Виктор Борисович немедленно устроил ножки в третью позицию и оскорбился.
– Простите, что это у вас за жаргон такой? – принялся он нервно размахивать руками. – Если недоделанный, то сразу и супруг! Я бы на вашем месте не обзывался!
– Боже избави! Я только констатирую факты, – убила Василиса гостя телевизионными словами. – Вы же отец Ольги? Значит, супруг. А если не расписывались, значит, немножечко недоделанный.
– Вася, ну чего ты ему объясняешь одно и то же триста раз, – появилась в дверях Люся.
– Люсенька, звезда моя… Женщины, кота уберите! Так, на чем я остановился? Ах да! Звезда моя, пойдем в кухню, – изогнулся в почтении Таракашин и бережно ухватил Люсю под ручку. – Пойдем, дорогая, и пусть твоя подруга тебе завидует.
– Да зачем в кухню-то? – упиралась «звезда». – Опять будешь в загс звать? Так я же сказала – раньше не звал, а теперь и сама не пойду!
– Правильно, Люся, это он к тебе из-за наследства прилип, честно тебе говорю, – пояснила Василиса.
Таракашин скуксился. Ну, есть такое дело – отыскался у него случайно в Канаде батюшка-богатей, который с наследством чудит. «Отпишу, – сказал, – все тебе, ежли мне хоть одного родного внука покажешь. Да чтоб законного!» А где ж его взять-то? Бабы чего-то не больно кидались от Таракашина рожать, одна вот только дура и отыскалась – Люсенька. Да и та никак в загс не соберется. Разбаловались тетки! Вот и ходит Таракашин к Люсе, на что-то надеется, глупые реплики ее длинноносой подруги Василисы выслушивает, а все потому, что страсть как хочет воспламенить к себе интерес. И, если уж совсем честным быть, надежда на наследство никакого житья не дает.
Прознав, что Людмила Ефимовна страшно увлекается детективами и даже в некотором роде сама принимает в них участие, он немедленно погрузился в пучину расследования. И всякий раз, когда ему удавалось кого-нибудь в чем-то заподозрить, он несся докладывать об этом Люсеньке. Если же никаких происшествий не случалось, он без зазрения совести попросту выдумывал их сам.
– Люсенька, булочка моя… Слушай, а чем там занимается твоя худорукая Василиса? Я же попросил убрать кота! – неожиданно взвизгнул Таракашин.
Непонятно отчего, но Финли из всех гостей выделял Таракашина особенно. Обычно гостей кот не жаловал, но с приходом Виктора Борисовича с животным творилось всегда одно и то же. Едва гость разувался, кот немедленно ложился на его носки и начинал терзать их когтями, ласково урча. Под носками страдали ноги Таракашина, но убрать кота не было никакой возможности. Уж что только не придумывали, не помогало ничего – кот впивался в носки и начинал мурлыкать.
– Это потому, что от вас, пардон, псиной воняет, – всякий раз любезно объясняла гостю Василиса. – Носочки надо чаще стирать.
Спастись от кошачьих когтей можно было, только сняв носки, тогда Финли утаскивал их в туалет и что уж там с ними делал, не ясно. Поскольку чаще стирать свои вещи Виктору Борисовичу не приходило в голову, теперь он всякий раз, придя в гости к Люсе, снимал носки и шлепал по полу босиком.
– Василиса! Чего вы стоите? – возмущался сейчас Таракашин, видя, как к нему легким бегом направляется кот. – Подержите кота, не видите, я еще не разулся! Люсенька! Люся! Я к тебе сегодня пораньше, у меня такая новость! Беги, моя ягодка, накрывай на стол!
Василисе никогда не нравилось такое пренебрежительное отношение к ее собственной персоне, поэтому с Виктором Борисовичем у них была крепкая, нерушимая война. Сейчас она близко подошла к Таракашину и властно ухватила его за ремень.
– Снимайте ремень, Таракашин.
– Это почему это? – насторожился ранний гость. – Люся! Что себе позволяет твоя подруга? Ва… Василиса… Олеговна! Ну держите же себя в руках! Н-ну-у, на нас же смотрят!
Василиса в руках уже держала его ремень.
– Вот, Люся, из этого можно петлю сделать и вместо намордника для Малыша использовать. Ладно, вы тут сидите, обсуждайте свои новости, а я с Малышом прогуляюсь.
