Разумеется, тот же гомеостат он, в случае нужды, сможет позаимствовать у Лихарева, да и прочими устройствами воспользоваться, но вряд ли всегда и с гарантией. Может выйти совсем наоборот.
Из имевшихся в кабинете стволов личного арсенала выбрал «томпсон». В предложенных условиях оптимальное (на его вкус) оружие самообороны по сочетанию компактности, мощности и боезапасу. В случае внезапного встречного боя в пределах внутренней территории Форта ничего лучше не придумаешь. А мало ли кто или что здесь может появиться? Проверил, гладко ли ходит затвор, не загустела ли смазка в улитке диска. Бывает такое, тогда автомат клинит в самый неподходящий момент. Капнул, куда нужно, веретенки, протер чистой ветошью. Прихватил сумку с двумя дисковыми и двумя коробчатыми магазинами. На поясной ремень повесил кобуру с пятнадцатизарядной девятимиллиметровой «береттой».
На душе стало спокойнее. Надежное оружие и против аггров, и против людей, для местных хищников сгодится, что же касается существ сверхъестественных, так в них он верил мало. Если же появятся порожденные Ловушкой – в любом случае схарчат, имея соответствующее задание. С оружием ты или без оного…
Он решил, перед тем как заняться собственными делами, покормить собак. Как они тут сами обходились, брошенные хозяевами?
Однако выглядела свора отнюдь не оголодавшей, собаки, как тут же и выяснилось, нашли лаз в продовольственный склад и питались по преимуществу рационами армейского «НЗ», раздирая картонные коробки и съедая подчистую все, за исключением салфеток и туалетной бумаги. По количеству разбросанных внутри склада и в его окрестностях упаковок было видно, что друзья человека себя не ограничивали. Только вот консервные банки с тушенкой вскрывать не научились, и Сашка щедро вывалил перед каждым псом по паре килограммов отличного мяса, какое в советское время доставалось только полярникам да лицам, «имевшим доступ».
Удивило его то, что чуткие животные, наделенные собственной модификацией разума, не воспринимали Шестакова за чужого. Отнеслись ровно так, как к настоящему Шульгину или любому из их команды. Неужели биотоки мозга воспринимают и считают их более квалифицирующим признаком, чем запах и внешний вид? По всему выходит, что так.
Он потрепал каждого пса по мощному загривку, дал команду: «Охранять», – и удалился в дом. Теперь можно не беспокоиться, извне никто не подберется внезапно.
А если изнутри… Ну, об этом уже сказано.
Заставив себя вообразить, что ничего из уже случившегося еще не произошло, что все идет, как шло, просто друзья отлучились по собственным надобностям, кто в леса, а кто в Москву, Сашка, не представляя, сколько времени ему отведено, делал то, что привык. Что диктовала обстановка.
Если его вздумают так же внезапно выдернуть отсюда – не возразишь. Но, видимо, до тех пор, пока не случится нечто, ради чего и разыгрывается очередная мизансцена, ему будет позволено остаться. Более того, вздумай он уйти по собственной воле – вряд ли отпустят.
Он давно понял, что не следует преувеличивать степеней собственной свободы. Да, он и его друзья поступали так, как считали нужным, и действия их почти всегда были успешными, но в то же время сами обстоятельства формировались кем-то таким образом, что выйти за пределы очерченного круга не удавалось. Якобы случайно, но число «случайностей» значительно превышало допустимый уровень. Лабиринт, все они в лабиринте, разве что он так обширен, что создает иллюзию безграничности и, следовательно, почти безграничной свободы. А разве и в обычной жизни все обстоит сколько-нибудь иначе?
Он спустился в «машинное отделение». Здесь картинка оказалась более печальной, чем наверху, хотя, казалось бы – бревенчатый терем и защищенный бетонными перекрытиями подвал несравнимы по прочности. Но направленный под непонятным углом, скорее всего – с воздуха, удар гравитационной пушки сорвал с ригелей и обрушил вниз многотонную плиту, которая легла как раз на дизели. На оба сразу. Каким-то чудом не повредив систему подачи топлива. Иначе б, конечно, взрыв и пожар оставили от терема только золу.
