– Извини… – Демид попытался обнять девушку, но та холодно отстранилась. – Никакого злого умысла с моей стороны не было. Как ты могла такое подумать? Ну да, я потерял голову. Я… Люблю тебя, Яна. Мне совсем не просто сказать эти слова. Но это правда. Я тебя люблю.
– Не надо громких слов! Люблю, не люблю… – визгливый истерический оттенок появился в голосе Яны. – Ты просто используешь меня! Как вещь!
Демид ошарашенно замолчал. В голове его зазвенело словно после хорошей оплеухи. Он не мог представить, что можно услышать такое от Яны. Его Яны, милой, нежной и доброй.
– Яна, успокойся, пожалуйста! Ты просто устала. Ложись спать. Тебе надо хорошенько выспаться.
Янка фыркнула почти с ненавистью, и повернулась лицом к стене, с головой накрывшись одеялом. Демид осторожно опустился рядом.
Он никак не мог заснуть.
Ему было очень грустно.
Было тоскливо так, что хоть на стену лезь.
Он был взрослым человеком, реально воспринимающим этот мир. Может быть, даже слишком реально – практично, а порою и цинично. И, конечно, несмотря на это, он уже успел построить за два дня свой замок иллюзий. Такое случается с людьми, которые вынуждены думать о том, доживут ли они до завтрашнего дня. Вынуждены просчитывать каждый свой шаг, каждое слово. Некуда таким людям убежать. Они могут спрятаться только в самих себя. Выстроить внутри себя мирок, благоухающий цветами.
В мирке Демы не было долларов, виллы в Канаде, богатого папаши-миллионера и свадебной процессии на Роллс-Ройсах. Деньги, по большому счету, его не интересовали. За свою жизнь он слишком много заработал и потерял денег, чтобы включать их в список жизненно необходимых предметов.
В мирке Демида было только одно. Точнее, только одна – Яна.
Может быть, он действительно любил ее?
Во всяком случае, он не мог не думать о ней. Не мог не мечтать о ней. Это было неприятно – быть зависимым от кого-то. Но в этом было и мучительное наслаждение – быть зависимым от нее. Только от нее. От единственной, для которой он готов был сделать исключение.
И все это было напрасно.
Или нет?
Демид не привык просто так отдавать то, что принадлежало ему. А Яна была тем, что должно принадлежать только ему…
С этой мыслью он и заснул.
* * *
И проснулся от боли.
Что-то ползало между его ног – голодное, шершавое, суетливое. Что-то царапало его кожу, перебирало членистыми суставами как огромное насекомое.
Вдруг он понял, что это рука. Человеческая рука. Или почти человеческая. Ищет что-то, впивается в его кожу до крови длинными, острыми ногтями.
Демид вздрогнул всем телом. Испуганно выбросил вперед ладони, и в кромешной тьме они уткнулись во что-то твердое, холодное, как лед.
Демид нащупал на полу зажигалку, зажег свечу. Язычок пламени выхватил из темноты лицо: резкие, отвратительно угловатые черты, запавшие воронки глаз, распухшие губы утопленницы, черный язык, блуждающий по губам.
Яна. Невозможно было поверить, что это она. Но и отрицать это тоже было невозможно.
Она, обнаженная, сидела на его вытянутых ногах. Кожа ее почти светилась в темноте – бледная, как у обескровленного покойника. Сидела, и как сомнамбула, пыталась запустить руку ему в трусы
– Яна… Ты что? Проснись!
Голова ее медленно повернулась на его голос. Глаза в глаза.
Демиду не приходилось видеть взгляда страшнее. Птица. Вот кому могли принадлежать такие желтые, немигающие глаза-стекляшки. Огромная, сошедшая с ума похотливая ворона.
Кто-то украл прекрасные голубые глаза Яны, девушки, которую он любил, и вставил вместо них мертвые буркалы.
– Человечек… – Усмешка скривила черные губы и клыки желто блеснули между ними. – Проснулся, человечек… Трахни меня! Скорее! Людишки любят это. Они любят совокупляться, голые и потные слизни! Трахни! Я знаю, ты всегда этого хочешь…
Голос был низким и сиплым. Что-то чуждое спряталось в телесной оболочке Яны, поработило ее разум.
Демид молча извивался. Он попытался освободить ноги, но они не слушались. Яна – или то, чем было сейчас это существо, – сдавило их мертвой тяжестью, лишило чувствительности. В воздухе витал острый мускусный запах.
– Яна, что с тобой случилось? Проснись!
– Поцелуй меня… Возьми меня… Убей меня… – Руки ее тянулись к шее Демида, скрючившись, как лапы высохшего птичьего чучела.
