Глаша, домработница Корнеевых, принесла пирожки с вишнями и чай.
– Не хочу больше, – отодвинул от себя тарелку с недоеденными деликатесами Владимир.
Взял пирожок, откусил… Или тесто не такое, или раньше он ощущал вкус иначе, но пирожок занял место на отодвинутой тарелке. «Спать завалиться, что ли? – подумал молодой человек. – Завтра я проснусь все с теми же вопросами: чем заняться? Куда пойти?»
– Жениться тебе пора, – сказала Александра Гавриловна. – Появятся жена, детки, заботы. И мне веселее будет.
– Ну уж нет! – отрезал Владимир. – Семейная жизнь – не клоунада! Веселее… Что в этом приятного? Вот вам с отцом весело?
Глаза матери наполнились слезами, и Владимир пожалел о вырвавшихся у него ненароком словах. Захотелось встать из-за стола, уйти, все равно куда. О, черт! Черт!
Память услужливо подбросила ему образ женщины, которую он видел на Крите, в отеле. Кажется, она немолода, но выглядит потрясающе. Вот будет номер – взять и жениться на ней. Фурор, скандал! Мама славно повеселится, ей же хочется. Интересно, отец одобрит его выбор? О-о! Какое наслаждение – взорвать весь этот их раз и навсегда заведенный порядок, когда молодой мужчина, сын известных, состоятельных родителей, берет в жены молодую красивую девушку из богатой семьи; празднуют шикарную свадьбу; молодым дарят квартиру и машину; они едут в свадебное путешествие в Париж; потом возвращаются и начинают жить счастливой, благополучной жизнью, производят на свет златокудрое потомство и дружно воспитывают крошек-ангелочков. Что за непереносимо тошнотворная идиллия! Перевернуть все к чертовой матери с ног на голову, сделать наоборот… устроить этим порядочным людям безумный карнавал перевертышей!
Корнеев-младший улыбнулся, впервые после того, как его нога ступила на родную землю. Пожалуй, он поторопился сделать вывод, что все развлечения уже испробованы, а удовольствия исчерпаны.
Мама истолковала радость, озарившую лицо сына, как добрый знак. Наконец-то в их семье произойдет что-то новое, волнующе-приятное.
– Спасибо, – поблагодарил за угощение Владимир и поцеловал Александру Гавриловну в щеку. – Было очень вкусно. Я поеду, проветрюсь.
Весь вечер он провел в «Гюльсаре», за кальяном, любуясь экзотикой восточных танцев и прислушиваясь к себе. Возбуждает? Не возбуждает? Уже не те впечатления. Померкли прелести «Гюльсары»! Появись тут, в пропитанном наркотическими запахами табака полумраке, та дама с греческим профилем или, что совершенно невероятно, сама Ариадна… ох, и забилось бы пресыщенное сердечко. Мечты… призраки минойских развалин. Разве они приживутся в московской среде?
На следующий вечер Владимир снова отправился в «Гюльсару». Восточные мелодии обволакивали душу, погружали его в сладостный транс. Черноволосые танцовщицы в прозрачных шароварах звенели браслетами и ожерельями, змеиные извивы их тел сменялись дрожью мышц гладких девичьих животов, ритмическими колебаниями бедер, все ускоряющимися, переходящими в экстаз. Кольцами курился дым кальянов. В его душном сизом мороке Корнееву явилось призываемое его воображением видение: минойская принцесса Ариадна, расслабленной походкой двигающаяся между обитых шелком низких диванов. У нее был нежный, идеальный профиль Елены Троянской и тело зрелой Афродиты. Владимир почувствовал, как внутри его зарождается и растет желание, восторг, восхищение и решимость. Если это она, то нельзя отпускать ее – видение рассеется, подобно дымке, а судьба не предлагает своих даров дважды.
Корнеев поднялся и на подкашивающихся от волнения ногах двинулся вслед за женщиной, одетой в яркую широкую юбку и прилегающий к телу жилетик. Она могла быть одной из танцовщиц или плодом его замутненного табаком и бессонницей сознания. Он протянул руку и коснулся ее локтя. О чудо! Видение вовсе не было бесплотным!
