Архаров стал ходить по кабинету, сильно сам собой недовольный. Покойный дед определил бы этот состояние так: аки недоенная корова… И в очередной раз проснулась зависть – к немолодому, но худощавому, подвижному, длинноногому Клаварошу, этот и до семидесяти годов будет носиться, как молодой…
Завистливый выдался февраль, будь он неладен!
А почему Архарова несет самолично среди ночи руководить засадой? А потому, что, не желая себе в этом признаваться, сильно забеспокоился о молодом разгильдяе Тучкове. Хорошо бы оказалось, что он проиграл портретик в карты кому-то из армейцев, а тот повез добычу в Казань и был ограблен по дороге…
Доводы рассудка были посланы к черту. Незадолго до полуночи Архаров с Клаварошем прибыли на Варварку. Клаварош, опытный кучер, правил лошадью, Архаров сидел в небольших санках, с удовольствияе ощущая то, что в иную пору почитал неприятностью: как давит шею ременная петля, в которую вложен пистолет.
Клаварош хотел свернуть в Псковский переулок, Архаров удержал его. Совсем ни к чему было видеть особняк Ховриных. Тогда Клаварош свернул в Малый Знаменский и выехал в Большой Знаменский. До Марфы было недалеко…
– Стой, – приказал Архаров, прислушиваясь. И тут же грянул выстрел, за ним еще. Палили из ружей – стало быть, Тимофеева команда взялась за работу.
Архаров быстро привстал в санях, держась за Клаварошево плечо. Среди отдаленных голосов он пытался уловить скрип полозьев по снегу, это означало бы – налетчикам удалось вывернуться.
И был скрип, и глухой топот копыт по утоптанному снегу, и ругань несусветная вслед!
Клаварош, не дожидаясь приказа, ударил лошадь вожжами по крупу – и свершилось чудо!
Одновременно вылетели на перекресток архаровские санки и другие – разбойничьи, огромные. Клаварош заорал по-французски и хлестнул кнутом поперек лица кучера. Все смешалось, сани сцепились оглоблями, вскинулись на дыбки лошади, Архаров вовремя соскочил с заваливающихся санок.
Противник оказался прямо перед ним, и обер-полицмейстер, не имея ни времени, ни пространства для тычка, ни для туза, ни даже для размашки, пустил в ход прием из арсенала стеношников – сшибку. Правильная сшибка, грудь в грудь, скорее служила зачином боя – бойцы, наскакивая трижды друг на друга, словно петухи, мерились силой. Тут же Архарову важно было уложить противника – хотя сразу и не удалось, противник отлетел и ухитрился удержаться на ногах. Однако время и пространство обер-полицмейстер этой сшибкой выиграл.
Когда подбежали полицейские, он уже стоял над поверженным в снег беглецом и деловито ощупывал кулак – хотя рука была в рукавице, но именно поэтому возникло ненужное скольжение и удар вышел нехорош.
– Имай его! – с таким воплем налетел на Архарова, не признав его, Демка, и был отброшен короткой отмашкой поперек груди.
– Орлы, сволочи! – сказал Архаров. – Упустили? Вот чуяло же мое сердце…
– Он в санях оставался, под полостью, не вылезал, – доложил Федька. – Не разглядели сразу, ваша милость… да парнишка же, куда бы он делся…
Архаровская жертва, когда подняли и снегом обтерли кровь с губ, оказалась мальцом пятнадцатилетним, об такого кулак марать даже зазорно.
– Прочие?
– У Марфы на дворе, повязаны, – доложил Демка, – Тимофей с одним матерым сцепился, тот на него с ножом… Клашка выстрелил…
– Ваша милость, они детскую одежонку привезли! – перебил взволнованный Федька.
– Не галди. Пошли.
Оставив Клавароша распутывать упряжь и помогать лошадям, Архаров пошел к Марфину двору, не оборачиваясь, за ним вели парнишку. На душе было празднично. Он подтвердил свое звание командира, свою командирскую честь, которая, как он полагал, осталась несколько уязвленной после покушения на его жизнь.
Марфа вышла на крыльцо, рядом стояли инвалид Тетеркин и красивая девчонка.
– С меня причитается, Марфа Ивановна, – сказал, подойдя, Архаров.
– От тебя, сударь, поди, дождешься!
