Алена досадливо мотнула головой, яростно выдернула ключ из замка и даже пошатнулась от изумления. Потому что в эту самую минуту дверь распахнулась.
– О Господи! – воскликнула Алена, хватаясь за сердце. – Как же вы меня напугали!
– О Господи! – воскликнула, хватаясь за сердце, высокая женщина, стоявшая на пороге с ведром в руках. – Как же вы меня напугали! Вы кто такая?
– Здравствуйте, – проговорила Алена, которая неуклонно следовала в своей жизни правилу: умный здоровается первым. – Здравствуйте, я ваша тетя, и я буду у вас жить. В смысле, в этом коттедже. Во втором номере. Если позволите, конечно.
И, подняв свои знаменитые брови как можно выше, она уставилась на женщину с самым ледяным выражением в глазах.
Самой Алене впору было спросить: «Кто вы такая?», потому что вид у стоявшей перед ней особы был более чем несуразный. Нелепо наверченная тряпка прикрывала волосы, словно причудливая чалма, а одета женщина была в линялые джинсы и столь же линялую, оранжевую с черными разводами футболку. А ноги босые. Просто побродяжка какая-то!
– Ой, – пробормотала особа в чалме, – во втором? Но как же, ведь…
Она тут же прикусила язык и, подняв повыше ведро, прижала его к животу, словно щит:
– Извините, конечно, проходите… Я тут только что полы помыла…
О Господи… А ларчик-то просто открывался, как уверял дедушка Крылов. И он был, по своему обыкновению, прав. Побродяжка оказалась уборщицей! И стыдно должно быть детективщице, что сразу не догадалась: вон к стене прислонена швабра, пол мокрый, пахнет сыростью, линялые одежды особы тоже в мокрых пятнах… Странно, конечно, что такой солидный пансионат, дерущий с постояльцев немаленькие суммы за сутки проживания, не справил своей обслуге более или менее приличную фирменную спецодежду. Ну да ладно, это не Аленино дело. Так же ей должно быть безразлично варварское обращение уборщицы с дорогим и красивым ламинатом, имитирующим светлый паркет. Лужи разводить на таком-то полу – какой же кретинкой надо быть?!
– Вы извините, что вам ждать пришлось, – бубнила между тем уборщица. – Я дверь на всякий случай заперла, мало ли какая шпана тут шляется…
– Что?! – возопила в ужасе Алена. – Какая еще шпана?! Тут что, рядом колония для малолетних преступников?! Тогда, извините, мне здесь делать нечего!
– Да что вы! – Уборщица явно испугалась такой бурной реакции на свои слова и даже сделала движение схватить Алену за руку, но вовремя остановилась. – Это я просто так сказала, никакой колонии тут нет, а всего лишь детский спортлагерь. Ребятне к озеру идти в обход неохота, через нашу территорию ближе, вот и норовят через забор перелезть и прошмыгнуть. Охрана их гоняет, гоняет, но ведь пацаны, разве за ними уследишь… Нет, вы не думайте, в корпуса они не лезут! Тут можно все, что угодно, безопасно оставить, хоть все двери настежь держи, никто не тронет, не возьмет, не беспокойтесь!
Алена недоверчиво пожала плечами. Господи, куда она попала? Детский спортивный лагерь! Со времен своего далекого детства и пионервожатской юности Алена сохранила к этим заведениям самое неприязненное отношение. Впрочем, времена, говорят, меняются… В любом случае, береженого Бог бережет, двери открытыми она не намерена оставлять.
Между тем уборщица повернулась к Алене спиной и принялась запихивать орудия своего производства в стенной шкаф. Давно Алене не приходилось видеть такого изобилия дороженных моющих и чистящих средств. Просто-таки витрина хозяйственного магазина где-нибудь на рю де Фобур-Монмартр в Париже. Вон и пылесос «Tefal» уютно свернулся внизу… Странно, конечно, что при таком арсенале в ход идут вульгарные швабра, ведро и тряпка. О родимый совок, ты неискореним!
