Дорога в город была долгой. Чтобы только дойти до тракта, нужно было пройти километров восемь пешком, а попуток в это время дня не было. Шли по колхозному полю. Оно растелилось до горизонта, и от этого было похоже на пустыню. Сергею, который еще вчера восхищался бескрайними далями, оно сейчас казалось враждебным. И в то же время он молил про себя, чтобы оно никогда не кончилось. Он готов был идти вечность, потому что знал, что чем быстрее он доберется домой, тем быстрее узнает беспощадную правду. А сейчас можно было жить ложью, которую он сам себе сочинил.
В детстве всегда даже средний путь кажется долгим, но даже и он кончается. Они все-таки добрались до тракта. Солнце пекло нещадно, но ни старая женщина, ни мальчик не обращали на это внимания. Первая потому что просто не ощущала жара из-за старости лет, второй был занят только своим горем. Оно лишило его всякого другого восприятия. Впервые Сергей почувствовал, как сжимается и болит в груди сердце. Это было немножко похоже на состояние, когда сидишь на уроке и ждешь, что тебя вызовут к доске, а ты не выполнил задания. Только сейчас было намного страшнее ждать, когда тебя поставят перед черной доской и заставят выслушать правду. И все-таки надежда еще оставалась с Сергеем. А вместе с надеждой в нем еще жила боль. Эта боль не отпускала его от себя весь тот день. Когда они все-таки добрались до дороги, им очень долго не удавалось поймать попутку до города. Рейсовые автобусы проносились мимо, легковые машины им были не по карману. В конце концов остановился старенький ЗИЛ с голубой кабиной и подобрал бабушку и нескладного подростка. Шофер оказался мужчиной уже зрелым и быстро разговорился с тетей Галей. Сергей всю дорогу молчал и не проронил ни слова, даже когда его о чем-то спрашивали. Ему стало совсем плохо, когда шофер узнал, в чем дело, и зачем они едут в город, погладил его по голове. Впервые на себе Сергей ощутил людскую жалость и понял, что он теперь уже не тот, каким был еще вчера. Теперь он для людей сирота, а значит и разговор у них для него другой. Он стиснул зубы, но не расплакался, потому что еще верил, что он еще не сирота, а только жертва глупой отцовской шутки. Его вера в этот момент даже переросла в уверенность.
ЗИЛ неумолимо приближался к городу. Цифры на указателях становились все меньше. Но все равно ехали очень долго. Или ему это только показалось? Потом, став взрослым, Сергей несколько раз ездил в деревню погостить, и его удивляло, какой на самом деле короткий путь – всего два часа вместе с дорогой пешком. А тогда это казалось таким долгим. Город появился неожиданно. Машина высадила пассажиров на автовокзале, и водитель взял всего рубль, второй отказался взять наотрез. Сергей понял, что это он из-за него не взял второй рубль, и ему стало еще горше.
Дома никого не было. Квартира встретила их закрытой дверью. Сергей обрадовался. Минута, когда он все узнает, откладывалась еще на неопределенное время.
Но потом все его надежды были разбиты. Они встретили соседку, и та подтвердила правоту телеграммы. Что ж, Сергею стало даже легче. Теперь он знал, что ему больше не на что надеяться. Теперь осталось пережить несколько мучительных дней, пока все не закончится. Вечером он поехал к бабушке в другой конец города, там была мама и бабушка, отцова мать. Отца еще не привезли из морга. Сергею узнал, что его нашли несколько дней назад под стогом сена, совершенно пьяного и без сознания. Его отвезли в Больницу Скорой помощи, потому что налицо было сильное отравление алкоголем. В больнице оказалось, что отравление было не алкоголем, а неизвестным веществом. Отец пролежал несколько дней без сознания, и так как врачи не могли определить, чем именно он отравился, они не могли найти противоядия, он умер в страшных мучениях, так и не придя в сознание.