Приладив на щенка некое подобие намордника, Василиса поспешила на улицу. Что ж, она и одна поразмышляет над странностями событий в парикмахерской. И ведь как она только догадалась туда сунуться! А правда, как? Ах ты ж, память дырявая! Это же Пашка ее надоумил! А дело он не завел наверняка оттого, что точно знает – не вытянет. Интересно, кто же приходил к Пашке? И зачем? Хм, ясное дело зачем – предупредить об опасности. А почему, если такое дело, прямо не сказали той же Анне Петровне: «Анна Петровна, вы бы поаккуратнее, вас ведь убить мечтают!» Ну и что? И что бы она сделала? Во-первых, ни фига бы не поверила. Сама Василиса точно бы не поверила. А во-вторых? И почему, интересно, бант? Это каким же надо быть изувером, чтобы сначала придушить человека, а потом еще бантами его украшать! А для чего в руки несчастной сунули змейку? Василиса точно помнит – была у той игрушечная змейка. И как вошел преступник? Анна Петровна сама ему открыла или у него ключ был? Нет, так вслепую совершенно нет никакой возможности работать. Надо прийти к Татьяне Рябовой и осторожненько выпытать у девчонки все. Похоже, девчонка простовата, может, и скажет чего дельного…
В это время Таракашин сидел за столом на кухне, закатывал к потолку глаза и, как глухарь, токовал о проделанной работе:
– И что ты думаешь, моя прелесть? Я ведь вчера раскрыл преступление века, да. Думаю, сейчас газетчики замучат, телевидение там всякое. Само собой, спросят про семью… – Таракашин скосил глаза на хозяйку и игриво пошевелил голыми пальцами на ногах. – А ведь признайся, тебе бы хотелось, чтобы тебя по телевизору показали, а? Платьишко бы красивое напялила, бусы какие-нибудь красные на шею повесила, да? Ничего не получится, не дала ты согласия делить со мною мои радости на законном основании…
– Подожди, – перебила его Люся. – Ты про какое преступление?
– Про обыкновенное. У нас из музея стащили картину Леонардо да Винчи «Сикстинская мадонна… с младенцем… на прогулке». Подлинник оказался. А я нашел ворюгу и вернул, так сказать, государству его имущество!
Люся, дабы не терять попусту времени, ловко лепила из творога сырники, швыряла их на раскаленную сковородку и, похоже, сожалеть о потерянной славе не собиралась.
– Ты не слышишь, что ли? – оскорбился бывший любимый. – Говорю, скоро я стану знаменитостью. Раскрыл преступление века!
– Ой, да не кричи ты так, слышу я. Только ты газетчикам не вздумай ляпнуть, что подлинник-то своровали, засмеют, – шлепнула Люся в кипящий жир очередной сырник. – У нас в городе, чтоб ты знал, отродясь подлинники не водились. Ни Леонардов, ни да Винчи, ни Рафаэлев. «Сикстинскую мадонну», кстати, именно Рафаэль придумал. Хотя… «Сикстинская мадонна с младенцем на прогулке»… А может, и правда подлинник? Только ее кто-нибудь из местных изобразил. Под влиянием фильма. «Младенец на прогулке» видел? Может, кассету кто украл? Только это на преступление века не тянет, так что ты пока к телевизионщикам не торопись.
– Вот паразит, а! – хлопнул по столу ладошкой Таракашин. – Ну ты посмотри! Нет, ни единому слову верить нельзя! Взрослый же мужик, а как врет! Не язык, а бабий подол!
– Ну чего уж ты себя так, – махнула рукой Люся. – Хотя про язык ты хорошо сказал, самокритично.
– При чем здесь самокритика?! Это не про себя я. Это мы с мужиками собираемся иногда в гараже, машинешки поковырять, водочки попить, ну и новостями поделиться. Есть у нас там один такой – Гриня, язви его! Гришка водителем в ментовке работает, так он нам каждый раз такие страсти рассказывает…
Люся не очень прислушивалась к болтовне бывшего любимого. Она ловко кидала на тарелку готовые сырники и воевала со сковородкой.
– Если его послушать, так вся милиция только и держится на нем, родимом! – не умолкал Таракашин. – Вот вчера и рассказывал нам про преступление века – кражу бесценной картины. Якобы он сам ту картину отыскал и вора наказал. Искальщик хренов! Да не кидайся ты, Люся, в меня этими лепешками! Лучше сразу скажи – замуж за меня пойдешь?
– Некогда мне по замужам разгуливать. Сейчас Вася с Малышом придет, а у меня еще конь не валялся! – отмахнулась Люся.
Таракашин обиженно поднялся, отряхнул с коленей невидимые пылинки и прошествовал в прихожую.