– Вы, наверное, стучали? Извините, я убиралась и не слышала, и еще у меня телевизор в холле был включен на полную катушку, – продолжала свое уборщица, низко наклонившись и пытаясь пристроить в шкафу ведро, которое там почему-то упорно не желало помещаться. При этом она повернулась к Алене пятой точкой, и наша героиня вдруг обнаружила странную вещь: джинсы-то на уборщице надеты наизнанку. Футболка, кстати, тоже. Так вот чем объяснялся их неприглядный, как бы линялый цвет!
Выше поднимать брови было уже просто некуда, не то Алена это непременно сделала бы.
Оч-чень интересно. Эта особа, такое ощущение, вообще не имеет сменной одежды и, чтобы не испачкаться в процессе уборки, надевает свои вещи наизнанку? А потом, закончив работу, опять их выворачивает? Чудны дела твои, Господи, чего только не повидаешь на свете!
А, кстати, уборщица-то врушка. Насчет телевизора – врет определенно. Алена, стоя под дверью, прислушивалась очень внимательно: тишина в коттедже стояла полная – ни звука, ни шороха. Ах, ладно, на моральный облик уборщицы ей должно быть наплевать с такой же высокой башни, как и на физический.
Между тем уборщица окончила борьбу с ведром, закрыла дверцы шкафа (за ними немедленно что-то громыхнуло, словно обрушилось, но она не обратила на это внимания), мельком окинула Алену взглядом, запнулась, словно хотела что-то сказать, но не решилась и ринулась к двери, даже не простившись.
– Всего доброго! – послала ей вслед пожелание вежливая Алена, но ответа не дождалась: девица уже свернула за угол дома. Вот дурища, а? Она что, так и выйдет на люди в одежде наизнанку?! Плохая, между прочим, примета. Бить будут… А, ладно, ее проблемы.
Морщась от влажной духоты, Алена перетащила через порог сумку и, стараясь не наступать на мокрые пятна, прошла из холла в коридор, разделявший две двери. Здесь был вход в пресловутые люксы, перед каждым из которых имелся еще и собственный холл. Роскошь-то, роскошь… Ну что ж, хотя бы подобие уединения писательнице обеспечено. Однако которая из этих двух дверей ее?
Нашарила на стене выключатель и зажгла свет. Вот налево – цифра «один», направо – цифра «два». Алена бросила неприязненный взгляд на левую дверь, которая, вообще говоря, должна была вести в ее апартаменты, а теперь ведет в чужие, – и вдруг заметила на сыром полу нечто странное. Это был след – отпечаток узкой и длинной (не меньше сорок четвертого – сорок пятого размера!) мужской ступни.
Ну, тут оставалось только головой покачать или руками развести. Кому что больше нравится. Дедушка-то Крылов в очередной раз оказался прав! Ларчик просто открывался: никто не спал в этом коттедже мертвым сном, никто не включал и телевизор «на полную катушку». Перед тем как Алена начала биться и колотиться в дверь, здесь происходил самый обычный и привычный пансионный, санаторный, летний, отпускной разврат. Видимо, постоялец из первого номера испытывал тягу к хорошеньким уборщицам (вроде бы особа со шваброй была и впрямь ничего себе, в меру тощая, в меру фигуристая, правда, ни лица ее, ни волос Алена толком не разглядела, но отметила яркие карие глаза, и довольно молодая, не сильно за тридцать), а хорошенькая уборщица, в свою очередь, испытывала тягу к богатым постояльцам. Однако барин горничную в свой номерок не допустил – поимел ее, судя по всему, на коричневом вельветовом диванчике, который стоит в холле, а потом, поняв, что может попасться на месте преступления, спешно ретировался – босый и, надо полагать, голый. Пассия же его еле-еле успела одеться, и то кое-как.
Собственно, Алене-то какая забота? Она никого не осуждает, боже упаси, радости плоти – вообще святое, в ее понимании, дело. Более того – она почувствовала себя неловко, что переполошила любовников. Из-за ее несвоевременного появления неторопливый, взаимно приятный секс превратился в пошлый перепихон. Можно себе представить, какие у нее теперь сложатся отношения с соседом, которому она испортила удовольствие!
