Я уже давно заметила: для мужчины беременная женщина (если это, конечно, не жена и не любовница) – нечто вроде мебели. Нечто бесполое, безмолвное и бесполезное. Потому можно при ней и между ног, пардон, почесывать (честное слово! Пока пузо не появилось, ни разу не видела, как мужчины это делают, зато теперь насмотрелась в избытке!). Ну а уж говорить о чем угодно, без всяких скидок на женские уши, – это и вовсе святое…
И сначала мне было обидно, что мужики, нимало не стесняясь меня, обсуждают и свои сексуальные похождения, и своих дам, а потом я решила: нужно использовать эту особенность мужской психологии себе во благо. Пусть болтают, а я, как тот кот Васька, слушаю да ем!
Ну а уж тут еще интереснее, когда мужчины, не стесняясь тебя, говорят не про мимолетную интрижку, а про настоящее самоубийство – эффектное, с ванной, наполненной кровью, я такие прежде видела только в кино…
Предварительный вердикт и доктора, и милицейских был такой: Антону никто не помогал. Об этом на первый взгляд говорили и положение тела, и швейцарский перочинный нож, вывалившийся из его правой руки, и отсутствие следов насилия.
Что ж, обычное дело: не выдержали нервы, у молодых, но чрезмерно зацикленных на карьере офисных работников это бывает.
Только Ярославу жаль: уж слишком это самоубийство по отношению к ней получилось иезуитским.
Я слышала, как мент ее пытал: «Неужели вы не заметили, что Антон находится в депрессии?..» А она упрямо отвечала: Антон, мол, ей показался абсолютно нормальным. И депрессии у него никакой не было, вполне адекватный, веселый парень, со своими, конечно, тараканами в голове – так у кого их нет? Да и вообще: она спать с ним в эту ночь не планировала. И расстались они, всего лишь обменявшись поцелуями. По обоюдному, как она сказала, согласию: «Ведь гораздо интереснее, когда у отношений остается перспектива, правда?»
– Ну, и каким же образом Антон оказался в ванной комнате вашего номера? – не отставал милицейский чин.
И Ярослава, глотая слезы, рассказала: она уже легла, когда вдруг, сильно после полуночи, Антон постучался в дверь ее номера. Слегка нетрезвый, чуть более, чем вечером, возбужденный. В руке – бутылка коньяка, дорогого, но уже начатая. Как-то, в общем, все скомкано… Она удивилась, а Антон сказал, что понял: он не может ждать до завтра.
– И я… я призналась, что тоже не хочу ждать. И пустила его… – поникла Ярослава.
И все у них вроде бы получилось сказочно. А как иначе, если женщине тридцать с мелочью, а парню – едва исполнилось двадцать три? Самая, говорят, совместимость. А потом Ярослава уснула, очень крепко, как никогда не спала… и в районе пяти утра ей понадобилось выйти в ванную. А там – Антон с перерезанными венами, и никакой записки. Бр-р…
Не зря я считаю: все, кто ходит на психологические тренинги, – отчасти психи. Нормальный человек и с собою кончать не будет, и уж тем более не возьмется резать вены в ванной чужого номера.
Впрочем, логика самоубийцы мне, нормальному человеку, неведома.
Единственное, что меня смущало: Антон в числе остальных пятерых приехал на тренинг. Его проводит тот самый бородач, за которым я давеча наблюдала в ресторане. И как в этом случае понимать фразу, что обронил бородач, а я случайно подслушала:
…покойники. Все пятеро?
Ведь очень похоже, что относились эти слова к его подопечным. К участникам тренинга, которых зовут, я уже знала: Ярослава, Тося, Александра, Андрей Степанович и Антон.
Может быть, я плохо расслышала? Или бородач говорил о ком-то другом? Или это просто образное выражение? Нельзя же и правда допустить, что он собрал их всех пятерых, чтобы они здесь, один за другим, покончили с собой?
Впрочем, пусть с бородатым и с его тренингом разбираются менты – фразу бородача я им добросовестно процитировала.
Милиционеры поблагодарили меня за помощь следствию.
А Ярослава была явно недовольна: «Тебе что, Алена, больше всех надо?»
Но что она имела в виду – объяснять не стала.
Глава 4
Борис Борисович, директор гостиницы «Тропики»
О происшествии в триста втором номере ему доложили в семь ноль пять утра, тем самым отменив и привычную утреннюю зарядку, и даже неизбежный в столь ранний час кофе.
