– С пряника.
– Пряник громадный. Просто гигантский. Если вы выполняете мое задание, то вас оставляют в покое. Честно. Я вам уже это говорил и могу поклясться. Послушная гончая вернется к себе в будку живой и почти невредимой.
– Непослушная?
– Не вернется вообще. В этом заключается кнут. Но не только в этом. Кнут в моем восприятии – это не средство запугивания или наказания. Это средство ускорения. Так вот, условия вашей работы будут следующими – вы получаете от меня задание. Я даже не буду ограничивать время, за которое вы его обязаны выполнить. Решайте сами. У вас, кстати, отпуск на сколько дней?
– Две недели.
– Я думаю, что вам лучше всего будет уложиться именно в эти две недели. Иначе возникнут трудности на работе. Но, опять-таки, я не подгоняю. Просто вам придется одновременно искать, то, что прикажу я и прятаться от людей Васильева. С вашего хвоста я его сниму только после того, как все разузнаете. И не раньше.
Шатов задумался.
Арсений Ильич ставит его в жесткие рамки. В очень жесткие рамки. Либо он успеет, либо нет.
– Подождите, как же это я смогу перемещаться по городу, если в любой момент меня могут достать…
– Это ваши проблемы. Если вы решите все мои вопросы за один день – на следующий день вы уже будете в безопасности.
– А если меня найдут раньше?
– А это уже полностью зависит от вас. Я вмешиваться не стану. Хватит. В конце концов, мне не к спеху. Не сможете вы – сможет кто-то другой. Если бы вы знали, сколько разной живности сейчас просто жаждет нарваться на неприятности, из которых только я смогу их выручить. Можете быть либо быстрым и живым, либо… Вы сами понимаете. Кстати, если вы будете слишком пассивны в своих поисках, я могу вас сдать сам, лично. Еще и заработать на этом. Понятно?
– Понятно.
Ему все было понятно. Его держали за горло, и все выглядело так, как будто он не имеет другого выхода, кроме как с лаем броситься по команде «Апорт».
Выходило, что прикажи сейчас Арсений Ильич Шатову вцепиться в чье-то горло, Шатов обязан щелкнуть зубами на чьих-нибудь хрящах. Выход… Найти выход.
Шатов медленно поднял взгляд с пола к лицу Арсения Ильича. Выход…
Хозяин дома словно угадал мысли Шатова:
– Не стоит. Вы сейчас не в лучшей форме. А я свою регулярно поддерживаю. И даже если предположить, что вы просто сбежите не выполнив приказа, то где и сколько вы будете прятаться? Месяц, два… У вас не такие связи, чтобы купить новые документы на новом месте. По причине безденежья вам не светит заграница. И поверьте мне, вас все равно найдут. И убьют. А я вам даю шанс. Вполне реальный.
– Вы меня уговариваете? – тяжело спросил Шатов.
– Никогда. Унижаться до уговоров… Я вам объясняю. И предупреждаю. А потом прикажу.
Он может приказать, понимал Шатов, он может приказать, И Шатову придется выбирать не между гордостью и унижением, а между жизнью и смертью. Очень простой расчет. У него есть шанс выполнить задание, каким бы тяжелым оно ни было, и остаться живым, если…
– А где гарантия, что вы не обманете? Что у вас и вправду есть возможность меня отмазать? Я принесу вам в зубах, помахивая хвостом, то, что вы ищете, а вы вместо этого…
– А никаких гарантий. Совершенно никаких гарантий. Вы должны просто довериться… Стоп, не довериться, а просто выполнять команду, – Арсений Ильич говорил это неприятным голосом.
Он старается оскорбить меня как можно сильнее, подумал Шатов, чтобы не оставалось никаких иллюзий. И чтобы я твердо знал свое место. Гончей. Буду хорошим и послушным – буду жить.
– А вы не боитесь перегнуть палку? – Шатов проговорил это, глядя на свои руки.
Пальцы на руках дрожали, и Шатов не знал от чего: от страха или от ярости. Конечно, он сам виноват, что попал в такое дерьмо. Никто, кроме него. Сейчас нужно просто понять, что важнее всего. Что?