– Яна! Ты слышишь меня? Борись с ним ! Выкинь его из головы!
– Что, брезгуешь мной? Не нравлюсь тебе такая? Не хочешь меня? Ну и черт с тобой!
Рука Яны скользнула между ее бедер и задвигалась там. Яна откинула голову и закатила глаза. Застонала в экстазе.
Его Яна не могла сделать такое. Не могла так вот сидеть перед ним, и мастурбировать, стараясь, чтобы он увидел как можно больше подробностей. Это был спектакль – дешевый и отвратительный. Кто-то разыгрывал его, используя тело Яны, как марионетку.
Кровь потекла по ногам Яны – похоже, бедная девочка поцарапала себя там, внутри.
Тело Демида ниже груди словно отрубили. Не было там уже ничего – ни ног, ни живота, ни спины. Тупой холод полз все выше, добираясь до сердца, чтобы остановить его в последнем мучительном спазме.
"Крест… Где крест? Боже, спаси нас, грешных…"
Демид лихорадочно зашарил рукой в ворохе одежды, пытаясь дотянуться до креста.
Существо остановило вдруг свое действо. Медленно поднесло руку ко рту. Слизало с пальцев кровь Демида и кровь Яны.
Красные вертикальные зрачки сжались в точки.
– Ш-што, голуба, затрепыхался? Смертушку свою почуял? Бога своего зовешь? А где он, Бог-то? В раю, говорят? Там его место. Теплое местечко. Нешто он тебя услышит, творец своенравный, себялюбивый?! А твое место – в аду, человечек! Гореть тебе заживо… Гореть, как всем людишкам… Вошь ты супротив меня… Не таких, как ты, давил… лежат их кости гниючие по всей земле…
Голова Яны шипела, дергаясь и капая слюной.
Голос Агея. Демид узнал его. Трудно было не узнать.
– Молиться умеешь? Нонешние, они и это забыли… Молись, если можешь…
Костлявая рука сжала горло Демида. Демид попытался сделать вдох, но лишь захрипел бессильно, клацнул зубами бессильно, проскреб ногтями по полу.
Не было больше воздуха.
И все же он боролся, не мог умереть просто так. Шарил непослушными пальцами вокруг себя, искал крест.
Крест – последнее, до чего он хотел дотронуться в своей жизни.
Тьма взорвалась в его глазах миллионами искр. Тьма испуганно завопила сотнями вороньих голосов и разлетелась в стороны, хлопая крыльями рваной гари.
Крест мягко светился в руке Демида.
Сила вернулась в его замороженное тело. Он откинул чужие пальцы от своей шеи и хрипло втянул воздух.
Во мгле появилось лицо Агея – заколебалось в воздухе полупрозрачной дымкой. Губы колдуна беззвучно двигались, растерянность читалась в глазах его. Демид вытянул крест перед собой.
– Нет тебе, диаволе, части и участия, места и покою, здесь крест Господень!.. – Демид сам не знал, откуда рождались эти слова в устах его. – Крест на мне, рабе божием Демиде, крест передо мною, крест за мною, крест – диавола и все враги победиша! Беги отсюда во ад кромешный, где твой настоящий приют и тамо да обретайся! Слово мое крепко, яко камень. Аминь, аминь, аминь…
Голова колдуна разлетелось на клочья, истаивающие в воздухе с шипением. Мгновение – и только едва заметный смрад паленой шерсти напоминал о случившемся.
Демид медленно сел на топчане, опустил ноги на пол. Положил крест перед собой, удрученно покачал головой.
Не чувствовал он себя победителем. Скорее – приговоренным к смерти, которому дали отсрочку на неизвестное время.
Яна со стоном приподнялась на локте. Кожа ее постепенно розовела, глаза приобретали осмысленное выражение. Она натянула одеяло на ноги.
– Дема, ты тут?
– Тут…
– Случилось что-то плохое?
– Да нет… Так… ничего. Спи.
Не мог он сказать ей сейчас. Он-то еще переживет такое. А она?
– Не обманывай. Я знаю… Такое уже было, – Яна провела рукой по своему бедру – всему в засыхающей крови. – Господи! Такое ощущение, что меня изнасиловали…
Она застонала от боли.
– Яна…
– Не говори ничего. Ты тут не причем. Я знаю… Я сама… Это он, колдун. Он появлялся. Он снова приходил. Что я делала? Что говорила тебе?
– Тебе лучше не знать.
– Демид! – Яна припала к его плечу и разрыдалась. – Я так больше не могу, Дем. Он делает со мной, что хочет! Если он придет еще хоть раз – я умру!
