Вот Ави, «блюститель бассейна», опрятный человечек. Аккуратно выбритое смуглое личико, отглаженная рубашка с короткими рукавами и неизменная папочка под мышкой: что за счета, о боже, что за списки, что за должники бассейна томятся в этой папке?
Завхоз Давид, славный малый с карандашом за ухом, в руке – то молоток, то плоскогубцы. Кем мог он быть при дворе сеньора Альфонсо – конюшим? Смотрителем ружейных мастерских?
Сутулый длинный Шимон, похожий на непропеченный коржик, – кто он при господине? Лекарь? Писарь? Повар? Дворецкий?
И многие дамы в свите – Отилия, Брурия, высокородная дама Адель, юные девицы Жаклин и Шушана, вечно перешептывающие сплетни Матнаса, и прочая шушера… – всем им найдется занятие и место при дворе благородного сеньора.
Ну а я-то, я? Кто я и что в этом полном челяди замке славного рыцаря Альфонсо? Всем чужой пришелец – трувер? трубадур? миннезингер? хуглар! – находчивый и беззастенчивый, отлично знающий свое дело и готовый покинуть владения сеньора, как только его ненасытному воображению наскучат обитатели замка…
Вот его милость выехал на псовую охоту. Шумная кавалькада гостей, егеря, конюхи, загонщики, псари. Копья в руках его знатных гостей, плюмажи на шляпах, поддуваемые ветерком, пышные сборчатые рукава охотничьих костюмов – бархат, шелка, вонь немытых тел… и великолепная упряжь на конях. Егеря-загонщики ведут своры собак. Трубит рог – свора рвется вперед, и вот уже мчится на охотников выгнанный из леса кабан, роняя клочья пены с клыков… (Кстати, роняет ли клочья пены с клыков загнанный кабан? Понятия не имею!)
А может, это – соколиная охота в полях? Вот он, красавец сокол – целое состояние! – сидит у сокольничего на руке, одетой в кожаную перчатку. Под кожаным колпачком упрятана голова птицы. Загонщики скачут по полю во весь дух, поднимая дичь – зайцев, лис, птиц… Еще минута, и с головы сокола снят колпачок, он взмывает в воздух, несколько мгновений висит, распластанный, оглядывая округу, и камнем падает вниз, на жертву, терзая ее когтями и клювом.
Нет, это – загонная охота в лесах на берегу реки, на огороженном участке. Туда уже запущены звери из хозяйского зверинца, завезенные из южных стран: две пантеры, лев… Знатные вельможи занимают места в хорошо укрепленных убежищах. Трубит рог. Трещат трещотки, оглушительно лают псы, вопят загонщики. Обезумевшие от криков животные бегут, бегут… и попадают на верную смерть, под рогатину, или копье, или под тучу стрел из арбалета…
И вот уже добыча поделена между вельможами; привал в лесу, охотники на привале… (Стоп, это изложение по картине «Охотники на привале»? Кто-то лежит, кто-то чешет в затылке? Нет, другая эпоха, другие лица, другой климат – прочь, мусорное видение пятого класса школы номер сто семьдесят пять Чиланзарского района города Ташкента!)
И Моше, похожий на лесничего из «Жизели», выходит встречать своего господина.
…Моше почтительно выслушивал восклицания Альфонсо, время от времени вставляя свою единственную просьбу: ему было важно, чтобы Матнас распространял по школам субсидированные билеты на посещение этого крошечного зоопарка.
– О чем ты говоришь! – перебивал Альфонсо. – Мы организуем здесь концерты классической музыки! Здесь будут звучать Бах, Гендель, Моцарт!
В этот миг осел, привязанный к деревянным столбам навеса, задрал голову, отфыркался и закричал, раздувая ноздри, истошным ором молодого самца. Его вопль катился по ущелью, как железнодорожный состав, грохочущий на стыках рельсов.
– Это Гендель, – проговорил серьезно Люсио, дождавшись, когда смолкнет эхо. – Бах – тот помощнее будет…
Он отрешенно глядел вдоль по дну ущелья, куда прокатился ослиный икающий рев, – так смотрят вслед уходящему поезду. Его асимметрично оплывшее лицо со срезанным подбородком, стекающим в жирную шею, сейчас не казалось мне таким отталкивающим – это был миг, когда я поняла, что Люсио, пожалуй, умнее не только своего господина, но и всей дворни, этой своры бездельников и прихлебателей, ошивающихся в комнатах, коридорах и службах Матнаса – белого приземистого замка на отшибе городка.
Глава пятая
Вильям Ленгленд. «Видение о Петре Пахаре» (1362 г.)Другие ж в менестрели подрядилисьИ добывали хлеб веселой песней,За это их никто не обвинит.
Часов в пять вечера обычно раздавался грохот, топот и гогот, визг, вой и сотрясение стен.
– Мо́тэки[1] идут, – говорила Таисья обреченно. – В белом венчике из роз впереди – Иисус Христос.
Процессии «мо́тэков» и правда всегда возглавлял Люсио, как и все их оглушительные забавы. Надо отдать ему должное: Люсио был прирожденным вожаком, любимым атаманом жалких, наглых, жестоких и несчастных существ, какими бывают, как правило, подростки от двенадцати до семнадцати лет. Что-то он различал в их душах, помогая не только укрыться от этого безжалостного мира, но и совершать из своего укрытия внезапные набеги, подчас опустошительные. На всех этажах, на площадках, во всех закутках Матнаса можно было наткнуться на облепленного душераздирающими язвами или окровавленного, с разверстой раной во лбу семиклассника, который с восторженным воем представал перед вами во всем великолепии бутафорского мастерства Люсио.
Они его обожали. На стадионе за Матнасом целыми вечерами они гоняли восхитительно кошмарных бумажных змеев, сработанных блистательным бутафором, – осклабленные черепа, хохочущие монстры с вытекшим глазом, мордовороты с высунутыми обрубками языков реяли в зеленом эмалированном небе над карминной черепицей пасторального городка.
Однажды, проходя мимо раскрытых дверей «молодежной» комнаты, я подсмотрела, как Люсио показывал – именно показывал – компании подростков бой быков.
– Пробило четыре! – восклицал он. – Время корриды де торос! Публика заполняет ряды, на солнечной стороне блестят потные лица, в тени дамы накидывают на плечи шали и шарфы… Вот играет кларин: ту-ту-ту-у-р-р-р, – Люсио приложил ко рту свернутую в трубочку ладонь и изобразил звук рожка настолько точно, что я так и осталась досматривать этот спектакль.
– Сначала – пасейльо! Под звуки пасодобля на торжественный парад выходят на арену матадоры. Их костюмы расшиты блестками и пересверкивают на солнце. За ними следуют их квадрильи: три бандерильеро в красно-золотых плащах, три конных пикадора и прочая прислуга – моносабьос, они ведут лошадей пикадоров; мулильерос, те уволокут бычью тушу; пунтильерос – он убивает быка кинжалом, есть еще пеон – пеший тореро…
Примечания
1
М о т э к и – сладкие (иврит).