Выжить. Сейчас важнее всего выжить, и эта сволочь… Шатов искоса глянул на Арсения Ильича. Эта сволочь дает ему шанс. Мизерный. Дешевый шанс. Но все-таки реальный. Это потом можно будет разбираться, кто именно так его подставил. Шеф, главный редактор – они свое получат. Потом, а сейчас…
– Я не боюсь перегнуть палку, – сказал, помолчав, Арсений Ильич, – в отношении вас – не боюсь. Потому что вы такое животное, что начнете драться за жизнь только тогда, когда вас окончательно прижмут к стене. И особенно вы эффективны, когда разозлитесь. Вы ведь разозлились?
– Мы разозлились, – ровным голосом сказал Шатов, – мы очень разозлились.
Арсений Ильич засмеялся, смешком коротким, будто отрыжка. Словно насытился уже тем, что Шатов дошел до предела. Сытно пообедал.
– Можно уже переходить к заданию, – угрюмо напомнил Шатов, – ткнуть меня носом в след.
– Не нужно иронизировать, – Арсений Ильич встал с кресла и прошел к буфету, стоявшему у стены, между двумя окнами.
Дверца буфета открылась со скрипом. Потом закрылась. Арсений Ильич подошел к Шатову и протянул ему книгу.
– Библия? Я должен разобраться в том, кто убил Авеля?
– Каин. А вы должны разобраться в другом, – Арсений Ильич отобрал и открыл книгу, достал листок бумаги, лежавший между страниц. – Это список.
– Вижу, – Шатов взял листок.
Восемь строчек, напечатанных на лазерном принтере. Фамилии, имя-отчество, год рождения. Шесть мужчин и две женщины. Ничего особенного. Шатов перечитал список еще раз. Ничего выдающегося и никого знакомого.
– Номер третий и четвертый – муж и жена? – спросил Шатов.
– Муж и жена, – подтвердил Арсений Ильич.
– И что прикажете делать с этим списком?
– Эти восемь человек, – Арсений Ильич заговорил лекторским тоном и стал прохаживаться по комнате, – погибли. Так или иначе. Вернее, семь человек погибли, а один – умер.
– За один день?
– Нет, что за глупости? За один день! – Арсений Ильич даже остановился от такого возмутительного предположения. – Эти восемь смертей произошли в течение трех последних месяцев. Сейчас у нас август. Номер первый, Андрей Мазаев, погиб в автомобильной катастрофе в ночь с третьего на четвертое мая. Номер восьмой, Александр Фроленков, покончил с собой неделю назад, пятого августа. Остальные шесть, как вы понимаете, покинули этот мир в промежутке между четвертым мая и пятого августа этого года. Три убийства, два самоубийства, два несчастных случая и смерть от естественных причин.
Арсений Ильич замолчал, продолжая мерить комнату шагами, от холодного камина до стены с ружьями и обратно. Половицы поскрипывали, но не как обычно скрипят рассохшиеся полы, недовольно и визгливо, а как-то многозначительно и немного задумчиво. Скрип, скрип, скрип… Пауза, когда Арсений Ильич проходит по ковру, брошенному посреди комнаты, снова – скрип, скрип, скрип… Поворот.
– Еще раз спрашиваю, что мне со всем этим делать?
– Вам нужно выяснить, что общего между этими смертями. Вот и все, – Арсений Ильич остановился перед Шатовым, – Вот и все.
– И для того, чтобы узнать это, вы затеяли всю эту сложную комбинацию?
– Надо же с чего-то начинать. Почему не с этого, и почему не с вас? – Арсений Ильич улыбнулся, потом, словно спохватившись, посмотрел на часы, – О, вам пора, любезнейший. Вам нужно торопиться.
Шатов автоматически взглянул на свои часы – девятнадцать ноль-ноль:
– Куда именно мне нужно торопиться?
– На электричку.
– Вы не сможете меня подбросить до города?
– Извините – нет. Отныне мы с вами будем встречаться только тогда, когда я назначу встречу.
– Вы рискуете не успеть… – предупредил Шатов.
– Это в чем?
– Предположим, что я узнаю что-нибудь интересное, а меня прижмут парни Васильева? И я не успею вас предупредить?
– Как-то вы спокойно говорите о такой неприятной возможности, – сухо заметил Арсений Ильич.
– Начинаю привыкать.
– Не стоит, привычка обычно губит человека. Вы можете привыкнуть лезть не в свои дела… Хотя, к этому вы уже привыкли и начинаете расхлебывать проблемы. Мне придется смириться с такой возможностью, потерять свою гончую в самый последний момент.