В этот же смутный вечер Владимир узнал, что женщину зовут Феодора. Ну и пусть. Пусть! Имена меняются, а чарующая женская суть проходит сквозь века, оставаясь неизменной. Та, которую он ждал и не надеялся встретить, пришла к нему! Наконец осуществится мистический смысл, ради которого… Мысли обрывались, теснили одна другую. Опьяненный неслыханной удачей, Корнеев едва соображал, что делает, что говорит. Ровно в полночь он предложил Феодоре выйти за него замуж.
Глава 7
Москва. Октябрь
Двери клуба «Ахеронт» были закрыты. Телефон не отвечал, и Смирнову ничего не оставалось, как отложить беседу с диггерами до завтра. Поиски Наны безнадежно застряли.
– Что тебе подсказывает пустота? – спросил он у Евы утром.
Это был ее излюбленный метод: если расследование заходит в тупик, задавать вопросы пустоте. Именно там, по глубокому убеждению Евы, кроются все ответы.
– Пока ничего.
– Прискорбно, прискорбно! – с иронией воскликнул Всеслав. – И что прикажешь мне делать?
– Заняться оперативными мероприятиями! – не осталась в долгу она. – Потопать ножками, пустить в ход знаменитую логику. Дедукция и еще раз дедукция! Желаю удачи, дорогой.
Дедукция оказалась бессильна. Сколько сыщик ни бился в попытках хотя бы наметить дальнейшие шаги, ничего путного в голову не приходило. Придется прибегнуть к обычному способу: изучать окружение Наны. А кто туда входит? Из известных персонажей – Проскуров, родители, проживающие в Тбилиси, Катя Сорокина и Галина Пашина. Со всеми он уже переговорил, кроме четы Метревели. Не ехать же в Грузию?
– Все ли возможное я сделал здесь, в Москве? – с пристрастием спросил себя Смирнов. – Прежде чем тащиться на край света…
И тут его осенило. Он же не побывал в квартире Эдика, где жила Нана перед тем, как исчезнуть, – не осмотрел ее вещи, ее записные книжки. Как он мог допустить такую грубую оплошность? Доверился Проскурову, который якобы сам искал блокнот жены и сделал вывод, что она унесла его в своей сумочке.
– Эдик, – набрав номер товарища, сказал сыщик, – могу я напроситься к тебе в гости? Хочу посмотреть, что окружало твою жену.
– Без проблем, поехали сейчас. Я пару бумаг подпишу и буду к твоим услугам.
Проскуров не обманул: через сорок минут его «Ауди» уже стояла в условленном месте.
– Классная машина, – оценил Всеслав. – Нана любила… любит на ней ездить?
Его мрачная оговорка не укрылась от Эдика.
– Только не говори мне, что ее нет в живых! Дай Олега похоронить… Господи! Тетка совсем ума лишилась от горя. Кстати, я звонил в морг и в полицию, просил разрешения забрать тело. Вскрытие показало, что Олег в момент смерти был трезв и здоров.
– Значит, предположение о потере сознания или сердечном приступе отпадает, – задумчиво произнес Смирнов. – В общем, я и так это знал. Гайка…
– Она могла сама раскрутиться, – перебил его Эдик. – Мне гаишники сказали.
– Послушай, ты же водитель. Не обманывай себя! «Хонда» – фирма надежная, и чтобы гайка крепления переднего колеса ослабилась, надо как минимум убрать фиксатор.
Проскуров понуро молчал.
– Не трави душу, – выдохнул он уже у самого дома. – Понимаю, что ты прав, а соглашаться не хочу. Кому понадобилось убивать Олега? У меня голова кругом идет. Нана пропала, брат погиб, тетка едва дышит, мать голосит, отец лекарства глотает. Еще похороны как-то пережить надо.
– Да, конечно.
Они поднялись в лифте на пятый этаж. Эдуард возился с замками, руки дрожали.
– Нервы ни к черту, – оправдывался он. – Ночь не спал, выпил лишнего. Входи.
Квартира Проскурова ничем не напоминала квартиру Смирнова – гораздо более просторная, обставленная современной мебелью, много стекла, много света, прозрачные гардины на окнах, цветы на полу в керамических горшках.
– Видна равнодушная рука дизайнера, – неодобрительно хмыкнул сыщик. – Если б я случайно зашел, ни за что не догадался бы, кто здесь живет. Безликий интерьер.
– Не буду отрицать. Внутреннее убранство помещений не по моей части. Думал, Нана переделает все по своему вкусу, а ее тоже не особо интересовал домашний уют. Чисто, удобно – и ладно.