– Ладно, Люси, можешь меня не провожать. Не получилось сегодня разговора. А Гришке всю внешность изобью – так настроение испортить! И посмотри, куда твой животный мои носки упер? Мама дорогая, сколько с этими женщинами хлопот… – ворчал он, влезая в одеревеневшие носки.
Закрыв за ним дверь, Люся присела на краешек стула и задумалась. Думалось, конечно, не о Таракашине – из головы не шла парикмахерская. И как же это Васю угораздило не раньше – не позже туда заявиться? Конечно, куда теперь деться, надо подозрения от подруги отводить. Хотя пока и нет никаких подозрений… А вдруг какая из девчонок возьмет да и вспомнит, что должна была прийти в половине седьмого к начальнице некая Василиса Олеговна – договариваться о том, чтобы веселить гостей на юбилее несчастной? Отыщут Васю в два счета, а там пока что-то докажется… Вася в камере точно долго не продержится. Нет, уже проверено, пока сам не подсуетишься… И где, спрашивается, эта Василиса сейчас? Уже самое время идти к Рябовой, а она все никак пса прогулять не может!
Василиса заявилась часика через полтора. Она торжественно тащила на новом поводке щенка, а на ее голове красовалась вычурная шляпка с перьями какого-то погибшего селезня. Шляпка не совсем подходила для мартовской погоды, поэтому щеки и нос у Василисы Олеговны напоминали подмороженные листья капусты. Однако глаза ее светились счастьем.
– Люсенька! Обрати внимание, как мы с Малышом похорошели! Правда, мне идет эта шляпка? То есть я хотела сказать – Малышу поводок. Мы зашли в магазин нашему крошке за намордником, но… Не злись, тебе мы тоже потом купим… такие прорезиненные сапожки, я там присмотрела… Я все поняла, Люся, мы немедленно идем к Рябовой Татьяне. Я уже готова! Только Малыша с поводка отпущу…
– И сними эту… приманку для уток. Некогда нам селезней привораживать!
Василиса облегченно вздохнула – пусть Люсенька говорит что угодно, но шляпка ей определенно к лицу, хотя снять ее и придется – перья отчего-то совсем не грели.
Уже в автобусе подруги наметили план – надо узнать адреса всех девчонок, работавших в парикмахерской, а если посчастливится, то и знакомых самой потерпевшей.
– Короче, Люся! – зычно диктовала Василиса, упрямо работая локтем в транспорте, поскольку какой-то тучный мужчина уже десять минут висел на ней всем весом. – Задача номер раз: расспросить у Рябовой, где проживают ее подруги. Потом – про родственников Анны Петровны, про мужа, если у нее таковой имелся, и про врагов. Должны же у нее враги быть! А потом тихо подберемся к этим врагам.
– Вы б сначала, уважаемые, нашли к кому подбираться! – недовольно фыркнул висящий мужчина, повернувшись и заслонив собой весь свет. – Настоящие враги, они завсегда в засаде прячутся!
– Правильно мыслите, только дышите в сторону! – развернула его, как свиную тушу, Люся. – Вася, ты пока придумай, как тебя Рябовой представить.
– Приглядеться к ней, кстати, надо, – шепотом добавила Василиса. – Может, кто из девчонок так начальницу невзлюбил…
Из автобуса они шли почти молча, только Люся как-то странно поглядывала на подругу и не к месту подхихикивала.
– Ну что ты несерьезная какая-то? – не выдержала Василиса. – Я тут голову ломаю, что девчонке сказать, а у тебя голова черт-те чем занята!
– Вовсе не черт-те чем. Она вон о том мужчине думает! Что-то он меня очень смущает, – хихикнула Люся. – Ну прямо смотрит и смотрит!
– Опять, наверное, моей косметикой губы красила?! А я все думаю, куда она девается?! Нечего трогать мой элитный парфюм, тогда и смущаться не придется. Я себе набор за двести пятьдесят рублей брала, сама берегу, а ты мажешься. Ничего удивительного, что на тебя мужики в транспорте пялятся, – рыкнула Василиса.
Однако спину немедленно выпрямила и плавно перешла на шаг фотомодели.
– Так он не на меня смотрит! – снова фыркнула Люся. – Он на тебя глазеет! Ну просто глаз не сводит!