– Да будет тебе злиться. Спать ступай, а мы этих голубчиков на Лубянку повезем.
Марфа усмехнулась.
– А ты ведь их не просто так сдала, – вдруг сказал Архаров. – Что-то тебе самой сильно не понравилось… А коли бы понравилось – молчала бы, моя голубушка. Ладно, Бог с тобой, вдругорядь поговорим.
Марфа пожала пышными плечами, повернулась и ушла в дом, девчонка – за ней, а инвалид Тетеркин остался, чтобы запереть за архаровцами ворота.
К Рязанскому подворью отправился целый обоз – впереди Архаров с Клаварошем, за ними большие сани налетчиков, замыкали двое саней с полицейскими.
Первым делом осмотрели кучу награбленного – чтобы понять, с кем имела дело шайка. Федька был прав – попались и окровавленные мальчишеские порточки, и рубашечки, и во множестве женское платье – небогатое, однако и не деревенское – со шнурованием. Но всего два мужских кафтана отыскали да несколько ливрей. То ли налетчики повезли мужское добро к другой скупщице, то ли и впрямь нападали лишь на беззащитных…
Архаров крепко задумался. Что за странные путешествия захолустных помещиц по Стромынке?
Полчаса спустя добычу со связанными за спиной руками впихнули в архаровский кабинет. Трое крепких мужиков и парнишка, не сговаривалсь, бухнулись на колени.
– Нашли время, – буркнул Архаров. – Щербачев, писать изготовился? Яшка, пошел вон. Тимофей, отойди-ка, дай я на них гляну.
Глядеть, собственно, было не на что – почти одинаковые бородатые рожи, волосня всклокочена, близко подходить опасно – вшей бы не нахвататься, под нагольными тулупами оказались сермяжные длинные зипуны, вот разве что парнишка, которому и кнутом по лицу досталось, и тяжелым кулаком в челюсть, внушал некую надежду – не в пол глядел, как старшие, а даже поднял голову.
– Как звать? – вдруг спросил его Архаров.
– Терешкой…
– Чей таков?
– Ереминские мы, господина Курловского…
Не взглядом, нет – иным каким-то манером Архаров уловил то известное движение плеч, чуть-чуть вверх, на сотую долю вершка, особливо у крайнего, чья раненая рука была поверх зипуна перетянута тряпицей, и вот что оно значило – старшие в ужасе от того, что парнишка сболтнул лишнего.
– Этих – убрать, – велел он, показывая на старших. – В подвале запереть, завтра пусть с ними Шварц разбирается. Демка! Тряпицу мокрую добудь, вытри детинке рожу…
Налетчиков вздернули на ноги, потащили из кабинета, и тут одного словно прорвало.
– Терешка, сука, блядин сын! – заорал мужик яростно. – Убью, запорю!..
С тем его и уволокли.
– Батька? – спросил Архаров.
– Дядька… – косясь на захлопнувшуюся дверь, отвечал Терешка.
– Ереминские, выходит… Женат, поди?
– Нет еще…
– А батька где?
Парнишка не ответил, только насупился. Да еще глянул… совсем нехорошо глянул…
Вошел Демка, нагнулся, протер ему лицо тряпицей. Теперь Архарову уже было удобно беседовать с коленопреклоненным пленником. Он встал напротив, как ему было привычно, расставив согнутые в коленях ноги и упершись в бедра кулаками.
– Ну, детинушка, отвечай прямо. Взят ты с поличным при продаже краденого, это грех, за него полагается наказание, – совсем по-простому объяснил Архаров. – Но коли ты честно, как на духу, все расскажешь, тебе выйдет послабление. А может, вовсе не накажут.
Терешка явно не хотел говорить. И это нежелание охватило его, когда Архаров спросил про батьку.
– Матка-то жива? Братья, сестры есть?
– Жива…
– А батька, стало быть, помер… – задумчиво произнес Архаров. – Ну, сирот мы жалеем, сирот – щадим… От чего помер-то?
На этот совершенно невинный вопрос он ответа не получил.
– Утонул, что ли? Да ты не молчи, отвечай.
– Утонул…
Это было первым успехом в допросе – парнишка соврал. Выходит, отцовская смерть была такова, что явно не понравилась бы полицейскому начальству.
– Давно утонул?
Терешка опять не ответил. Парню претило лгать. А правду говорить он, похоже, сильно боялся.
