вот и все, что разрешалась делать биологам, использующим человеческую ткань. Все остальное запрещалось категорически.
Сверх-категорически. Любое отступление от закона каралось высшей мерой наказания – восемью годами тюрьмы. Биология уже достигла такой мощи, что могла легко уничтожить неосторожное человечество, экспериментирующее с собственными генами. Холодный призрак генетической катастрофы был гораздо опаснее лохматых ядерных пугал двадцатого века или крысиной морды чумы, скалящей зубы из средневековья.
– Этот глаз совсем как мой старый, – сказала Зоя.
– Я вырастил его из клеток вашего старого глаза, но новый лучше: он лучше различает цвета в темноте, а в старости вы можете не опасаться дальнозоркости. И я немного усилил кольцевую мышцу, которая регулирует кривизну хрусталика.
Теперь вы можете использовать ваш глаз как увеличительное стекло. Попробуйте.
– Попробовать что?
– Возьмите любой маленький предмет и поднесите его к самому глазу. Теперь ваш хрусталик способен на нем сфокусироваться. Посмотрите на кончик фломастера, так. Вы видите его с маленького расстояния, поэтому вы видите его большим. Ну как?
– Сколько мы вам должны? – спросила Зоя.
– Ничего дополнительно. Четыреста долларов, как и договаривались.
– Но вы работали целый месяц.
– Я работал по вечерам.
– И все равно, это слишком мало. Почему вы не берете больше?
– Я мог бы сделать это за три дня, и вы бы остались довольны и заплатили мои четыреста долларов и не спрашивали бы, почему я беру так мало.
– Тогда почему не за три дня?
– Потому что я люблю делать вещи хорошо. Если не делать хорошо, то это превращается в плохую и скучную подработку, точно так же можно приторговывать на базаре или спекулировать лотерейными билетами. Я лучший, по крайней мере в этом городе, и хочу работать хорошо. Когда я делаю все, что могу, в какой-то момент появляется чувство, что я делаю что-то настоящее, хотя я не могу это объяснить разумно, я перестаю работать как раб и начинаю творить по своему собственному желанию что хочу и как хочу. Тогда работа превращается в удовольствие. Это не работа, а отдых, и поэтому можно работать даже бесплатно.
– Вы давно это придумали? – ка-то совсем скучно спросила Зоя. У нее были большие светлые глаза и широкие скулы, от этого лицо казалось неестественно скульптурным. Может быть, виновато освещение.
– Очень давно, – ответил Грман, – Еще когда я школьником готовился к нудным экзаменам.
– И экзамены перестали быть нудными?
– И я стал сдавать их лучше всех. С того времени это всегда срабатывало.
Если бы я сделал работу не за месяц, а за три дня, я бы взял с вас в три раза больше. Потому что работа, которая не нравится, должна хорошо оплачиваться, иначе никто не будет ее делать. Правильно?
– Можно, я закурю? – спросила Зоя, но не закурила. – Шурик хотел с вами поговорить.
– Я бы не хотел его видеть.
– Но это обязательно.
– Я здесь определяю сам, что обязательно.
– Тогда Шурик говорит, что он позвонит в полицию и сообщит, что вы занимаетесь практикой без лицензии. Мой глаз – доказательство.
– Послушайте, мадам, – сказал Гектор, – ваш глаз не может быть доказательством, потому что ни одна экспертиза не докажет, что это не ваш родной глаз. Он генетически эквивалентен тому глазу, который вы потеряли. Я вырастил новый глаз из клеток старого.
– Зато у меня есть заверенные фотографии, на которых я без глаза.
– Вы еще скажите, что Шурик выбил вам глаз специально, чтобы меня шантажировать.
– Нет, но он все продумал.
Она встала, вышла за дверь и вернулась с мужем. Мужу было около тридцати, полноват, белобрыс, глаза ничтожества.
– Подожди меня! – приказал он и женщина вышла.
– Ну как, доктор, мы договоримся?
– Не думаю, что нам есть, о чем договариваться. Через пять минут вы выйдете из этой комнаты и я вас больше никогда не увижу.
– Я предлагаю дело, – сказал Шурик.
– Вот часы, – Гектор поставил часы на стол, – время пошло.
– Плевал я на часы.
– Я могу поставить песочные. Они сильнее действуют на нервы.
– Плевать, я говорю. Ты слушай внимательно, доктор. Как только мне сказали, что ты берешь за лечение меньше всех, я сразу заподозревал. Я сразу тебя понял, я тоже хитрый. Если ты можешь сделать из одного глаза другой глаз, то можно сделать и сто глаз. Поэтому ты не берешь денег. Один здоровый глаз можно продать долларов за шестьсот.