Очевидно, этот именно удар, едва не накрывший Олега, до последнего управлявшего пультом СПВ, они и восприняли за смертельный для Форта. На самом же деле – ничего страшного. На три дня работы. Бригаде из шести человек с необходимой техникой. А в одиночку ничего не сделаешь, без вопросов. Но мы тоже не дураки. Это Андрей, интеллигент-гуманитарий, посмотрел, матернулся и предпочел перейти на керосиновое освещение, а технарю-любителю, который сам из ржавых железок восстановил в первоначальном виде трофейный немецкий «Цундап», отступать негоже. А с ним еще и настоящий инженер-механик Шестаков.
Всего и делов – имелся в боксе для боевой техники пармовский[11] дизельгенератор на колесном шасси. Мощности хватит на что хочешь – на сварку, на освещение, на зарядку аккумуляторов. Для энергоснабжения Форта тем более достаточно. Шульгин снова порадовался, что когда-то вел себя подобно Робинзону на затонувшем корабле. Тащил в нору все, что в голову приходило и под руку подворачивалось. Тот же генератор.
Повозился полчаса, разогнал движок, из двухтонной цистерны наполнил бак, бросил временный кабель к распределительному щиту – и пожалуйста. При необходимости можно и зимовать, если придется. Вода есть, свет есть, не только на внутреннее освещение, но и на прожектор, на электрозабор хватит. А то и на дубликатор, и чтобы запустить установку СПВ. Правда, обращаться с ними Сашка не умел, но видел неоднократно, как это делает Левашов, и надеялся, что с помощью Григория Петровича разберется, возникни настоящая нужда.
Здешнее солнце едва коснулось верхушек леса, а он уже закончил ремонтно-восстановительные работы, затопил камин в малой гостиной, собрал непритязательный ужин. Что нам, солдатам? Большая банка свиной тушенки с гречневой кашей, соленые огурчики-помидорчики, абсолютно не зачерствевший в вакуумной упаковке хлеб. Остуженная во вновь заработавшем холодильнике водка, из спеццеха, снабжавшего исключительно Кремль и ЦК. Тут он усмехнулся: Григорий Петрович должен быть доволен, этим продуктом его тоже ублаготворяли регулярно, не понять только разницы во вкусе. Лучше в те годы была «Столичная», чем нынешняя «Посольская», или же нет? Вряд ли угадаешь, нормальный хлебный спирт, родниковая вода и разведение по Менделееву – если по уму сделано, от этикетки не зависит.
Хорошо-то как, подумалось Шульгину. Для чего все – чины, должности, заботы о судьбах державы и Вселенной? Всю жизнь, подобно Робинзону, в одиночку, может, и скучно провести, а несколько недель – с нашим удовольствием. Чтобы никто не мешал и не приставал с дурацкими идеями. Как бы хорошо утром на берег спуститься, катер наладить, застоялся, наверное, «Ермак Тимофеевич», да и отправиться, подобно Уильяму Уиллису или Фрэнку Чичестеру, в одиночное кругосветное плавание. Круговалгалльское, точнее. Наверняка ведь Большая река впадает в какие-то моря, те – в океаны, и так далее. А может быть, и нет здесь никаких океанов. Не удосужились друзья изучить планетку, не успели просто. Может, вся она – единый континент, прорезанный исключительно большими и малыми реками. Не появись тогдашним утром в небе дирижабль Сехмета, так, может, и жили бы здесь спокойно, изучая валгаллографию, составляя карты и атласы, не спеша продвигаясь до краев Ойкумены.
Приятно было размышлять на столь возвышенные темы, глядя на пляшущее в закопченном жерле камина пламя, на книжные полки от пола до потолка, на кожаные корешки, таящие за собой спрессованную мудрость тысячелетий… Хорошо бы дождь сейчас пошел, ровный, сплошной, гремящий по крыше и козырькам подоконников, чтобы на двадцать шагов ничего не увидеть и грунтовые дороги немедленно развезло так, чтобы не пройти, не проехать даже и на гусеничной технике.