А не плевать ли ей на эти отношения и на самого соседа? Кто он ей – брат, сват, друг, любовник? Нетушки, она приехала сюда работать, а не «дружить» с каким-то там…
Хотя, между прочим, почему бы и нет? Вот только после уборщицы… Классовые противоречия довольно-таки крепко обосновались в душе нашей героини. Если спать, то не с соседом, нет. Но с кем-то другим – да! При первой же возможности! Довольно она уже упустила в жизни этих приятных возможностей за то время, пока у нее был один лишь свет в окошке – Игорь Владимирович Туманов! Жила, словно бы по некоему тоннелю шла, ничего не видя, кроме черных солнц его глаз, сияющих впереди. И куда пришла? Как та старуха – к разбитому корыту. Но Игорь и Жанна еще не знают, кого обидели, какого дракона раздразнили, какого джинна из бутылки выпустили! Вот как сделает их Алена персонажами своего очередного детектива, причем самыми отталкивающими персонажами, – узнают тогда!
Хорошая, между прочим, мысль… Месть – самое лучшее лекарство для раненого самолюбия и разбитого сердца! Правда, мудрые восточные люди утверждают, будто это блюдо лучше всего есть остывшим, однако Восток – дело тонкое, а некоторые любят погорячее. Например, писательница Дмитриева. Сейчас она войдет в свой номер, примет душ (волоча по местным ухабам чемодан и бегая под окошками, она несколько, пардон, взопрела) и немедленно включит ноутбук. И польется, потечет новый романчик о том, что от безрассудной любви до ненависти – только шаг…
Господи, как же она его любила, как самозабвенно, неистово… Так же неистово, как ненавидит теперь.
Все, хватит, хватит об этом! Довольно!
Внезапно вырвавшись из мира своих мстительных грез, Алена обнаружила себя стоящей посреди просторной комнаты с телевизором чуть не в полстены (какой кошмар!), с огромным письменным столом, журнальным столиком перед затейливо изогнутым и явно не слишком удобным диваном, парочкой таких же неусидчивых кресел и вдобавок ко всему с кроватью, упрятанной в некоем подобии алькова. Нет, это была даже не двуспальная кровать, а истинный сексодром, мечта преступных любовников или новобрачных. Кстати, у Алены в ее собственной спальне стояло нечто подобное, и она в компании со своим преступным любовником по имени Игорь в бурные ночки расшатала ложе до такой степени, что на нем теперь даже невинно повернуться с боку на бок нельзя, не перебудив скрипом полдома. А впрочем, Игорю больше нравилось заниматься любовью на ковре, так что…
Так, забыли об Игоре! Быстренько за-бы-ли!
Да, номер Алене достался и впрямь приятненький. Может быть, на сто евро в сутки он и не тянет, хотя ведь еще и питание какое-то предполагается… Надо думать, здесь шведский стол, и не придется клацать зубами в ожидании ленивой подавальщицы в грязном переднике, высоко вздернутом на толстом животе?
Мизантропия, любимая болезнь всех Дев, а Дев-писательниц – в особенности, навалилась, как темное, тяжелое одеяло, грозя удушить… В этом состоянии садиться писать – последнее дело. Такого нащелкаешь – у редактора потом сердечный приступ случится от страха. Поэтому сейчас оставить замыслы творческой мести в покое и пойти покормить голодного зверя. Колобок просил отметиться в столовой – ну вот и сделаем это поскорей. Хорошо бы употребить какой-нибудь легонький салат, а потом пару персиков и мороженое. И никаких жирных бумажных котлет с макаронами, Боже упаси! Но сначала – душ.