– Яна… – Демид гладил ее по голове. – Крест прогнал эту нежить. Колдун боится его.
– Боится?
– Да. Боится, сволочь. Боится. Господь не допустит… Крест Господень охранит нас. Сейчас главное не расставаться с крестом. Ни на секунду. Мы положили его на пол, и вот… Держи крест все время с собой.
– Хорошо, – шепнула Яна, сворачиваясь калачиком и закрывая глаза. – И ты будь со мной. Не бросай меня, Демид. Я дурная, но ты не бросай меня, пожалуйста…
ГЛАВА 13.
Утро. Демид хлопотал по хозяйству, пытался чем-то заняться, отвлечься от мыслей, разъедавших его изнутри как голодные черви.
Из-за деревьев раздался знакомый гул мотора. "УАЗ", подскакивая на выбоинах, выехал на поляну.
– Вот и я, – сказал Алексей, вылезая из машины. – Как и обещал.
– Привет, – мрачно произнес Демид. – Явился…
– Как вы тут? Медведи не замучили? – Петрович старался выглядеть веселым, но взгляд его был тревожен.
– Да ничего. Как на курорте.
– Ну слава Богу. А я-то волнуюсь… Яна-то где?
– Спит.
– Я только на минутку. Вот хлеба вам привез. Свеженького. Уеду нынче в город – опять командировку выписали. Вернусь завтра к вечеру, тогда уж и заберу вас отсюда. Лады?
– Про Агея ничего нового? – спросил Дема.
– Неугомонный ты, Дема. – Лицо Алексея потемнело. – Что ты все заладил про Агея? Помер он уж давно.
– Да ладно, Петрович, брось темнить! Знаешь ведь прекрасно, что жив он. – Демид прищурился. – Что ты за человек такой, Алексей?
– А что за человек? – глаза Петровича суетливо забегали. – Мужик как мужик. Живу себе спокойно, никого не обижаю. Что ты пристал ко мне со своим Агеем? На кой он тебе сдался? Сам, что ли, колдуном хочешь стать? Мой тебе совет – не связывайся ни с какой нечистью, пропадешь. Мало тебе неприятностей в городе? Еще и нечистую силу хочешь себе на шею посадить?
– Уже посадил, – вырвалось у Демида. – Я-то думал, ты мне поможешь… Знаешь ведь ты многое. Да темнишь впустую. Где же совесть твоя христианская? Погибает ведь человек!
– Что за человек погибает? С Яной, что ли, плохо?
– Да.
Алексей помрачнел еще больше.
– Что случилось?
– Да так… Ничего. – Демида охватил вдруг приступ недоверия.
– Ну ты хорош! Лишнего слова не расскажешь, а хочешь, чтобы я тут с тобой в догадки-разгадки играл? Так дела не делаются. Загубить девчонку хочешь?
Душевно было сказано. И Дема сделал уже над собой усилие, пытаясь рассказать Алексею про сегодняшнюю невероятную ночь и все, что ей предшествовало. И не смог.
Давно он не встречал такого подозрительного типа, как Алексей. В каждом его слове сквозила недосказанность, а в попытке сыграть полуграмотного трудягу он, пожалуй, переигрывал лишку. Если бы Демиду сказали сейчас, что Петрович – это Агей, сменивший обличье, он бы ничуть не удивился. Ничего себе совпадение – оказывается, шоферюга, случайно подхвативший Дему ночью в городе, знает Агея с детства, вырос с ним в одной деревне…
Не верил Демид в такие случайности.
– Спасибо, Петрович. Выручил ты нас, но… Я еще не готов рассказать тебе все. Подумать мне надо. Извини.
– Ну и лады. Не рвись. – Алексей положил руку Демиду на плечо. – Не спеши, а то голову потеряешь.
– Петрович, – Демид глянул на Алексея пристально, в самую душу пытаясь залезть. – Кто ты? Колдун? Такой же, как Агей?
– Нет уж, милый. – Петрович уже поворачивался, чтоб уйти, да повернулся. – Баш на баш. Ты – молчок, и я – молчок. Завтра увидимся. Только предупреждаю: не вздумай рвануть отсюда. И сам сгоришь, и девчонку загубишь. Это самое безопасное для вас место. И помни – друг я тебе, а не враг, уж верь или не верь. А пока прощай.
Демид зло глянул на медвежью спину Алексея.
"Господи, когда же все это кончится?"
* * *
День был тягучим. Солнце медлительно ползло по небу, наполняя лес колышущимся зноем. Яна все еще спала, не в силах очнуться после бессонной ночи. Демид бесцельно слонялся вокруг избушки, все валилось у него из рук. Раздражал его любой звук – звон комаров над ухом, галдение птиц, шелест листвы.