На рабочее место Борис Борисович прибыл задолго до начала рабочего дня – в семь сорок.
Проходя в свой кабинет, с неудовольствием отметил: в секретарском предбаннике опять бардак, в вазе засыхают вчерашние булочки, немытые чашки из-под вчерашнего же чая покрылись неприятным коричневым налетом. Но верный заместитель уже здесь, сутулится на краешке посетительского диванчика, волнуется, ждет…
Борис Борисович сухо поздоровался и тут же перешел к делу. Попросил:
– Рассказывай.
Заместитель и доложил во всех красках – была у него, несмотря на бесцветную внешность, склонность к цветистому, в стиле бульварных романов, живописательству. Про полную крови джакузи. Про истерику несчастной любовницы. Про обморок «забредшей на огонек» туристки, к тому же оказавшейся беременной, едва выкидыш от ужасного зрелища не случился…
– На каком она сроке? – прервал рассказ зама Борис Борисович.
– Этого не скажу, – смутился тот. И показал: – Но живот – во!.. Того и гляди родит.
– Внеси в список ограничений: с сегодняшнего дня беременных на сроке свыше тридцати недель в отель не оформлять.
– Сделаем, – кивнул зам. – А с этой-то что делать?
– А что с ней поделаешь? – поморщился Борис Борисович. – Отправь ей корзину с фруктами. За счет отеля. И врачу нашему скажи: пусть присматривает. А той, которая любовница, выдели другой номер. У нее обычный люкс был? Так определи ее в сьют. В качестве компенсации за моральный ущерб. И вот еще что. Посмотри по регистрационным карточкам – журналисты в отеле есть?
– А зачем нам журналисты? – не понял зам.
– Именно, что незачем, – поморщился Борис Борисович. И объяснил непонятливому: – Ты представляешь, какие могут быть заголовки? «Наш корреспондент оказался в отеле, где убивают»…
– А этого Антона вроде бы никто не убивал, – прищурился Костюня. – Сам по венам чикнул.
– Вот и надо эту мысль довести до журналюг. Если таковые у нас в отеле окажутся, – разжевал заму Борис Борисович. – Человек с расстройством психики, не выдержали нервы, то, се… Кто его, кстати, в отель оформлял? Похож он на ненормального?
– Оформлял его Миша Талалаев, – продемонстрировал осведомленность зам. – Он сегодня как раз в ночь, так что я спросил. Нет, говорит, нормальный мужик. Только смазливый. И подозрительно, что не просто отдыхать, а на психологический тренинг приехал.
– Это тот самый, как его… «Путь в бездну»? – нахмурился Борис Борисович.
– «Путь к себе», – со вздохом поправил заместитель. – Говорил ведь, не нужно психов в отель пускать!
– Ты? Это говорил? Когда? – усмехнулся директор.
– Ну, может, вам и не говорил, а думал. А на будущее – надо от таких справки из психдиспансера требовать.
– Справки – ерунда. Я тебя уверяю: этот парень ни на каком учете не состоит, – заверил Борис Борисович. И вновь поморщился: – Черт, но до чего же некстати!..
– Уже ментов понаехало. Немало, – подлил масла в огонь заместитель.
– Проследи, чтобы их всех покормили. За счет отеля, – велел Борис Борисович. – И предложи, кто захочет, – бассейн, сауна…
– Понял, – кивнул зам.
– И попроси: пусть тело заберут как можно быстрее. В триста втором номере сразу, как милиция позволит, – полную дезинфекцию. И приказ по отелю: все разговоры о самоубийстве запрещаются, нарушившему – немедленное увольнение. Нам такого пиара не нужно…
– Может, прикрыть этот их тренинг к чертовой бабушке? – выступил с очередной инициативой заместитель. – Пусть разъезжаются?
– А под каким предлогом? – пожал плечами Борис Борисович.
– Ну… придумаем.
– Нет, это не дело, – возразил Борис Борисович. – У них все оплачено, денег в ресторане и в СПА наверняка оставляют изрядно, никаких нареканий нет. Выгоним – будут наш отель на каждом углу славить, что мы договоренностей не соблюдаем, а это нам надо?.. Так что пусть уж их… репетируют дальше. Будем надеяться, что ненормальный в этой компании – только один.
Тренинг, день второй
Черного галстука в дорожном гардеробе не имелось, и потому Яков Анатольевич ограничился темно-синим. В сочетании с рубашкой цвета весеннего неба выглядело, как надо: в меру строго, но без трагизма.