Душ оказался пластиковой кабинкой со множеством водно-массирующих прибамбасов по последнему слову европейской техники. Правда, половина их, по последнему слову техники российской, не работала. Алена наскоро ополоснулась, потом потопталась по полу с подогревом, дивясь, кому он нужен, когда на дворе июльская жара, – и вскоре уже бежала по дорожке, потирая плечо, которое порядком натер ремень ноутбука. На сей раз плечу было легко и приятно – ноутбук остался в номере. Однако слова уборщицы о шпане из спортивного лагеря накрепко отравили Аленино сознание, и оставлять на произвол судьбы самое драгоценное свое достояние (еще несколько дней назад Алена считала, что величайшее ее сокровище – обладатель обворожительных черных глаз, но времена, как известно, меняются!) она не решилась. И предприняла для превращения своего дома в свою крепость кое-какие меры. В прошлом году, когда Алена была в Париже, она познакомилась с частным детективом Бертраном Саву и даже ввязалась с ним за компанию в одну криминальную историю.[1] В благодарность за помощь галантный француз подарил Алене некое приспособление, что-то вроде магнитных замочков, которые крепились изнутри к дверному замку и шпингалетам на окнах. Теперь замки и шпингалеты были зажаты намертво, разблокировать их без особого ключа, который останавливал действие магнитов, было совершенно невозможно. Такой ключик Бертран тоже вручил Алене. У нее еще не было случая испробовать действие французских подарочков, просто повода не находилось, однако она словно чувствовала, что здесь, в «Юбилейном», такой повод непременно сыщется, вот и прихватила защелки «Gardien», что и означало – «Сторож», с собой. Теперь никакой на свете зверь, хитрый зверь, страшный зверь не откроет эту дверь, эту дверь, эту дверь!
Из дневника убийцы
«Сегодня исполнилось девять дней со дня смерти его жены. Разумеется, я не была на поминках. Но сразу после того, как они окончились, он мне позвонил и сказал:
– Теперь я свободен. Выйдешь за меня?
– Когда, завтра? – спросила я с насмешкой.
– Да нет, придется подождать хотя бы полгода, – сказал он очень серьезно. – Какие-то приличия нужно соблюсти. Но ты согласна?
– А зачем вообще жениться? – спросила я. – По-моему, нам и так неплохо.
– Ну, знаешь, я ведь не Сергей! – усмехнулся он. – Моя женщина должна во всем принадлежать только мне, до последней точки в паспортном штампе!
– Ты думаешь, паспортный штамп обеспечивает вечную верность? – спросила я.
– Да кто знает! – серьезно сказал он. – Откуда мы можем знать. Вдруг, будь официальной женой Сергея, ты так и хранила бы ему вечную верность?
– Ты что, жалеешь, что я ее нарушила? – спросила я.
– Ты с ума сошла! Я счастлив, что ты ее нарушила. Счастлив! Потому что, еще когда он был жив, я мечтал отбить тебя у него. Но он мой друг был, хоть мы и поссорились, я не мог отбить женщину у моего друга. Было бы неэтично…
Мы еще помусолили эту тему, я сказала, что предпочитаю неформальные отношения с мужчинами, так будет и впредь, а впрочем, обещаю подумать… На сем мы и положили трубки. И я легла спать, думая о странной этике этого человека.
Отбить жену у друга – нельзя. А убить друга – можно. И даже нужно!»
* * *
При входе в столовую уже подопустившиеся было брови Алены вновь взлетели с вопросительно-негодующим выражением. Самые худшие опасения оправдались, а надежды на шведский стол исчезли, как дым, как утренний туман. Правда, подносы разносили не тетки в стоптанных шлепанцах и грязных передниках, а длинноногие особы в мини-юбках, которые могли бы оказать своим обликом честь любому приличному публичному дому, но стоило привередливой писательнице бросить взгляд на столики и увидеть до краев наполненные тарелки со щами и горы именно что макарон в компании с истекающими жиром шницелями, как она уже приготовилась круто повернуться и бежать отсюда навсегда. Остановила ее только очередная красотка в мини-юбке, которая отметила «госпожу Ярушкину» в какой-то тетрадке и подтолкнула ее к столику, за которым уже сидели двое: стройный парень лет двадцати пяти с влажными, словно после купания, черными волосами и дама лет этак под… ну, примерно Алениных лет, поэтому не станем уточнять ее возраст.