По мнению нашей группы, прародина ариев находилась на юго-восточном Урале. Это, естественно, так же всего лишь гипотеза, предпосылки которой следующие: именно из этого географического региона арии могли двигаться на юго-запад и на юг, используя лошадей. Кочевники могли идти лишь туда, где есть корм для лошадей и скота, горные и лесные массивы были закрыты для них. Поэтому и остались незаселенными ариями собственно Урал, таежные просторы Сибири и покрытая болотами Среднерусская равнина.
Если переместить прародину ариев на Алтай или в монгольские степи, как это делают некоторые исследователи, то их экспансия должна была быть направлена на юг, в Китай, а Индия, находящаяся „за горами“, наоборот, была бы закрыта для кочевников. Однако в Китае нет никаких следов индоевропейцев.
Размещение центра арийской экспансии в Причерноморье так же весьма сомнительно – отсюда они не могли двинуться на юг и юго-восток, мешали хребты Кавказа. Из южнорусских степей для конных орд ариев было лишь два пути – в Европу, причем не далее Альп и Карпат, и на восток, в современные Казахстан. Но следует помнить, что цель любой экспансии – это поиск новой родины, „земли, текущей молоком и медом“. Для кочевников казахстанские степи непременно стали бы именно такой землей, и арии осели бы тут, оставив после себя множество следов материальной культуры. Но их нет, в степях Средней Азии мы находим следы совсем других народов, которые явно были соперниками ариев и не пускали их стада и отары на свои земли.
Арии могли пройти через эти степи транзитом (что они и сделали на пути из Приуарлья в Индию и Иран), но поселиться здесь – никогда.
То же самое касается и степей между Дунаем и Волгой. Здесь тоже жили аборигены (которые за последующие эпохи были сметены ветрами истории), и дойдя до этих мест, арии вынуждены были двигаться далее на запад, в Европу.
Упершись же в леса и горы, они, опять вынужденно, меняли свой образ жизни, становясь из кочевников горцами и лесовиками и давая начало новым народам. Пройдя степи, оставив за спиной враждебные племена, арии уже не могли вернуться обратно. Процесс этот, понятное дело, занимал десятки и сотни лет, но нам думается, что по такому сценарию шли все три волны арийского расселения по Евразии. Кое-где, например, в Индии и Иране, ариям сопутствовал явный успех. В Малой Азии, напротив, они не сумели создать крепкое государственное образование, и спустя время их место заняли другие народы. В Европе же арии прошли через своеобразный генезис, частично ассимилировав аборигенное население, частично сами растворились в нем, породив, как уже писалось, кельтов (в первую волну), германцев и славян (в третью). Вторая волна экспансии ариев Европы не коснулась, она была направлена на юг и юго-восток, а скифы и сарматы были последними всплесками именно третьей волны, последними ариями, покинувшими свою прародину на Южном Урале дабы обосноваться на новых землях.
Почему они ушли отсюда? Скорее всего, это связано с наступлением тайги и болот, т. к. климат вновь стал более холодным (это связано с прецессией земной оси), и скоту не хватало корма.
Отмечу, что для экспансии ариям необходима была некая база, центр, в котором были бы собраны вместе все участвующие в походе кочевые племена и роды, собран скот, подготовлены лошади, оружие, выработан план будущих действий.
О центрах первой и второй волн мы ничего не знаем, а вот база третьей волны нам, по всей видимости, известна – это приснопамятный Ар-каим, город-кузница, город-кошара, город-гостиница. Здесь ковалось оружие, для чего были придуманы весьма оригинальные кузни с постоянным поддувом горнов по принципу разницы давлений на поверхности и в глубоком колодце, связанном с кузней глиняным воздуховодом. Таких устройств в Ар-каиме обнаружено немало. Здесь собирались вожди кланов и родов, а остальные арии располагались окрест города, на ночь заводя своих коней и стада под защиту невысоких, явно построенных против хищников, а не человека, стен.