– Да уж, трагизма нам совсем не надо… – бормотал Яков Анатольевич, стоя подле окна в ожидании, пока начнется тренинг.
Погода будто оплакивала Антона: свинцовое небо, поземка, тоскливый вой ветра. И психолог понимал: без тяжелых объяснений, к сожалению, обойтись не удастся.
Первой, как и вчера, явилась Ярослава. Она тоже попыталась соблюсти траур – облачилась в черную водолазку и темно-горчичные джинсы, но цели, по мнению Якова Анатольевича, не достигла: одежка сидит в обтяг, грудь выставлена вперед, попка обрисована, какие уж тут скорбные мысли… Одни глаза соответствуют ситуации: горестные, с красными ободками.
– Спасибо, что пришла, Ярослава, – тихо молвил психолог.
– Спасибо, что тренинг на после обеда перенесли, – слабо улыбнулась она. – Утром я бы не смогла, так тяжело было… Да и милиция налетела, объяснение пришлось писать…
– Сильно донимали… – Яков Анатольевич пощелкал пальцами, как бы подбирая слово, – местные копы?..
– Да нет, – вздохнула она. И невпопад добавила: – А у Антона, оказывается, невеста была… Они собирались на той неделе заявление подавать. – Она жалобно взглянула в глаза психологу: – Яков Анатольевич, ну зачем, зачем же он это сделал, вы мне можете объяснить?..
Ответ на этот вопрос психолог заготовил давно. И тон – отстраненный, в меру назидательный – тоже отрепетировал.
Яков Анатольевич подошел к пластиковой доске, взял маркер, нарисовал окружность, крупно вписал в нее «ТРИДЦАТЬ ПРОЦЕНТОВ». Объяснил:
– Видишь ли, Ярослава… Все человечество делится на три больших сегмента. Самый центральный, в нем тридцать процентов населения, – это абсолютно нормальные люди.
Он сделал паузу, уточнил:
– Ты, безусловно, относишься к этой трети.
«Сейчас она просияет».
Ярослава благодарно улыбнулась, а психолог продолжил:
– Следующий сектор – это те, чью психику можно назвать пограничной. Их – сорок процентов… – Он обвел первый круг вторым. – Ну, и оставшиеся тридцать процентов – это, как говорят в народе, конкретно ненормальные.
– Так много?! – ужаснулась Ярослава.
– Увы, – кивнул тот. – Психически больного ведь в отличие от других инвалидов за версту не видать.
– Кошмар, – поежилась собеседница.
– И вот ведь какая штука, – продолжал Яков Анатольевич. – Посмотри еще раз на картинку. – Он махнул в сторону трех вписанных друг в друга кругов. – Люди из первой окружности, из нормальных, к законченным психам попасть не могут ни в каком случае. Как, соответственно, и сумасшедшие – к здоровым. А вот пограничные могут мигрировать и туда, и сюда…
– А каким был Антон? – жадно поинтересовалась Ярославна.
– Антон, к моему глубокому сожалению, в тридцать процентов абсолютно здоровых не входил, – вздохнул психолог.
Ярослава слушала, затаив дыхание.
– Конечно, он не являлся сумасшедшим, – поспешил добавить Яков Анатольевич, – но его психика – да, она была не вполне адекватной. Антон ведь пережил тяжелое детство… сложную семейную ситуацию… и все это наложило на его поведение своего рода фатальный отпечаток… Вот – опять же, как говорят в народе, – нервы и не выдержали…
– То есть, – Ярослава, как деловая женщина, предпочла расставить все точки над «i», – его психика была пограничной, а вчера, после нашего тренинга, после того, как исповедоваться пришлось, у него крышу окончательно снесло?
– Можно полагать и так. Что пусковым механизмом его поступка стал именно наш тренинг, – безропотно согласился психолог. А потом пытливо взглянул на собеседницу: – Но с таким же успехом катализатором его сумасшествия могло стать его внезапно вспыхнувшее чувство к вам. Вы ведь, кажется, весь вечер провели вместе?..
Ярослава отшатнулась, побледнела, забормотала:
– Да, вместе, но…
– Ах, боже мой, милочка, да бросьте вы оправдываться! – перебил Яков Анатольевич, ласково обнимая ее за плечи. – Вы – взрослый человек, и Антон – тоже взрослый…
– Был – взрослый, – припечатала Ярослава. – А сейчас его нет. Вообще нет. Нигде. – Она потерянно, жалко улыбнулась. – Я, как вы понимаете, совсем не девочка, а до сих пор привыкнуть не могу. Что человек жил, дышал, мечтал – и вдруг внезапно его не стало. Облако. Пыль. И не будет больше никогда…
«А ведь она переигрывает, – определил психолог. Безошибочно сказались десятилетия практики. – Совсем уж не так сильно переживает, как показывает. Интересно почему?»