Шатов скрипнул зубами.
– Кроме этого, вы будете оставлять на столе квартиры записи того, что делали за день, писать, так сказать, отчеты. И если с вами что-нибудь случится… – Арсений Ильич развел руками, – я смогу стартовать уже не с нуля.
– Если не секрет, кто следующий на очереди? За мной? – Шатов встал с дивана и потянулся.
– Это не ваше дело, – быстро ответил Арсений Ильич, – не ваше дело.
– Как скажите, – согласился Шатов, – а то, что моя квартира может быть под наблюдением, это мое дело?
– Ваше.
– И как же я смогу оставлять на столе отчеты? В квартире, которая под наблюдением?
– А вы и не будете оставлять отчеты в квартире под наблюдением. И, кстати, жить там вы тоже не будете, – Арсений Ильич вынул из кармана связку ключей и бросил Шатову.
Бросил резко, в лицо, но Шатов отреагировать успел. Связка больно ударила в ладонь. Шатов подбросил ключи на руке:
– Это от чего?
– Это от квартиры…
– Где деньги лежат, – подхватил Шатов.
– И деньги тоже. В квартире вас будет ждать некоторая сумма на расходы, но за ее трату вы также должны будете отчитаться.
– В письменном виде, – усмехнулся устало Шатов.
– В письменном, – подтвердил Арсений Ильич, – если меня отчет не удовлетворит – вы мне эти деньги вернете. Прежде чем я вас сниму с крючка. Особо покутить не рассчитывайте. Хотя, если будет необходимо, с деньгами не церемоньтесь.
– Адрес.
– Да, проспект Индустрии, дом девяносто три, квартира двадцать. Это пятиэтажный дом, однокомнатная квартира на втором этаже. Если спросят соседи – вы ее сняли на месяц у Гольдмана Исаака Яковлевича. Запомните?
– Гольдман Исак Яковлевич, на месяц, проспект Индустрии девяносто три, двадцатая квартира, на втором этаже.
– Хорошо. О мелочах поговорим на дворе, – Арсений Ильич открыл входную дверь и жестом пригласил Шатова на крыльцо.
Тени от деревьев косо лежали на траве, опирались о машину. «Волга», наконец обратил внимание на машину Шатов, двадцать первая.
Арсений Ильич открыл багажник, извлек ведро и старую брезентовую штормовку:
– Это вам.
Шатов взял штормовку, взвесил на руке:
– Зачем?
– А что вы делали в лесу? – поинтересовался Арсений Ильич.
– И что я делал в лесу?
– Вы собирали грибы.
Шатов заглянул в ведро и обнаружил там десятка полтора белых грибов.
– Вам не кажется, что вы немного переигрываете? – поинтересовался Шатов.
– Не кажется. Я не хочу, чтобы вы выделялись в толпе пассажиров электрички. Можно было бы, конечно, дать вам пару ведер и рюкзак с помидорами, но на огородника вы похожи еще меньше, чем на грибника. Берите и идите, вам еще нужно пройти около десяти километров до железной дороги. Полустанок «Триста первый километр».
– А ближе чего-нибудь нет?
– Боитесь перетрудиться?
– Боюсь заблудиться.
Арсений Ильич задержал на секунду дыхание, потом выдохнул, демонстрируя раздумья:
– Можно и ближе. По вот этой тропинке километра три-четыре до просеки. Там направо и еще через пару километров будет трасса. Там есть шанс сесть на попутку.
– Вы не возражаете?
– Нет. Думаю, что здесь вас пока еще не ищут.
– Я пошел?
– Еще одно, – Арсений Ильич остановил Шатова жестом, – на связке, которую я вам дал – три ключа. Два больших – от двери. Третий – от почтового ящика. Он справа от входа на первом этаже. Всякий раз, заходя в подъезд, вы вначале открываете почтовый ящик…
– В ожидании писем от вас?
– И по этой причине тоже. Кроме этого, в ящике, на стене, вы увидите небольшой светодиод. Если он не светится – все нормально. Если горит – немедленно уходите из дома, в квартиру кто-то проник.
– Я ведь тоже буду туда проникать, – напомнил Шатов.
– Только вы каждый раз будете нажимать кнопку на бра, висящем в прихожей. Пришли – нажали. Уходите – снова нажали. Только не спутайте. Не выключатель на бра, а кнопку, точно под абажуром. Запомните?