Смирнов ходил из комнаты в комнату, не переставая удивляться: на первый взгляд ничто в этой квартире не выдавало присутствия Наны. Женских безделушек не оказалось, косметика хранилась в ящике туалетного столика, там же лежали несколько подаренных Эдиком жене золотых украшений. Вещи Наны аккуратно висели в шкафу.
– Это все я покупал, – сказал Проскуров. – И шмотки, и обувь, и белье.
– У нее что, ничего не было?
– Было, но… мы решили начать новую жизнь, и я предложил ей все старые вещи выбросить. Она не обиделась, засмеялась и согласилась. В общем, почти все оставшееся имущество Наны уместилось в одном чемодане. Она же в Москве квартиру снимала, ничего лишнего не приобретала.
– А книги?
– Они здесь, на полке, – Эдик указал на черный матовый стеллаж. – Все по искусствоведению.
Всеслав бегло просмотрел издания: архитектура древней Индии, китайский фарфор, античность, поздняя готика, ренессанс, маньеризм. Никакой системы. Вкусы и пристрастия Наны по принадлежащим ей книгам определить невозможно.
– Куда делся ее чемодан? – со вздохом поинтересовался сыщик.
– Я его в гараж отнес. Он пустой! – Проскуров не скрывал удивления. – В нем ты точно ничего не найдешь. Разве что стенки двойные или дно. Тряпки Нана отнесла на помойку, а книги перед тобой. Да в чем дело?
Смирнов пожал плечами. Если бы он знал!
– Ума не приложу, где искать твою супругу. Ни одной зацепки. Не в Грузию же лететь к ее родителям и друзьям детства?
– Стариков инфаркт хватит, – испугался Эдик. – Повремени с этим визитом. Может, все выяснится?
– А если нет?
– Чем тебе помогут родители Наны?
Всеслав и сам сомневался, что поездка в Тбилиси окажется полезной. Чутье подсказывало: разыскивать пропавшую жену друга следует в Москве.
– Но ведь неизвестно, за какой кончик потянуть, чтобы узелок развязался? – возразил сыщик. – Тут шашкой не рубанешь, тут тонкость требуется.
Подавленный исчезновением супруги и смертью брата, Проскуров угрюмо молчал. Он по пятам следовал за Смирновым, который выдвигал ящики, перебирал вещи на полках, заглядывал в шкафчики.
– Что ты надеешься отыскать? – не выдержал хозяин квартиры. – Скажи, ради бога!
– Записную книжку Наны, фотографии, письма какие-нибудь.
– Вот, возьми альбом, здесь и наши свадебные фото, и несколько любительских, которые принесла Нана. Ее документы у меня в домашнем сейфе, паспорт, свидетельство о рождении и диплом. А блокнот был у жены в сумочке, я говорил.
– Поставь чаю, – попросил Смирнов, чтобы отвлечь внимание удрученного Эдика от своих действий. – Пить хочется. Сладкое есть?
– Есть. Печенье, конфеты. Любишь трюфели?
– С детства.
Проскуров удалился в кухню, а сыщик сел на диван просматривать альбом. Его не покидало чувство недоумения и растерянности. Чего-то в происходящем он никак не мог понять. Был во всем этом какой-то блеф, какая-то нелепость, фальшь.
Фотографии из альбома запечатлели обычные вещи, сценки институтского выпуска: Нана в скромном облегающем платье лилового цвета, получающая из рук дородного мужчины диплом и памятный сувенир; хохочущие девушки с цветами в волосах; стайка выпускников, прогуливающихся по набережной. А вот свадьба. Нана потрясающе красива в грузинском национальном костюме, Эдик, смущенный и немного неуклюжий, в обычном пиджаке и брюках, рядом с ней. Почему же он не оделся по-грузински? Один из снимков выскользнул и упал на пол. Смирнов наклонился. Где же фотография? Придется лезть под диван.
Он заглянул в пространство между нижним краем дивана и полом. Красивый паркет, дубовый, наверное. Фотография лежала рядом с каким-то предметом. Диван стоял на ножках, и рука свободно прошла, чтобы достать улетевший снимок и заодно забытую под диваном вещицу.
– Что ты делаешь? – воскликнул вернувшийся из кухни с чаем Проскуров. Он чудом не уронил поднос с чашками и сластями.
– Извини, снимок доставал. А там еще вот что валялось.