Общественное мнение причиной смерти назвало самоубийство. Кто-то поговаривал, что отца отравила любовница, кто-то добавлял, что это сделала мать Сергея, не выдержав жизни с горьким пьяницей. Слухи гудели вокруг Сергея как мухи, но он ими нисколько не интересовался. Ему было все равно. Быстрее бы все это кончилось, а эти люди с их притворными участливыми масками разошлись. Смотреть на них было противно. Сергей был близок к тому, что просто ненавидел их. Он чувствовал, что находится в центре внимания всех этих людей, и все они чего-то от него ждут. Чего? Непонятно, но слез, они от него не дождутся.
Похороны. Нет более неприятной вещи для мальчика тринадцати лет. Особенно, если хоронят близкого тебе человека. Сергей увидел грандиозный спектакль, который устроили взрослые. Впервые он увидел все так близко и во всех подробностях. Похороны ему не понравились. Прежде всего они показались ему лживыми и полными всякой не нужной на его взгляд суеты. Бабки его просто бесили со своими церковными штучками. Это его особенно поразило – ритуалы, связанные с религией. Воспитанный атеистически, он вдруг увидел вокруг себя огромное количество людей искренне верующих. И это не бабки какие-то, а нормальные взрослые советские люди, каждый из которых не один раз наверно посещал антирелигиозные лекции и иные мероприятия. Самого Сергея от всего этого поповского смрада чуть ли не тошнило. Поэтому он появился в комнате с телом только один раз, да и то поспешил выйти оттуда как можно скорее.
Это было очень давно. Сергей уже не помнил многого. Вернее делал все, чтобы ничего не помнить. Но вот сегодня он вспомнил все. Словно кадры старой киноленты перед ним пробегали те давние события одно за другим. Но как ни странно теперь они нисколько не волновали его. Да и раньше, честно сказать, они не трогали его сердце. Сергей рос достаточно равнодушным человеком. Его и сейчас волновали только собственные дела.
А ему смертельно захотелось разобраться со вчерашним случаем в больнице. Слишком все ясно и отчетливо виделось. Каждое слово отдавалось в ушах.
Сергей сел на диван и вспомнил все, что было вчера. До последнего слова.
ВТОРОЕ ПОСЕЩЕНИЕ
1
В начале сентября неожиданно выпал снег. Такого не было, наверное, лет тридцать. Во всяком случае, даже старые люди не помнили, чтобы такое случалось в это время года, когда только что пошли в школу ребятишки. Последние ни о чем не горевали, а радовались вовсю. Воздух был наполнен свежеслепленными снежными комками и радостными криками и визгами. Иногда среди детских голосов вдруг явственно раздавался громкий плач. Наверно кому-то съездили снежком по физиономии.
Только у Больницы Скорой помощи было тихо. Полоска, засаженная деревьями, не пропускала сюда из города почти никаких звуков. Хотя тут и было всего каких-то полсотни шагов. Деревья служили хорошим природным звуковым фильтром. Больным и врачам необходима тишина. Тишина и покой.
По тропинке, которая вилась между деревьями и вела к Больнице Скорой помощи, быстрым шагом шел молодой человек. Можно сказать юноша. На вид ему не было и двадцати, хотя на самом деле парню было уже двадцать три, и он был женат. К своей жене, которая лежала в отделении для беременных, он и спешил. В руках у него была старомодная авоська, в которой была нехитрая снедь. Апельсинов и бананов в ней не было. Денег на такие деликатесы у молодого человека не было. Зарабатывал он немного. Хлеб, банка жареной картошки, кусок полукопченой колбасы, несколько зеленых яблок, все, что было в авоське.
Было два часа дня. Молодой человек знал, что идет в неположенное время, но все равно шел, надеясь, что ему повезет.
Ему не повезло, дверь была закрыта. Молодой человек выругался и пнул ее ногой. Лицо его побелело от гнева. Больше всего на свете он не любил ходить по больницам. Но делать было нечего. Он отправился на поиски другой двери, которая была бы открыта, чтобы попасть туда, куда ему нужно. Через некоторое время он нашел то, что искал и проник внутрь больницы. Он прошел через коридор и, никого не встретив, облегченно вздохнул. Он чувствовал себя скверно, потому что находился на чужой и враждебной ему территории. Любой, кто носит белый халат, мог выкинуть его отсюда как шелудивую собаку.
