Бускетта словно иллюстрировал притчу о курах Малербы. Он утверждал, что мафии не существует и уж он-то точно к ней не принадлежит, а все понимали как раз обратное: он опасный мафиози.
И не так уж были недогадливы «куры-полулюди»: вся жизнь Бускетты была связана с мафией Палермо. Он родился в почтенной семье, но уже с юных лет понял, что работа честного стекольщика, каковым являлся его отец, – не его стезя. Его неудержимо притягивала улица и сомнительные компании, где он мог почувствовать себя настоящим мужчиной. Родители пытались бороться с такими наклонностями сына, но натолкнулись на глухую стену отчуждения. Томмазо предпочел порвать с ними навсегда, но не жить так, как они, считая каждую копейку.
Свой жизненный путь Бускетта выбрал окончательно и бесповоротно, когда его, 22-летнего молодого человека, наконец приняли в одну из наиболее крупных семей – Порта Нуову. Таким образом, его мафиозный стаж исчислялся не одним десятилетием. День своего посвящения, состоявшийся в 1948 году, Томмазо запомнил на всю жизнь.
В то время в мафии еще сохранялся старинный церемониал посвящения, который проводился в одном из кварталов, контролируемых кланом Порта Нуова. Томмазо ужасно волновался, в то время как два его свидетеля, напротив, выглядели совершенно невозмутимыми: для них проникновенные речи посвящающего были не в новинку. Почти как во времена дремучего Средневековья, посвящающий говорил о том, как важно их братство, ибо цель его благородна – уничтожение социальной несправедливости, защита всех слабых и обездоленных. Далее Бускетту спросили, готов ли он отдать жизнь на борьбу с несправедливостью? Еще бы, конечно, он был согласен всей душой.
Когда прозвучал утвердительный ответ новичка, к нему приблизился один из свидетелей и, взяв его за руку, уколол палец колючкой апельсинового дерева. Кровь брызнула из пальца Томмазо на образок Мадонны, который свидетель немедленно поджег, в то время как новичок, опасаясь обжечься, перекидывал испачканную кровью иконку из руки в руку, произнося чуть дрожащим голосом заученную клятву: «Пусть моя плоть сгорит так же, как этот священный образ, если я когда-нибудь нарушу мою клятву».
Томмазо помнит, что в тот момент он больше всего боялся, что посвящающий сразу же поцелует его в губы. Этот «поцелуй смерти» пугал его, как ничто другое. Однако ему повезло, и, вместо того чтобы немедленно приступить к испытаниям неофита на прочность, ему объяснили, что теперь он принадлежит к могущественной организации – «Коза Ностра», которая по сути представляет собой жесткое тоталитарное государство, ветвящееся, подобно щупальцам спрута, по всему миру, а количество «граждан» этого невидимого государства исчисляется десятками тысяч. Растолковали ему и что такое семья, что действие ее распространяется на конкретные территории, в большинстве своем представляющие собой небольшие населенные пункты, и название одного из таких пунктов становится наименованием этого клана.
В тот день узнал Бускетта и об иерархии внутри семьи, во главе которой стоит капо, которому положено иметь не более трех заместителей, которых он избирает по своему усмотрению. Далее идут командиры отрядов, командующие бойцами.
После того как Томмазо получил представление о том, членом какой организации он только что стал, его привели в другую комнату, где новичка дожидался сын капо Сальваторе Филиппоне, на которого была возложена обязанность провести церемонию представления.
Первые годы пребывания в семье Бускетта вспоминал с какой-то трогательной ностальгией. На него произвел необычайное впечатление глава Порта Нуовы – Гаэтано Филиппоне, которого самые близкие друзья за глаза прозвали «человек-брюхо». На самом же деле он был просто величественен, этот 70-летний старик, прекрасно осознающий безграничность собственной власти. Он так никогда и не воспользовался своим преимуществом – иметь личный автомобиль и охранников. Он никого и ничего не боялся, а потому передвигался по Палермо в городском транспорте, вероятно ощущая себя в эти минуты феодалом в собственной вотчине. Что же касается его заместителей, то Томмазо буквально преклонялся перед ними, поскольку больше никогда в жизни он не встречал подобной утонченности и врожденного благородства. Как они не походили на жуликов, с которыми постоянно приходилось иметь дело Бускетте!
Семья Порта Нуова действительно отличалась патриархальностью и крайней разборчивостью, когда дело доходило до приема новичков. В результате в ее состав входило не более 20 человек, и по сравнению с прочими криминальными семьями Порта Нуова на первый взгляд казалась буквально бедной родственницей.
Однако положение представлялось таковым исключительно с первого взгляда. С Порта Нуовой на самом деле было связано множество людей, хотя и не прошедших обряда инициации, но так или иначе помогающих клану. Порой они облегчали проведение той или иной операции, в то время как сами и понятия не имели, что именно делали. Вероятно, в этом сказывалась мудрость и дальновидность главы семейства – Гаэтано Филиппоне. Когда Бускетта увидел все это своими глазами, он понял, на чем зиждется могущество и непобедимость мафии. «Вероятно, это и значит – проницаемость», – сделал он для себя вывод.