Так или иначе, но подтвердить нашу гипотезу может только обнаружение в Южном Приуралье вещественных доказательств – захоронений, оружия, предметов культа и быта.
Почему этого не было сделано до сих пор? Дело в том, что кочевники не строят долговременных жилищ. Кроме того, они очень дорожат всем своим скарбом и редко его теряют, а даже если при перекочевки были утеряны некие сосуды, орудия или оружие, найти их в степи потом практически невозможно.
Наконец, важный отличительный момент арийской культуры, который существенно осложнил жизнь археологам – практика трупосожжения. Именно огненное погребение роднит между собой народы арийского круга – скандинавов на севере Европы и иранцев в Центральной Азии, индусов и славян. Разумеется, речь идет о ранних представителях этих народов.
Погребальный огонь был для ариев инструментом, который очищал душу от тварного вместилища и отправлял ее к престолу богов. Вместе с мертвецом в огонь шли рабы и любимые жены, одежда и скот – как жертва богам и как сопутствующие умершему или погибшему родичу необходимые элементы иной, потусторонней жизни.
В погребальный костер не бросали то, что не горит, и соответственно, не может попасть в загробный мир. Поэтому на местах огненных погребений ариев нет металлических предметов. Только пепел, который давным-давно развеял ветер…
Однако интуиция подсказывала нам, что из любого правила обязательно должно быть исключение. По религиозным или иным соображениям арии должны были оставить после себя несколько захоронений.
Дело в том, что религия ариев, проявившаяся у народов арийского круга, весьма и весьма любопытна. Поклонение огню, Солнцу как воплощению огня на небе, противопоставление огня хтоническому началу мы найдем у всех потомков ариев (орел или всадник, побивающий змея или дракона), следовательно, огонь был воплощением божественного начала и у самих ариев.
В древнеиранских текстах есть даже упоминание о гневе огненных богов, которые за поклонение демонам насылают на людей огненную стену „высотой до неба“, дабы испепелить отступников. Очевидно, речь тут идет об извержениях вулканов.
Персонификация огня как такового обязательна должна была иметь и прикладное значение. Следовательно, металлурги и кузницы у ариев находились на особом положении. Им обязательно должны были противостоять адепты хтонического начала религии. Дело в том, что наш мир дуалистичен, поэтому добру всегда противостоит зло, и у этого зла обязательно есть служители.
Древние славяне, потомки ариев, верили, что на небе, в царстве Прави, находится огромное золотое солнечное колесо, именуемое Сваргой (птица Сва, свастика – воплощения Солнца у многих арийских народов). На этом колесе стоит золотая кузница, в которой небесный кузнец Сварог кует судьбы людей. От ударов его молота, от грохота и звона золотое колесо поворачивается, и на земле, в царстве Яви, происходят различные события. Так вершится рок смертных.
Однако на наковальне Сварога лежат лишь судьбы тех, кто славит огненных богов (отсюда, по Велесовой книге, и прозываются они славянами). Но есть и иные люди, что вверили свои судьбы повелителю царства Нави, змееподобному Ныю (по другим источникам – Велесу-Волосу). Они служат темным богам, творят кровавые обряды (хотя жертвы светлым огненным богам были не менее кровавы!), и их погребают не в огне, а в земле, ибо для того, чтобы их души попали в царство Нави, слуги Ныя – черви, должны поглотить их тела.
Известно, что темным богам (к которым, по некоторым данным, относился и сам Велес, а, следовательно, и его служители волхвы) поклонялись довольно широко, даже князь полоцкий Всеслав выводил свои дружины на поля битв под черным знаменем со змеем, за что и был прозван Всеславом Черным или Всеславом-волхвом. Похоронен был Всеслав в черном гробу на безымянном островке среди болот. Прожил он, кстати говоря, согласно источникам, свыше двухсот лет, разумеется, благодаря своему колдовству.
Так почему же не мог быть такой Всеслав и среди ариев? А раз был, значит, должна была остаться и его могила либо могилы жрецов хтонического божества, для которых так же не предусматривалось огненного погребения.