– Чего ты боишься? – спросил Архаров. – Дядьку под плети подвести? Так коли ты сейчас промолчишь, я тебя не трону – а его будут пороть, пока все не скажет. Так лучше, что ли? Все одно ведь доберемся, чем вы с ним промышляли. Да, тебя не тронем, хоть сейчас отпустим. А тех трех злодеев завтра поведут в нижний подвал к господину Шварцу, он умеет правду добывать. Демка! Гони этого голубчика в шею. Тимофей! Гляди, чтоб убрался с подворья! Выпроводите – всем спать. И я домой поеду. Федька, Клаварош, Захарка, Михей – со мной!
Архаров здраво рассудил: коли кто и выслеживает его, чтобы пристрелить, так вряд ли болтается по Москве по морозу в такое время суток. Не прибыл обер-полицмейстер, занятый каким-то розыском, на Пречистенку вовремя – и убийцы разбрелись по домам, не торчать же им в переулке до утра.
Он вышел на улицу, уже в своей шубе, большой, тяжелый, неспособный даже обернуться назад – шуба не позволяла. Перед ним Захар Иванов нес фонарь. Полночь давно миновала, и фонари, заботливо расставленные Архаровым по Москве, были погашены.
– Федя, приотстань и глянь-ка, парнишка не тут ли околачивается, – тихо велел Архаров. И полез в сани, а Михей укутал его медвежьей полостью. Клаварош принял от конюха Григория вожжи и кнут, сел на облучок, послал лошадь вперед шагом.
Федька приотстал – как бы по малой нужде. И, как бы от скромности, забился в тень. Оттуда и высмотрел Терешку. Тот, понятное дело, далеко от Рязанского подворья не ушел. Будучи спущен с крыльца, удалился на три десятка шагов и следил за дверьми с другой стороны улицы, почти слившись в своем нагольном тулупчике с серой каменной стеной здания.
Сани медленно удалялись к Охотному ряду.
Терешка отошел от стены и глядел вслед, явно не зная, что предпринять. Федька даже пожалел его – парнишка в чужом месте, один, скорее всего, без гроша за душой, а те, кто его сюда затащил, – в подвалах полицейской конторы.
А сани не напрасно движутся так медленно, лошадь еле перебирает ногами. Архаров ждет, чтобы догнали. И Михей, едучи на запятках, обернулся – не иначе, по приказу.
Федька пошел было к Терешке – но тот, заметив, отбежал в сторону. Тоже правильно – откуда ему знать, что это за молодец в распахнутом полушубке поверх синего мундира? И лица не разглядеть – Федька нарочно спрятался от слабого света из окошка, лежащего квадратами на утоптанном снегу.
Федька вышел туда, где был для Терешки виднее, и остановился, всем видом показывая – преследовать не собирается. Образовалось противостояние – Терешка не знал, как быть, да и Федька тоже, он все поглядывал на удаляющиеся архаровские сани, но торопить события боялся.
Наконец он очень медленно пошел к Терешке. Тот не уходил – только отступил на шаг.
– Не бойся, дуралей, – сказал ему Федька. – Господина Архарова чего бояться? Видишь – он тебя отпустил. Значит, вины за тобой не видит. Тебя старшие с собой потащили, дядька твой, как бишь его?
– Семеном…
– Ну вот, тебя дядька Семен с собой взял… – Федька мысленно взмолился Господу, чтобы послал ума. – Он, стало быть, и в ответе… Ты-то сам, поди, не налетчик? Ты проезжий люд не грабил?
Архаров, сидя в санях, мог радоваться – Федька тщательно ему подражал и так же вглядывался в лицо, так же, невзирая на мрак, ловил мельчайшие движения бровей, ресниц, сбои дыхания…
– Грабил…
– Вот дуралей! Ну скажи ты мне, Христа ради, для чего ты на себя наговариваешь? – напустился на него Федька, уже вовсю проникшись жалостью к бездомному парнишке. – Коли сам господин Архаров тебя отпустил – то и вины твоей нет! Он виноватого на семь сажен сквозь землю видит! Дурак ты деревенский!..
Тут Федьку вроде как осенило. Терешка назвался крепостным некого господина, чье прозвание выговорил совсем тихо, только Архаров и разобрал.