Вскоре, впервые оказавшись в тюрьме Уччардоне, Томмазо Бускетта познакомился и подружился с человеком, благодаря которому вся его жизнь приобрела совсем иное направление, изменилась так круто, что он даже и представить себе этого не мог. Этим человеком оказался 20-летний Стефано Бонтате, сын одного из крупных итальянских мафиози, а ныне сам глава семьи Санта-Мария ди Джезу. Его отец, серьезно больной диабетом, больше не мог исполнять свои обязанности, и на совете клана было единогласно решено, что самым мудрым и надежным преемником старого Бонтате станет его сын. Тот и вправду был заботливым сыном и преданным братом (тот также унаследовал диабет, вследствие которого ослеп, хотя болезнь и не мешала ему торговать героином).
Стефано Бонтате трогательно заботился о больных родственниках и, кажется, оказался отличным другом, а это последнее качество в глазах Бускетты являлось очень ценным, ибо истинная дружба крайне редка, и Томмазо полагал, что умеет ее ценить. Стефано уверял Томмазо, что считает честью для себя помочь ему, он ни в чем и никогда не смог бы отказать своему другу. Его бескорыстие казалось безграничным. Так, когда дочь Томмазо решилась выйти замуж, отец немедленно обратился за помощью к Стефано, поскольку тот, помимо прочего, владел несколькими магазинами готового платья. Дочь Бускетты явилась в магазин и, обратившись к управляющему, назвала только имя своего отца. Этого оказалось достаточно, чтобы через минуту она получила роскошный наряд, стоивший, как минимум, 1000 долларов. Таких денег на свадебное платье девушка никогда не нашла бы при всем желании.
Думается, что восхищение, которое Бонтате испытывал к своему другу, было действительно искренним. Он знал, что большинство других уважаемых «людей чести» так же, как и он, относятся к этому человеку из Порта Нуовы. Немногие смогли, подобно Бускетте, так быстро взлететь по иерархической лестнице. Придя в мафию в 22-летнем возрасте, через три года Томмазо уже был командиром отряда с безупречной репутацией. Полиция пристально наблюдала за ним не менее 10 лет, однако Томмазо так хорошо умел прятать концы в воду, что его трудно было хоть в чем-то уличить. Правда, при большом желании ему можно было бы приписать какие-то мелкие незаконные сделки, однако ни на чем серьезном он не попадался. Почти ни для кого не являлось секретом, что за ним числится два убийства, однако как это доказать? Доказательств виновности у «сбиров», как мафиози называли полицейских, просто не существовало.
Бускетта запросто общался с главой клана Чакулли Сальваторе Греко и даже с самим главой Капитула, был близок к живой легенде – Луиджи Лучано, или Счастливчику Лучано, от которого так лихорадило весь Нью-Йорк во времена сухого закона. Лаки Лучано в 1950-х годах решил обосноваться в Неаполе, где успешно занимался контрабандой наркотиков и сигарет. Встречаясь с Бускеттой и с удовольствием беседуя с ним, Счастливчик много рассказывал ему об организации американской мафии, ее сходстве и различии с сицилийской. Оказалось, что сходства между криминальными организациями разных континентов гораздо больше, нежели различий. На Сицилии кланов было несколько десятков, и порой схватки между ними вспыхивали из-за какого-нибудь несчастного клочка земли, тогда как в огромном Нью-Йорке существовало всего-навсего пять группировок. Что же касалось прочих крупных американских городов, то контроль в них осуществляла всего одна группировка.
И все же одно большое различие Лучано подметил и не преминул его немедленно исправить. Американская мафия, как и всякое государство, имела собственное правительство, благодаря которому могли решаться многие спорные вопросы. На Сицилии же этого не было. Счастливчик приложил все силы к тому, чтобы итальянские мафиози призадумались, и вскоре по его инициативе в 1960-х годах и это различие было устранено.
И надо же – словно по иронии судьбы – едва правительство сицилийской «Коза Ностры» вступило в свои права, как в Неаполе началась первая крупная война между разными кланами, в результате которой кровь на улицах города проливалась в течение трех лет.
О причинах этой войны можно было только догадываться, однако, по наиболее приемлемой версии, ею стал груз наркотиков, предназначенный для американцев и разворованный итальянцами. Но Томмазо Бускетта имел свое мнение по поводу причин этой ужасной войны. Он видел, что каждый раз заседания Капитула проходят все более возбужденно. Он видел, как рвутся к власти молодые волки, недовольные засильем стариков в кланах. Они хотели перемен, они жаждали большей свободы, им были тесны рамки патриархальных отношений в тех формах мафии, которые существовали на тот момент.
Одним словом, не хватало всего лишь небольшого толчка, чтобы уже взведенные курки начали действовать, и таким толчком, по словам Бускетты, стал такой невинный факт, как любовь в недрах мафии на манер Шекспира. Дело в том, что юный боец из Порта Нуовы, Ансельмо Розарио, всерьез влюбился в сестру Рафаэле Спины, имевшего солидный иерархический статус в семье Ноче. Как и подобает честному человеку, он сделал предложение девушке, однако ее брат решительно воспротивился подобному союзу. «Моя сестра никогда в жизни не выйдет замуж за человека столь низкого происхождения», – заявил он.