Издалека вдруг донеслись сухие одиночные стуки – как будто кто-то стрелял из ружья. Демид настороженно прислушался, но все стихло.
Он уселся на пенек и начал строгать ножом дощечку, вырезая человеческую голову. Получалось что-то мерзкое – деревянный идол пялился на Дему незрячими белками и ехидно скалился. Дема запустил чуркой в кусты. И подскочил от неожиданности – на краю поляны стоял человек, вооруженный двустволкой. Этакий старичок-лесовичок. Щуплый, узловатый, заросший до самых глаз клочковатой бородой.
– Чего спужался – то? Я людей, чай, не стреляю. Нервные все стали, – незнакомец подошел поближе.
– Да, станешь тут нервным… Подкрался, как тать в нощи. Да еще и с ружьем!
– А как же? – Старичок захихикал. – Привычка така. Или прикажешь мне по лесу с громом шастать? Я, чай, охотник. Мне шуметь резону нету. Ладно. Серега меня зовут, – он протянул Демиду маленькую морщинистую руку.
– Дема. А по отчеству-то как будешь?
– А никак. Серега и есть Серега.
Охотник достал из кармана щепотку махры, свернул самокрутку и засмолил, окутавшись клубами вонючего дыма.
– А я смотрю, поселился кто-то в лехиной избушке. Гостите, стало быть, у него? В дом-то к себе, небось, не приглашал?
– Нет, – признался Дема.
– Оно понятно. Никого не приглашает. Золото там, что ли, держит? Хитрый Леха мужик. Ты-то откуда его знашь?
– Да познакомились случайно. Позвал отдохнуть на природе, рыбку половить.
– Клюет?
– Кто?
– Рыба, кто еще?
– Клюет. Ты мне вот что скажи, Сергей Батькович. Что этот Алексей из себя представляет? Я ведь и видел-то его полтора раза. Ты, небось, сызмальства его знаешь?
– Да откуда? Он ведь не тутошний. С городу приехал. Купил участок в деревне, делянку. Рабочих пригнал, да и склали они ему домик за два месяца. И ведь дом-то какой чудной, не нашенский.
– Ага. Так он здесь работает, в лесхозе?
– Да ты что? Кто тебе лапши на уши навешал? Не знаю я вообще, где он работает и на что живет. Гоняет на своем "УАЗе" туда-сюда, только пыль стоит. Хозяйства не держит, в дом к себе не пускает. Говорю тебе, непонятный человек, хоть с виду и неплохой.
– Неплохой?
– Ну да, неплохой с виду. В обращении простой. Всю деревню обворожил. Знает, как к людям подступиться. Порой со стороны гляжу – аж завидки берут. Не каждый так умеет. Ко всякому человеку свой подход – ну что твой артист. К этому так, к другому сяк. Роль разыгрыват, как в кине. Вроде лапоть лаптем, а нет – и скажет ученое словечко. И взгляд-то вроде добрый, а наскрозь протыкает, прямо в душу залазит. Не пьет, опять же… По бабам не скачет, хотя мужик холостой, да и явно в силе. Говорю тебе, есть в нем двуличность. Я с ним связываться не люблю.
– А давно он тут обжился?
– Годов пять будет. В аккурат как Дуся Егорова померла, так он ее участок и купил.
– А раньше кем работал?
– Дак откуда ж мне знать? Говорят, ученым был в институте, чуть ли не профессором. А по мне, так он больше на иерея похож. Может, из попов выгнали за грехи какие?
– Ну спасибо, Серега, просветил. Может, перекусишь?
– Да нет, спасибочки. Вот если б стопарик за знакомство… Нет водки-то?
– Нету. Не держим.
– Жаль, – мужичок с подозрением глянул на Дему, и стало видно, что не такой уж он старый – пристрастие к вину износило его раньше времени, припечатало к физиономии немало годков. – Может, дичинки купишь? – Он потряс связкой перепелок и те мотнули мертвыми головками.
– Нет, птичек оставь себе. Лучше вот что скажи мне, Серега. Фонарик электрический у тебя есть?
– Как же. Обязательно.
– Продай мне его.
– А сколько дашь?
– Вот. На пузырь хватит.
– Ну, это мало…
– Не хочешь, не бери. Дело хозяйское.
– Ладно. – Желание выпить взяло верх. – Даром, можно сказать, отдаю. Давай деньги.
Мужичок раздвинул ветки и бесшумно исчез в кустах. Дема остался хозяином фонарика – старого, но вполне исправного. В голове его вызревал план.