– Беглый ты, что ли? – спросил Федька. – Боишься, что к барину вернут? Да Господи! Пошли, я тебе все растолкую. Господин Архаров никого не выдает. Вот я знаешь кем до чумы был?
– До какой чумы? – спросил парнишка. И точно – был деревенский! Их тех краев, куда московские новости и не залетают…
– На Москве чума завелась, – увлекая его с собой вслед архаровским саням, начал Федька и довольно связно, более того – кратко рассказал о том, как из тюремных колодников вербовали мортусов. Повествование было увлекательным, Терешка сам не замечал, что шаг его ускоряется, и даже стал спрашивать – больше всего его обеспокоило убийство митрополита Амвросия в Донском монастыре. Федька, не догадавшись, нагнал страху – поведал, как сурово расправились с убийцами и их пособниками, чтобы наилучшим образом преподнести покровительство мортусам. И тут-то он собеседника потерял – не дождавшись описания казни, Терешка кинулся бежать.
Федька догнал его уже за Неглинкой. Парнишка не сообразил свернуть в сторону, а, может, побоялся – так и бежал прямо, размахивая руками, прекрасно заметный на свежевыпавшем снегу.
Когда же он понял, что полицейский может его поймать, повернулся и встал в известную позу человека, вооруженного ножом, – тут уж Федьку было не провести! Он только запоздало удивился тому, что взрослых мужиков тщательно обыскали, а насчет парнишки – поленились, что ли?
– Брось нож, – сказал, подходя, Федька. – Брось, кому сказано?
Парнишка пятился, готовый обороняться. Федька же, как на грех, был безоружен. Одни пистолеты остались на Лубянке, другие укатили в архаровских санах.
А он знал, что загнанный в угол звереныш способен на опасные дурачества.
Архаров не старался силком вбить в подчиненных свои правила сыска. Кто-то понимал сам – Клаварош, к примеру. Кто-то, не разумея надобности вглядываться в лица, когда есть свидетели и улики, просто занимался не допросами, а иными делами – работы в полицейской конторе всем хватало. Федька не полагал себя сыщиком высокого полета – ему хотелось действовать, а право размышлять он предоставил Архарову так же доверчиво, как дитя предоставляет няньке право кормить себя и одевать.
Он не мог не видеть, как Архаров помогает ему понемногу карабкатьтся вверх. Равным образом он догадывался, что ему многое прощается – догадывался, уже учудив нечто неподходящее, а то и после ядовитых Демкиных шпилек. Но зависть пролетала мимо Федьки – сам он не был завистлив.
И вот настал час, когда нужно было действовать так, как действовал бы Архаров – если бы Архаров догнал и задержал беглеца.
Трое мужиков могли заготовить какое-то ловкое вранье и выдержать плети Шварцевых подручных, ни на шаг от него не отступая. А парнишка знал правду о их похождениях – недаром же прикрикнул на него тот зверообразный дядя.
На Лубянке уже родились свои легенды об остром взгляде обер-полицмейстера. Его методу Федька на словах знал, а применять на деле пока не умел, да и мало кто умел – метода была вне привычной логики, и трудно простому человеку упомнить, который взгляд вверх или же вниз означает вранье. Архаров же знал это словно бы изначально.
Но Архаров был далеко, а Терешка с ножом – вон он, напротив.
Федька запоздало попытался встряхнуть в памяти беседу – когда, после каких слов этот детинка кинулся бежать? Толковали же о давних событиях, и Федька как раз хотел подвести к тому, что после того, как изловили убийц митрополита, Архаров отстоял своих помощников, не позволил вернуть их в тюрьму, не выдал!.. А он? Не дослушав, так и понесся прочь…
Чем его так ошарашило убийство митрополита?
– Брось нож, – повторял Федька. – Довольно дурачиться… брось, говорю…
Слова выговаривались языком сами, меж тем в голове, кажись, образовалась мысль, и мысль простая.
Терешка же беглый, так? И те трое – беглые.
Десятские постоянно ловят людей, передающих слухи о том, что крестьяне помещика – ну, скажем, господина Иванова, – с косами и вилами взяли штурмом барскую усадьбу, бар покрошили в капусту, а сами подались навстречу маркизу Пугачеву. Слухи крамольные, болтать о таких делах не велено, однако то и дело канцеляристы полицейской конторы записывают новые имена…