Василиса оглянулась. Чуть поодаль от них не спеша выбрасывал длинные ноги высокий мужчина. Смотрел он действительно на Василису. Брови у него были сурово сдвинуты к носу, губы кривились, и все лицо не выражало ничего хорошего. Неприятный тип. Хотя разве может быть мужчина неприятным, когда он так интересуется женщиной? И даже не просто женщиной, а именно ею – Василисой Курицыной!
Теперь Василиса еще и гордо выпятила грудь.
– Так я ж и говорю – ты хоть чем мажься, а уж если счастье попрет… Ну ничего, мы тебе тоже кого-нибудь найдем, – промурлыкала она Люсе.
Мужчина не отставал. Это было приятно, и посему дамы даже не заметили, как дошли до дома Татьяны Рябовой.
– О-ой, а вы чего? – долго моргала на пороге та.
– Мы, Танечка, к тебе, – светилась счастьем Василиса. – Вот, вчера не смогла прийти к Анне Петровне, а сегодня прихожу – нет там никого, а на двери бумажка. А тут и подружка под руку подвернулась – я, говорит, обещала девушке из «Клеопатры» денег дать взаймы. Я как узнала, так сразу и прицепилась к ней…
Татьяна слушала Василису, раскрыв рот.
– Когда договариваться-то будем? – напомнила та. – А то ты меня красила, стригла, вроде как я в долгу теперь.
– А деньги-то вы принесли? – допытывалась Татьяна.
Девица вела себя несколько заторможенно – она только тупо таращилась на гостей и хлопала глазами. Наверняка ее уже успели успокоить какими-то препаратами после всего увиденного в парикмахерской.
– Нам что, прямо здесь кошельком трясти? – кончилось терпение у Люси. – Ты бы хоть приличия ради чаем напоила.
– Проходите, – пожала плечами Татьяна и распахнула дверь. – Ну конечно же, проходите… В гостиную пожалуйте…
Подруги пожаловали. Таня жила в двухкомнатной квартире, но разобраться, где гостиная, а где спальня, было практически невозможно – все пространство было одинаково завалено какими-то тюками, ящиками и коробками. На коробках теснились жестяные банки с фикусами и розами, пышно цвел гибискус, собиравший на листья махровые гроздья пыли, а по всем стульям была расставлена посуда.
– Таня, ты переезжаешь, да? – наивно поинтересовалась Василиса.
– С чего это вы взяли? Придумаете тоже…
– Да тут у тебя такой бедлам… Прямо вокзал. Или ты только что переехала?
– Ну да, бедлам… переехала… – устроилась хозяйка на кресле. – Токо что. Мы с мамой в позапрошлом годе хату разменяли, они дом купили, а мне эту. Токо у меня до уборки все никак руки не доходят. Да ну его, вы не обращайте внимания! Надо денег заработать да нанять кого-нибудь, пусть хлам разгребут! А пока видите, где приходится жить…
Девчонка, явно приехавшая из сельской местности в надежде превратиться в благородную горожанку, кривлялась перед женщинами на все лады.
– Вы это… пристройтесь где-нибудь… Так что вы сказать-то хотели? Ах да, вам же чай нужен!
Татьяна грузно поднялась с кресла, выгнулась, стараясь сделать это красиво, и тяжело понеслась на кухню.
Подруги пристроились на краешке потрепанного диванчика, который наполовину был завален тарелками и стаканами. Люся еще только подбирала слова, а Василиса уже беспокойно поглядывала на огромный будильник, который стоял у Татьяны на батарее. Ей казалось, что они непростительно здесь задержались, и потому беседу свела к самому минимуму.
– Танечка! – крикнула она хозяйке. – Ты нам быстренько напиши адреса своих подружек да возьми денежки… Вот, в сущности, и все.
Люся от возмущения задышала паровозом и ужасно выкатила глаза.
– А зачем вам адреса? – появилась в дверях Татьяна с ведерным самоваром в руках.
– Да мы с подругой открываем свою парикмахерскую, штат нужен, а тут как раз весь коллектив в полном составе, – махнула рукой Василиса и поднялась. – А у тебя тут славненько. Ты, Танечка, пожалуй, не раздувай самовар-то… Мы торопимся. Ну что, Люсенька, пойдем? Не будем мешать девушке наводить порядок. А завтра вы с ней снова встретитесь и поговорите о новой работе. Кстати, Танюша, Людмила Ефимовна совершенно бешеные деньги платит своим мастерам, так что переписывай адресочки, не топчись зря… Да вообще, может, и адресочки завтра? Танюша пока как следует вспомнит. А сегодня, извини… Видишь, Люся, мы мешаем, отсчитай деньги, и пойдем.