И, словно повинуясь этому желанию, дождь немедленно посыпался с неба. Сначала робко бросил первые капли на стекла, потом быстро разгулялся до нужной кондиции. Ничего, честно сказать, удивительного в этом не было. Дожди на Валгалле и в прежние времена начинались внезапно, шли часто, не хуже, чем в Батуми и Ленинграде, а все-таки… То ли намек, то ли исполнение заказа.
Точно так же внезапно начался дождь, когда они устроили первый банкет после завершения строительства, когда появились здесь Лариса с Натальей.
Галерею прикрывала широкая наклонная крыша, под ней не страшны были ставшие жесткими ливневые струи, брызги и те не доставали. Бесконечная ночная мгла простиралась вокруг, окружала Форт, сжимала гигантское дикое пространство до нескольких сот обжитых квадратных метров. Только ограда отделяла цивилизацию от вечности, не знающей календаря. Сколько там миллионов лет насчитывал на Земле кайнозой, шестьдесят, кажется? И все несчетное количество дней родная планета была точно такая, как эта, со всеми своими пейзажами, морями, реками, только без людей. Вот и сейчас…
Жутковато, в общем-то, если всерьез задуматься.
Один на целой планете. Это вам не островок Хуан-Фернандес.
Шульгин, попыхивая сигарой, обошел галерею по периметру, вглядываясь и вслушиваясь в шелестящее безмолвие, вернулся на прежнее место. За время неторопливой прогулки успел сообразить, что именно ему следует сделать. Не тратя времени на сон. А то ведь и вправду можно не успеть. Если ему подброшена задачка на сообразительность, надо ее решить нетривиально и с блеском. Иначе сочтут, что не годен, и выбросят обратно.
Минуту назад опасался, что придется здесь зазимовать, а теперь испугался совсем противоположного.
Как правильно он сделал, что запустил генератор. Дизелек на постоянном газе рокотал, почти уже и неслышный, только ветром иногда накидывало горький запах выхлопа. Солярки в цистернах на полгода хватит, дальше видно будет. Освещение – бог с ним, на самом деле можно было и свечами обойтись, а вот компьютер сейчас необходим. Левашов и Новиков по известным им сетям и каналам давным-давно скачали десятки тысяч страниц недоступных в советской стране исторических книг и документов, хранившихся в библиотеках и спецфондах Лондона, Вашингтона, Парижа, касавшихся в том числе интересующего Сашку периода.
Тут, кстати, следовало сказать спасибо и Ларисе. Она ведь, кроме всего прочего, была еще и аспирантом историко-архивного института, занималась (по закрытой теме) вопросами антирусской дипломатии конца ХIХ – начала ХХ века. Когда узнала о реальных возможностях своих новых друзей, немедленно потребовала извлечь и предоставить ей все, о чем могла только догадываться или слышать от надежных людей. Профессоров, доцентов, «выездных» или каким-то образом прикосновенных к поступавшим прямиком в спецхраны заграничным журналам. Все же прочие были обречены создавать свои диссертации, бесконечно переписывая и перефразируя десяток-другой «высочайше одобренных» монографий и трудов «основоположников», да и то не в полном объеме. Маркса с Энгельсом, например, дозволялось цитировать только по изданиям ИМЭЛ.[12] Что не переведено при советской власти или просто не «залитовано»[13] – крамола.
Однако Маркс с Энгельсом, при всей их оголтелой русофобии, Шульгина сейчас не интересовали. Ему достаточно было прочитанной в юности энгельсовской «Истории винтовки». И тех трудов, что требовались по программе кандидатского минимума. А сейчас нужно было все, что имелось по сталинскому периоду, с тридцатого до сорок первого. Его-то теоретическая база, кроме разговоров с Андреем после возвращения, состояла лишь из опубликованного после ХХ съезда. Прозы, публицистики и кое-каких партийных постановлений, практического значения не имеющих. Примерно то же самое, что готовиться к оперативной работе против (и в окружении) кардинала Ришелье, опираясь на романы Дюма. Забавно, но бессмысленно.