Семья Порта Нуова не смогла оставаться в стороне, когда речь шла о счастье двух влюбленных, и немедленно собрала совет. «Ансельмо, – сказали юному бойцу, – будь мужчиной, и, если родственники твоей любимой не согласны на брак, ты вправе похитить ее и обвенчаться на любом из тихих островов около Сицилии». Возможно, этот совет дал сам Бускетта, но против подобной идеи не высказался никто.
Молодой и горячий Ансельмо не стал долго раздумывать, тем более что и сам уже был готов на все, а получив благословение свыше, решил, что дело не стоит откладывать в долгий ящик, и вскоре стал женатым человеком, как и подсказали ему товарищи. Рафаэле Спина в глубине души метал громы и молнии, но виду не подавал. Его вроде бы даже вынудили признать этот брак, который «человек чести» Ноче упрямо считал мезальянсом. Он затаился на время, но поклялся, что еще скажет свое слово в этом деле, поскольку с его мнением не посчитались, а значит, оскорбили его достоинство, его семью, что для любого сицилийца непростительно.
Спина понимал, что не может действовать в открытую и просто убрать неугодного ему мужа сестры: Порта Нуова немедленно развернула бы настоящие боевые действия против Ноче. А что если поступить иначе и на правах нового родственника забрать Ансельмо под свое начало? Это казалось гораздо остроумнее, и Рафаэле Спина отправился к Кальчедонио де Пиза, главе клана Ноче, подробно изложив ему свои обиды и просьбы. Де Пиза не мог остаться равнодушным к обиде, нанесенной его подчиненному, и на первом же заседании Капитула потребовал, чтобы Ансельмо перешел в подчинение Ноче, соответственно оставив свой дом в районе, контролируемом Порта Нуовой. Известно, что решение Капитула – закон, и боец Порта Нуовы был вынужден обосноваться в пригороде Ноче.
Теперь уже Порта Нуова чувствовала себя оскорбленной: еще бы, ведь при посвящении судьба Ансельмо уже была предопределена, и это закон, а теперь его заставили сменить семью, а это почти то же самое, что сменить родителей, – вещь дикая и совершенно неприемлемая. Кстати, и Сальваторе Лабарбера, представлявший собой главу Капитула, дал понять, что вполне согласен с Порта Нуовой, но что он мог поделать, если против него стояло большинство?
И что можно было возразить в ответ Кальчедонио де Пиза: ведь тот тоже говорил о кровных связях, которые должны стоять превыше всего. Однако глава Ноче поступил немного опрометчиво. Вскоре, по своему обыкновению направляясь к табачному киоску на площади Кампо Реале в Палермо, он увидел на городской площади молодого человека с охотничьим ружьем, который даже и не думал скрываться. Он стоял и спокойно ждал приближающегося к нему самоуверенной походкой капо, а когда тот оказался на расстоянии, наиболее удобном для выстрела, вскинул ружье и, почти не целясь, нажал на курок. Кальчедонио де Пиза рухнул на мостовую с простреленной головой, а убийца спокойно удалился с видом исполнившего свой долг человека. Никому из проходящих мимо даже в голову не пришло не только остановить его, но даже сообщить в полицию об убийстве.
«Закон омерта» действовал в Палермо безукоризненно. Убийца так и остался неизвестным, свидетелей не было, или они ничего не помнили. «Это был молодой человек без особых примет, – говорили они в полиции. – На улицах таких можно встретить тысячи».
Естественно, что семья Ноче немедленно предъявила претензии Порта Нуове. По их мнению, только они могли желать смерти их капо, чувствуя себя обиженными за то, что у них так бесцеремонно отобрали бойца. Бускетта утверждал, что к убийству ни он, ни кто-либо из его клана или даже союзников непричастны, но ему отчего-то никто не верил. «У Кальчедонио было много недоброжелателей, – говорил он. – Наверняка заказчиком был кто-то в самом Капитуле, тот, кто был заинтересован совершенно отстранить Ноче от дел». И все же дело принимало все более серьезный оборот, а оправдываться, похоже, не имело смысла, поскольку, казалось, кто-то уже все решил заранее и захотел одним ударом убрать как Ноче, так и Порта Нуову.
Впервые Бускетта чувствовал, что ничего не сможет изменить. Вновь пришлось собирать экстренное заседание Капитула. И не то, чтобы члены Капитула напрямую обвиняли Порта Нуову в убийстве главы Ноче, нет, из них никто вроде бы не был виноват, однако появились сведения, что произошедшее – дело рук союзников этого клана, семьи Палермо-Чентре. Назвали и имя того, кто, по-видимому, являлся организатором: глава Палермо-Чентре Анджело Лабарбера, молодой человек, известный своей непримиримостью и беспощадностью по отношению к тем, кого считал врагами. Анджело действительно находился в близких отношениях с Порта Нуовой и воспринимал проблемы этой семьи как свои собственные.