Эдик, бледный, как стена, не сводил глаз с предмета, извлеченного сыщиком из-под дивана. Это была припорошенная пылью женская кожаная сумочка.
– Дай…
– Что с тобой?
– Это сумка Наны. Я думал… Как это может быть?! Она же взяла ее с собой!
– Минуточку, – Смирнов открыл сумку: она была пуста. Абсолютно. Открывая отделение за отделением, он убедился, что в них ничего нет. – Это сумка твоей жены? Ты уверен?
– Я сам покупал ее… Других у Наны не было. Старую мы выбросили… Боже мой! – Он поспешно поставил поднос на журнальный столик, схватился за голову. – Ничего не могу понять! Как она очутилась под диваном?
Всеслав вспомнил слова Евы: «Ревность! Он убил сначала жену, потом брата…» Безумие! Эдик на такое не способен. А подаренная им Олегу новенькая скоростная «Хонда», у которой вдруг отваливается колесо? А сумочка? Как она попала под диван? И с чем тогда ушла из дому Нана? С пустыми руками? Но если она не собиралась брать сумку, то не стала бы прятать ее под диван. А Проскуров? Зачем ему врать, зная, что сумка валяется на полу в квартире? Если он не знал, то…
Вопросы переполнили сознание Смирнова, он сел, закрыл глаза. Надо успокоиться, разобраться, что к чему.
– Почему сумка пустая? – бормотал Эдик. – Где кошелек, телефон, ключи от квартиры?
– Блокнот, косметичка, – продолжил перечислять сыщик. – И прочие дамские мелочи?
Действительно, в сумочке не оказалось ни одной бумажки, ни одной забытой шпильки – ничегошеньки.
Проскуров схватил сумку, принялся рассматривать ее со всех сторон, словно не веря своим глазам.
– Странно… – бормотал он. – Странно…
– Итак. Картина происшедшего с Наной несколько меняется, – изрек Всеслав. – Можно поставить под сомнение основной тезис: а именно, что твоя жена, Эдик, ушла из дому сама, по доброй воле. Найденная под диваном сумочка противоречит сему факту. Кто-то ее тщательно выпотрошил и забросил под диван, вот только зачем? С какой целью?
– Но дверь была в порядке, замки никто не взламывал.
Смирнов осмотрел входную дверь, замки и вынужден был согласиться с хозяином квартиры.
– Значит, Нана его… или их… сама впустила. Обратись ты ко мне сразу, мы бы смогли изучить следы, оставленные злоумышленниками. Теперь они, конечно же, затоптаны.
– Мои ребята из охраны изучали, – буркнул Эдик. – Ничего существенного не обнаружили.
– Нашел специалистов!
– Один из них в полиции служил. У меня не было оснований не доверять их выводам.
– Ладно, допустим. А почему же вы тщательнейшим образом не обследовали квартиру? Ведь тогда сумочка была бы найдена.
– Вроде обследовали…
– Вроде! Вот и результат!
– Диван мы не отодвигали, – тяжело вздохнул Проскуров. – И не заглядывали под него. Каюсь.
Смирнов предусмотрительно промолчал. Он и сам не полез бы под диван, не попади туда фотография из альбома.
– Почему же сумочка Наны пуста? – не выдержал Эдик. Он и хотел задать этот вопрос, и боялся ответа на него. – Она сама все оттуда выгребла? Может, она хотела оставить мне знак? Намек на то, что ее силой заставили уйти?
– Может, сама, а может, и нет, – задумчиво произнес сыщик. – При любом раскладе сумочка осталась в квартире не случайно. У вас бывали гости?
– Н-нет… мы не успели устроить прием. Честно признаться, Нана и я не относимся к любителям как ходить в гости, так и принимать их у себя дома. У меня близких друзей нет, не сложилось. У Наны тоже, насколько мне известно, задушевных подруг не было. Мы во многом похожи.
– А с Олегом Хованиным ты ее познакомил? И вообще, со своей родней?
– Мы перед отъездом в Тбилиси нанесли визит моим родителям, – слишком официально выразился Проскуров. – Объяснили, что хотим пожениться и сделать все в узком кругу, то есть только вдвоем. Нана высказала такое пожелание, я был не против. Мои старики – лояльные, понимающие люди, они предоставили нам возможность отпраздновать вступление в брак по нашему желанию. И потом, они в наши отношения с Наной не вмешивались.