Шестаков тоже мог помочь мало. С его позиции картина периода, в котором предстояло вести смертельную игру, выглядела столь же примитивно и заданно. Нарком знал только то, что касалось лично его и что писалось в документах партии и правительства, пусть и предназначенных «для служебного пользования». Еще конфиденциальные беседы с коллегами, отфильтрованные до крайности, слухи, анекдоты. И вся его информация, достоверная и не очень, заканчивалась январем тридцать восьмого. А дальше?
Хитросплетения внутренней и внешней политики, события столь близко касавшейся Шестакова гражданской войны в Испании, взаимоотношения литвиновской дипломатии со странами Запада, Хасан, Халхин-Гол, предыстория пакта Риббентроп – Молотов, смысл и цели третьей, уже бериевской волны репрессий против тех, кто благополучно проскочил первые две… Все это будет потом.
А уж о том, что творилось (на самом деле) в означенное время в кулуарах правительств и руководящей элиты противостоящих сторон («Антанта» и «ось Берлин – Рим – Токио»), он вообще понятия не имел. Не учили у нас этому.
Не зная всего этого, затевать большую игру с Иосифом Виссарионовичем было бессмысленно. В лучшем случае будешь пешкой в руках того же Антона, который в пику Дайяне и Лихареву мечтает использовать Шульгина в собственных целях.
– А вот хрен что у вас получится, господин «тайный посол», – вслух произнес Сашка в некоторой надежде, что Антон его услышит. – Мы и сами как-нибудь…
Хорошо, что Антон подарил ему перед визитом к Сильвии блестящее знание английского, немецкого и еще нескольких необходимых в его положении языков. Теперь он мог читать в оригинале справки и отчеты разведок и посольств, изданные по горячим следам событий в СССР монографии и статьи. Пусть не всегда достоверные и беспристрастные, но содержащие ценный фактический (и – что еще важнее – психологический материал).
Далеко за полночь он закончил отбирать и компоновать интересующие его сведения и мнения, не все, конечно, но наиболее важные, постоянно подкрепляя себя густым шестидесятиградусным ликером «Селект», запиваемым глотком столь же густого кофе. Вдруг понял, что все – хватит, включил лазерный принтер и отправился подышать свежим воздухом. Ощущал он себя крайне усталым. Успеет машина отпечатать все, что нужно, или нет, а в память себе он и так загнал жуткий объем информации. Хорошо, если сохранится, тогда у него будет база для дальнейшей, изысканной работы.
Сел на крыльце под навесом, прямо на влажные ступеньки. Совсем, кажется, недавно сидели они здесь, отмечали окончание постройки. Веселые, довольные, гордые собой. И никому в голову не приходило, к какому водовороту все ближе и ближе подносит их «утлый челн», выражаясь высоким штилем. Все еще было впереди, включая прекрасную вечеринку по случаю основания Форта Росс, где впервые встретились все основоположники «Братства».
Какого братства? Вроде так они себя не называли. И тут же краем сознания промелькнуло, что да, появился этот термин – «Андреевское братство», но гораздо позже, не в его жизни. Опять эта проклятая раздвоенность. Лучше бы уж не помнить вообще ничего, чем так, как сейчас. Теперь он хорошо понимал своих пациентов, страдавших разными формами амнезий, конфабуляций и иных поражений сознания.
Ну ничего, ничего, потерпим. Рано или поздно это кончится, просто исходя из предполагаемых правил игры. Может быть, так даже нужно, излишние знания, особенно знание будущего, могут только повредить исполнению миссии. Вон, Сильвий сейчас, по самым грубым подсчетам, не менее трех, и они основательно запутались даже в собственных взаимоотношениях.