Хочу отметить, что все данные о славянском язычестве вообще весьма и весьма противоричивы, ни летописи, ни записки иностранных путешественников, ни народный фольклор, ни первоисточники не дают не то что бы целостной картины, а зачастую противоречат друг другу и сами себе, поэтому базироваться на этом фундаменте практически невозможно. Но нам важно было найти зацепку, поймать кончик нити, чтобы размотать весь клубок.
Проект „Арийская могила“ несколько лет висел в воздухе, пока совершенно случайно мы не наткнулись в тюменском архиве на документ конца XIX века, рапорт полицеского пристава, некоего Степана Радыгина, который извещал Тобольского генерал-губернатора, что на берегу реки Тобол местные жители раскопали курган, в котором обнаружили высохший человеческий труп „…страшный, золотом обвешанный, сидячий на ящере медном“.
Местные крестьяне вызвали попа, решив, что нашли могилу самого Сатаны. Поп повелел все сжечь, а „медное идолище“ утопить в реке, что и было сделано.
Ящер был у древних славян одним из воплощений Ныя, да и вообще ящер – существо явно хтоническое, ползающее и плавающее, к огненным богам он не имеет никакого отношения. Поскольку в рапорте было довольно точно указано место, мы начали готовить экспедицию…»
На этом текст обрывался. Честно говоря, я уже утомился читать да и далеко не все понял в этих «мыслях», но вывод напрашивался сам собой: выходит, они действительно откопали что-то из ряда вон! Но как это связано со смертью Николеньки? И где сейчас этот Профессор? Вопросы, вопросы…
Стоп, может быть дискеты помогут? Николенька их упоминал. Придется ехать к кому-нибудь из друзей-компьютерщиков, а то у нас в институте только пара дышащих на ладан «четыреста восемьдесят шестых», да и те еле работают… Что еще?
Ах да – у меня же есть адрес третьего члена их кладоискательской бригады – Бориса! В конце концов, они с Николенькой вместе работали, может, он что-нибудь знает?
Борис жил у черта на куличиках, практически не в Москве, да еще и не имел телефона.
Как я выяснил, к нему нужно было ехать на электричке минут тридцать пять с Курского вокзала, да потом еще пешочком, через лес, минут пятнадцать. Все эти подробности я узнал по телефону у своей дальней родственницы, коренной москвички, которая знала столицу и область вдоль и поперек.
Следующим утром я трясся в полупустом вагоне электрички, наблюдая проплывающий за грязным окном безрадостный пейзаж восточных окраин Москвы.
Борис жил в старом, но достаточно крепком доме километрах в двух от станции. Чахлые астры, приготовившиеся к неизбежной смерти от холода, все же оживляли небольшой палисадник, засыпанный ярко-желтыми кленовыми листьями.
Разлапистая телевизионная антенна, вознесенная на деревянном шесте в поднебесные выси, напоминала какой-то языческий символ, словом, это был типичный русский деревенский дом, построенный, наверное, еще в довоенное время.
На мой стук сперва вышла невысокая, крепкая женщина средних лет, видимо, хозяйка, но, узнав, что мне нужен Борис, скрылась в доме, раздался ее голос: «Брательник! Тут тебя кличут!», и минуту спустя на крыльце появился плечистый, светловолосый парень в безрукавке. С широкого, простого лица на меня внимательно, оценивающе смотрели голубые глаза.
Я взялся за ручку калитки:
– Здравствуйте! Я друг Николая, вы вместе были этим летом на Южном Урале. Мне надо с вами поговорить.
Он внимательно посмотрел мне в глаза и спросил:
– Что-то случилось?
Я кивнул.
– Заходите в дом. – Борис пропустил меня и запер дверь.
Мы сидели на опрятной, чистенькой кухоньке, в чашках остывал свежезаваренный чай. После моего рассказа Борис сгорбился, потух лицом, потом встал, достал из стенного шкафчика графин с водкой, налил мне и себе, поднял стакан:
– Помянем! Светлая память Николеньке!