Но расколоть Ярославу он не успел. За их спинами раздалось:
– Но это был его собственный выбор, правда?
Ярослава и Яков Анатольевич обернулись. Она – поспешно и нервно, он – спокойно и с достоинством.
На пороге стояла Александра. Как обычно, в нелепых широких джинсиках и мешковатом свитере – одежках дорогих, но до безумия ей не идущих. Зато щеки сегодня не бледные, как всегда, а разрумянены, и глаза блещут.
– Зачем ты так говоришь?.. – начала было Ярослава.
– Здравствуй, Сашенька, – дружелюбно поздоровался психолог. – Изумительно выглядишь.
Девушка расплылась в благодарной улыбке.
«Она и правда сегодня чудо как хороша. Несмотря на все свои веснушки и девчачью нескладность…»
– Действительно, Сашенька, ты такая симпатяшка… – нежно пропела Ярослава. И тут же разбавила медовый тон жестким: – Тебя, наверное, смерть возбуждает? Кровь, трупы?
Александра вспыхнула, закусила губу… впрочем, быстро нашлась:
– Ну, в плане трупов… Антон ведь, кажется, в твоей ванной комнате себе вены перерезал?..
– Брэйк, девочки, брэйк, – вмешался психолог. – Я понимаю, нам всем тяжело, но все-таки давайте держать себя в руках.
– Мне – не тяжело. Мне, наоборот, очень прекрасно, – упрямо повторила Саша.
– Во как… – буркнула Тося.
Она, под руку с Андреем Степановичем, как раз появилась на пороге.
– Да. Мне хорошо, и я этого не скрываю. – Александра с вызовом взглянула на пришедших.
– Ну, и ради бога, – равнодушно отвернулась от нее Тося.
Саша явно расстроилась, что ссоры не получается.
«А эта крошечная Тося – крепкий орешек, – мелькнуло у психолога. – Совсем не похожа на бывшую официантку. И Ярослава, которая обычно как на ладони, сегодня явно что-то скрывает…»
Но разбираться сейчас не время.
– Ну, вот и чудненько. Все в сборе, – заторопился психолог. – Давайте наконец начинать.
– Давайте, – буркнула Ярослава. – Только сразу предупреждаю: я сегодня ничего рассказывать не буду.
– А как же пограничная ситуация? Полное очищение? Катарсис? – ехидно обратилась к ней Александра. – Ты ведь ночью такое пережила… Мертвое тело в ванной, у меня бы от ужаса точно инфаркт случился! Неужели не хочешь об этом поговорить?..
– Слушай, заткнись, а? – ледяным тоном попросила Ярослава.
– Нет, – вновь вмешался Яков Анатольевич. – Затыкаться Александре совсем не надо. Мне кажется, – он внимательно взглянул на девушку, – сегодня как раз ее день. Поговоришь с нами, Сашенька?.. Расскажешь нам все?
– Расскажу, – охотно кивнула та.
Жестко улыбнулась. Обвела взглядом аудиторию. На Тосю с Ярославой посмотрела презрительно. На мужчин – скорее даже с ненавистью. И с вызовом.
Вышла в центр комнаты. Села в кресло. Откинула со лба прядь взмокших волос (хотя в аудитории совсем и не было жарко). Произнесла:
– Врать не буду: я боялась рассказывать о себе. И когда сюда ехала, думала над купюрами. Как рассказать – да не все. Чтоб, не дай бог, вы меня в обидчицы-гадины не записали… А сейчас решила: слушайте все. Все, как есть. Потому что с вами, так сказать, с сильным полом, – снова гневный взгляд в сторону мужчин, – по-хорошему просто нельзя.
Александра, кандидат наук и лауреат многочисленных конкурсов
Она очень старалась учиться, но все равно институт запомнился вечным кошмаром.
Александра всегда, даже после ночных посиделок с однокурсниками, спешила к первой паре. Занимала самое удобное, ближе к кафедре место. Добросовестно записывала за лектором и даже кивала, когда взгляд преподавателя останавливался на ней. Казалось бы, примерной студентке и карты в руки. Ан нет.