И это после стольких лет демократии!
В больницах демократией и не пахло. Напротив, если раньше эти нелепые больничные правила можно было оправдать любовью к порядку и заботой о пациентах, то сейчас они ничего кроме как инструмента для издевательства над людьми не представляли.
Маша лежала уже неделю, и за эти дни он столько натерпелся от работников этого заведения, что до сих пор не понимает, как он до сих пор не сошел с ума или кого-нибудь не убил. Да это было загадкой. Но так уж получилось, что не может он делать что-нибудь как все нормальные люди. У него всегда все получалось так, что обязательно кто-нибудь вмешивался и все портил. Особенно настроение.
Вот и сейчас он ждал, что встретит кого-нибудь, кто обязательно поинтересуется, что он тут делает.
Но ему повезло. На его пути никто не встретился, и он благополучно добрался до отделения гинекологии. Дверь, как и следовало, ожидать, была закрытой, но это его не обескуражило. Он видел и не такое. Молодой человек встал у двери и стал внимательно наблюдать, что за ней творится. Как терпеливый охотник он чего-то ждал и дождался. В щелку он увидел мелькнувший халатик, цветом напоминавший салат из морковки.
– Девушка! – как можно громче зашептал молодой человек, приставив губы к замочной скважине. – Девушка!
Хорошо, что больные, как и все лишенные свободы индивидуумы, солидарный народ. Девушка его услышала. Она остановилась и сделала вид, что о чем-то задумалась.
– Позовите, пожалуйста, Машу Александрову! – вновь отчаянным голосом зашептал молодой человек. – Она в шестой палате!
Девушка слегка кивнула и ушла. Сергей стал ждать. Сегодня ему повезло. Он почти сразу добился своей цели. Почти не пришлось ждать. Обычно в тихий час можно и сорок минут ожидать, чтобы кто-нибудь прошел мимо.
В тишине больничного коридора послышались слегка шаркающие шаги. Это были Машины шаги. Он научился различать их безошибочно.
– Женя! – услышал он шепот. – Женька, это ты?
– Маша! – задохнувшись от счастья, ответил он.
– Погоди, я сейчас выйду! Женя облегченно вздохнул и отошел от двери. Он уже приглядел маленький темный коридорчик, где они сейчас уединятся. Маша тем временем возилась с дверью. Она отворила ее и проскользнула в узенькую щелочку в объятия мужа.
– Маша! Машенька моя!
– Женечка!
Он обнял ее и крепко прижал к себе. Когда он ее увидел, маленькую, худенькую, без косметики, не завитую, в старом бедном халатике, с зареванными глазами, его сердце переполнилось жалостью и любовью. И все равно она была красивее всех на свете. Он поцеловал ее в губы и долго не мог оторваться. Она льнула к нему и тихо постанывала. А он думал, о том, почему он такой невезучий, что даже когда женился, то буквально через два месяца, его молодая жена покинула его и скрылась в этой больнице. Это было ужасно. Он так страдал без нее. Он не мог жить! От одиночества его разрывало на части. Он не мог спать один в постели, двуспальная кровать, все, что они смогли купить со свадебных денег, казалась ему огромной и пустынной. И секс тут был абсолютно ни при чем. Ему просто не хватало ее рядом. Он еще не успел насладиться ею, ощущением того, что они всегда вместе. И от этого было больно. Жене казалось, что его коварным образом обманули. Дали счастье, и тут же его отняли.
– Как же я тебя люблю! – он смотрел на нее и не мог насмотреться.
– Ты опять не можешь прийти вечером?
– Не могу. Этот день он работал, и даже сейчас с трудом смог сбежать с работы на часок, чтобы проведать жену. Маша обиженно надула губки. Казалось, они сейчас задрожат. Но они не задрожали, Маша просто сделала вид, что обиделась. На самом деле она прекрасно все понимала.
– Ты снился мне всю ночь, – сказала она. – А еще мне снился мальчик. Хорошенький такой! Похож на тебя.
При упоминании о ребенке Женя скривил губы как от зубной боли. Увидев это, Маша резко от него отстранилась. В ее огромных глазах была боль. Женя увидел ее и поспешил сделать довольное лицо.