Мы выпили не чокаясь, помолчали. Я выложил на стол тетради моего друга и письмо Профессора. Тетради Борис лишь бегло пролистал, видимо они были знакомы ему. Письмо, напротив, перечитал дважды, вздохнул:
– Видать, и Профессор…
Я спросил:
– Борис, как вы думаете, что они нашли? Я правильно понимаю, смерть Николеньки связана с этой находкой?
Он ответил очень уклончиво, как мне показалось:
– Не знаю… Мы, искатели, часто сталкиваемся с вещами, не укладывающимися в понятие нормы. Иногда вообще мистика какая-то бывает, иногда все объясняется достаточно просто… В любом случае мне надо посмотреть на эту коробку. Да, я понимаю, что Николенька предупреждал вас, но он тогда был в таком состоянии… Я, по крайней мере, специалист, вдруг там что-то действительно опасное, радиоактивное или ядовитое? Я возьму оборудование, кое-какие приборы…
Николенька у нас в «Поиске» был единственным без образования, искатель божьей милости, как говорил Профессор. В общем, он мог ошибаться по поводу содержимого коробки.
Да, еще надо позвонить Надежде Михайловне, это жена Профессора… И потом – если наша группа вытащила ЭТО на белый свет, то мне и расхлебывать! – Борис решительно хлопнул ладонью по столу.
Я не возражал, Борис предупредил сестру, хозяйку дома, что уезжает, и мы отправились обратно, в Москву.
Дорогой, пока мы шли через прозрачный осенний лес к железнодорожной платформе, Борис вкратце рассказал мне, чем они с Николенькой занимались последние годы.
Их группа сколотилась лет семь назад. Любители древностей, профессиональные археологи, которым не нашлось места в стремительно меняющейся жизни. И тогда они решили зарабатывать себе на кусок хлеба сами, при этом продолжая заниматься любимым делом. Среди них были разные люди – и откровенные хапуги, за лишнюю монетку готовые удавить родную мать, и такие, как Профессор – рыцари науки, для которых археология была смыслом жизни. Свою группу они назвали «Поиск», а себя – искателями. Искателями в широком смысле этого слова – рыба ищет, где глубже, а человек… что лучше?
У них был свой кодекс профессиональной чести – не копать христианских могил, например, церковные реликвии, найденные в кладах, возвращать в храмы. И еще – они никогда не трогали огнестрельное оружие. «Это статья», – объяснил Борис.
Далеко не все находки продавались – раритеты, уникальные вещи, артефакты пополняли их общую частную коллекцию. Профессор вел картотеку, скрупулезно описывал, восстанавливал, изучал находки. Он создал свою систему ориентирования на местности, используя существующие топографические карты, так что любой холмик, камешек, ручеек потом можно было найти ночью с завязанными глазами.
Часто для поиска требовалось дорогое оборудование, инструменты, приборы, и тогда искатели ночи напролет сидели в архивах, отыскивая в документах двадцатых-тридцатых годов малейшие намеки, по которым потом в развалинах помещьечей усадьбы где-нибудь на Орловщине или Смоленщине безошибочно отыскивались килограммы николаевских золотых червонцев, статуэтки, часы и портсигары с вензелями давно расстрелянных тут или умерших там, за океаном, владельцев. На такие «левые», не имеющие исторической ценности находки, превращенные через сеть «своих» антикваров в денежные знаки, закупалось необходимое оборудование и снаряжение, на них жили члены группы, имелась даже своя «черная касса», так, на всякий случай. Все было отлажено, группа работала без сбоев. Правда, иногда случались трагедии – за пять лет они потеряли несколько человек. Один полез без страховки в каменные казематы Ровенского форта и разбился в подземной «волчьей яме», другой заразился каким-то грибком при вскрытии древнего кургана в Ростовской области, третий умер от рака, но приглашенная к постели умирающего ведунья-экстрасенс сказала, что это не онкология, просто на больного навела порчу какая-то древняя колдунья, вернее, ее дух, потревоженный искателем, и сделать тут уже ничего нельзя.