– Кнопка под абажуром, светодиод, почтовый ящик, квартира двадцать, второй этаж дома девяносто три на проспекте Индустрии, – терпеливо повторил Шатов, подхватил ведро и двинулся по указанной тропинке, не оборачиваясь.
– До свидания, – крикнул ему вдогонку Арсений Ильич.
Шатов не удержался от соблазна. Молча поднял над головой правую руку, сжатую в кулак и медленно разогнул средний палец.
Глава 3
Нужно выбираться. В лесу темнеет быстро. Очень хотелось зашвырнуть ведро куда подальше, но пришлось себя сдержать. Это все нервы. Все нервы и вибрация психики. И это ведро, и пахнущая сыростью штормовка – все это ерунда. Так, мелочи. Вряд ли Арсений действительно так уж заботится о его маскировке. Просто он еще раз хотел продемонстрировать…
Да какое ему дело до того, что хотел продемонстрировать этот прыщ!
Джунгли, мангровые заросли! Животные, копошащиеся под его микроскопом! Он может называть Шатова как угодно. Он может себя именовать как ему заблагорассудится. Это его право. Все это только мишура. Словесная мишура. Все корчат из себя бог знает что, пытаются завернуться в словеса, как в подарочную бумагу, и преподнести себя миру как нечто уникальное и ценное.
Арсений ловит кайф от того, что много знает о жрущих и копошащихся? Дрочит на свои папки с компроматом или на клавиатуру своего компьютера? Или у него просто нет аппетита, пока он вместо аперитива не примет историю о чьем-нибудь грешке или не подклеит в свой альбом чью-нибудь смерть.
Люди умудряются получать удовольствие от самых странных и необычных вещей и поступков. На то они и люди.
Здесь важно не это. Нужно отбросить все лишнее, отвлекающее внимание и эмоциональное. И оставить только то, что действительно значимо и важно.
Шатова наняли на работу. И предложили гонорар. И это главное. Гонорар очень высок. Очень-очень высок. И работа рискованная. Только и всего.
Нужно не психовать, а просто сделать то, что умеешь хорошо делать. Напрячься, плюнуть на эмоции…
Только помнить, что в любую секунду из толпы или из темноты может вдруг появиться некто, и твоя жизнь, Жека, вдруг прервется. Как уже могла прерваться. Как прервалась у тех двоих в доме.
Он назвал меня животным? Гончей? Ну и что? Он просто произнес вслух то, что наверняка думали другие, предлагающие деньги за мелкую услугу. Упомянуть в статье кафе? Не разносить в фельетоне чиновника? Да он же неоднократно делал это, делал и не чувствовал себя ни животным, ни продажным. Это бизнес.
И сейчас он получил новое задание. Его наняли, чтобы выяснить, что именно общего в восьми никак внешне друг с другом не связанных смертях. Три убийства, два самоубийства, два несчастных случая и одна смерть от естественных причин. Последний в списке Александр Фроленков, если не ошибаюсь.
Всего неделю назад он покончил жизнь самоубийством.
Шатов остановился, вынул из кармана список. Номер восемь. На момент смерти было Александру Игнатьевичу Фроленкову двадцать два года. Замечательно.
Самоубийство в двадцать два года, это круто. И это одновременно пошло. Из-за несчастной любви, из-за долгов. Обкурился, в конце концов, и перестал обращать внимание на земное притяжение. Отчего люди не летают? Или как там у классика? И хрясь головой об асфальт.
Придется начинать с него. С этого летчика.
Шатов снова сунул листок бумаги в карман, прошел несколько метров и остановился. Отчего это он решил, что Фроленков выбросился в окно? А почему не повесился? Почему не утопился? Поаккуратнее нужно с воображением. Так можно не выполнить задания и умереть. Ведь пообещал Арсений сдать Шатова, если что. И такое обещание он выполнит наверняка.
… К дому девяносто три Шатов попал к десяти. К двадцати двум. Во дворе между пятиэтажками народу не было. Шатов оглянулся по сторонам. Это понемногу становится у него привычкой – оглядываться по сторонам. Нужно проследить, чтобы это не выглядело слишком подозрительно. Нужно научить себя оглядываться осторожно, мельком, а не вести себя как идиот из плохого боевика.