– Вот и хорошо. Ты же знаешь, как я хочу мальчика.
– Ты никого не хочешь, – Маша сказала это с горькой обидой в голосе.
Где-то она была права. Но Женя не столько не хотел этого ребенка, сколько считал его главной причиной того, что они не вместе, и поэтому он не мог не скрыть своего безразличия к тому, кто находился у его женщины в животе. Маша от этого жестоко страдала. И опять пришлось обманывать ее и убеждать, что он умирает, хочет, чтобы у них родился ребенок, что он ждет, не дождется его и так далее. Маша всему верила. Или делала вид, что верит.
Она тоже страдала от того же, отчего и ее муж, но к страданиям от разлуки с любимым примешивалась еще боль и страх за то, что с ней происходило.
Когда она узнала, что беременна, то счастью не было конца. Больше всего на свете она хотела ребенка. Ребенка от Жени. Это было бы пределом ее счастья. Только сейчас она смогла осознать, насколько они близки с Женей, и насколько дороги друг другу. Только сейчас она смогла почувствовать нутром, сердцем и душой, что они с мужем одно целое. Неразделимая и самая прочная на свете цепь связала их между собой. Казалось, теперь они всегда будут вместе.
Но они оба были до ужаса невезучие. Прямо как во французском фильме с Пьером Ришаром в главной роли. А уж такое дело, как беременность тем более не прошло у них как у всех. Сразу возникли осложнения, и чтобы не потерять ребенка, Машу отправили в больницу. Она послушно пошла прямо из гинекологического кабинета, даже не зайдя, домой за вещами. Позвонила мужу на работу уже из больницы и дала ему список вещей, которые он должен был ей принести. Голос у нее дрожал, из глаз ручьем текли слезы. Это было в первый раз. Как раз закончился их медовый месяц.
Женя пришел в больнице с двумя сумками, губы у него дрожали от обиды, сам он был весь белый. Маша даже испугалась за него.
Чего он только не наговорил ей, в чем только не обвинил. Тогда в первый раз, когда Маша легла в больницу, Женя готов был убить ее. От злости. За то, что она решила без него этот вопрос.
– Как ты могла, не спросив меня, уйти из дома?
– Но ведь мне срочно надо было лечиться!
У женщин всегда неопровержимые аргументы. Жене оставалось только кусать губы от досады. Что он мог сделать? Он все понимал… разумом, но не душой. Он вел себя просто как маленький мальчик, которого оставила мама. Он хотел быть рядом с ней, все остальное его не касалось. На все ему было плевать. Но с ним и обращались как с маленьким мальчиком. «Маму» ему не возвращали, а только успокаивали и просили не плакать. От этого Женя готов был сойти с ума, и своим поведением причинял Маше дополнительные страдания. Его истерики, а это были самые настоящие истерики, передавались ей, и после каждой встречи с мужем, она возвращалась в палату разбитая и расстроенная. Начинало болеть в животе и ниже. Ей не верилось, что она сможет доносить ребенка. Становилось страшно и горько. Было очень плохо осознавать, что между нею и мужем теперь что-то есть, что их разделяет.
Лечение было отвратительным. Лучше всего сказать, что его не было вовсе. В больнице отсутствовали элементарные препараты и лекарства. Первые три дня ей вообще ничего не давали, словно ее и не было, и она поняла, что торопилась зря. Спешка ничего не дала, только испортила их отношения с Женей. Кормили еще хуже, чем лечили, а Маша была большой обжорой, и просила родственников тащить ей как можно больше еды. А Жене уже два месяца не платили зарплату. Было очень трудно.
Но самую страшную роль опять сыграла Женина невезучесть. В больнице его стал преследовать просто какой-то рок. Почему-то он привлекал к себе внимание всего медицинского персонала. Все вокруг нарушали больничные правила. Все. Но докапывались почему-то только до Жени. Его интеллигентное, даже слегка аристократическое лицо всем говорило, что этот молодой человек никого не сможет как следует обхамить. Поэтому никто не боялся делать ему замечания. Женя от них просто взрывался, после чего как правило следовал скандал.