– Разбор проведем, – хищно прошипел Трофим. – Как смотрящий скажет, так и будет…
Он пнул свой лежащий на полу матрац в знак того, что никогда не посмеет взять в руки опоганенные вещи.
Обитатели камеры столпились в коридоре, в пространстве между разделительными решетками. Открылся один «шлюз», толпа перетекла в следующий отсек, дождалась, когда откроется следующий, и под окрики надзирателей двинулась дальше. Толкаясь, с шумом, мрачными коридорами, по лестницам с этажа на этаж, через сито «шлюзов» на крышу тюрьмы, в прогулочный дворик… Друзей у Трофима здесь не было, как назло, не находил он в толпе знакомых лиц.
Крупноячеистая сетка над головой, символ неволи. Но если смотреть на ослепительный сгусток солнца до боли в глазах, то сетка как бы исчезает. Трофим знал это еще с прошлой отсидки. Если так смотреть, то хоть какая-то иллюзия свободы… А солнце яркое, небо чистое, ветерок, разгоняющий зной. Благодать. Расслабиться да прибалдеть бы в этой солнечно-воздушной ванне. Но нельзя расхолаживаться, впереди серьезные терки – и за жизнь, и чисто в тему…
Толпа рассосалась по дворику, разбилась на кучки. Блатные с блатными, мужики с мужиками, черти и обиженные жмутся к дальней стене. Трофим отыскал взглядом своего обидчика. Стоит, падла, в толпе мужиков. Стоит, молчит. Заметил, что на него смотрят, даже глазом не сморгнул. Как будто ни в чем не виноват. Все то же постное лицо, все тот же равнодушный взгляд… И что за напасть такая – сначала урод Севчик наехал, теперь вот этот на прочность его испытывает. Как будто не видно, что Трофим может за себя постоять… А может, не видно? Может, есть в нем какая-то внешняя слабина, которая выдает в нем жертву…
К Трофиму подошел крепкого сложения молодчик. Наколок много, но все ни о чем. Чувствовалось, что у паренька не самая богатая на факты биография. Но видно, что не последний он здесь человек. «Бык» из воровской пристяжи. На новичка он глянул нехотя, словно в одолжение.
– Пошли, Витой тебя зовет…
Смотрящий со своей командой занимал одну-единственную на весь дворик курилку. По правую руку от него восседал блатарь лет тридцати. Плотное, подернутое жирком тело, грубое, изрытое оспой лицо. Смотрится внушительно. Взгляд живой, въедливый. Слева – арестант постарше. Большая, как у рахита, голова на тщедушном теле. Лет сорока, плешивый, лопоухий, губастый. Он мог бы показаться смешным, если бы не взгляд – огнеупорно-прочный, забористо-ядовитый. Если бы его взгляд обладал звуком, у Трофима бы заложило уши от пронзительного свиста…
Какое-то время смотрящий разглядывал Трофима – сначала снаружи, затем полез в душу.
– Ты бы назвался для начала, – достаточно мягко сказал он.
Но глупо было бы думать, что это просьба. Он требовал.
– Зовут Трофим, фамилия Трофимов. Пацаны так и звали Трофимом…
– Какие пацаны?
– Здесь, на крытом, четыре года назад… Потом на Икше…
– На малолетке был?
– Был. Два года навесили, – Трофим начал бодро, но в определенный момент несколько скис. – За два-ноль-шесть…
Двести шестая статья не входила в число самых уважаемых. Хулиганка, бакланка… Но и страшного в том ничего не было. Многие уважаемые сейчас воры именно с того и начинали. Вот если за мохнатый сейф, за изнасилование загремишь, то это уже все – дырка в права и вечный позор…
– А чего заменьжевался? – уловил его настроение Витой. – Гребнем в зоне был?
– Не-е! – протестуя, мотнул головой Трофим.
– Косяки какие?
– Нет… Я правильным пацаном был, – гордо расправил он плечи.
– Хорошо, если пацан… Ты же должен понимать, мы малявы отобьем, братва скажет, кто ты есть… Лучше сразу объявись, если есть что. А то ведь кранты, сам понимаешь…
Трофим слыхал о таких случаях, когда прибывший в камеру петух заявлял о себе как о правильном человеке, его сажали за общий стол, который он осквернял своим присутствием. Законтаченными объявлялись все, кто ел с ним с одного стола. И все потом набрасывались на подлеца, убивали его долго и мучительно… Уж лучше объявиться сразу, так хоть не убьют. Но за Трофимом не тянулся позорный шлейф, ему нечего было бояться. Поэтому он стоял перед смотрящим с высоко поднятой головой.
– Все путем, братва. Я чистый.
– Ну, хорошо… Сам откуда?
– Из Чернопольска.
Блатарь с изрытым лицом оживился.
– А конкретно?
– Из Вороньей Слободки.
– И я оттуда… Почему тебя не знаю?
Трофим пожал плечами. Воронья Слободка – само по себе место известное. И ее обитатели знают друг друга если не в лицо, то хотя бы по именам… Но Трофим водился с мелкой шпаной, в кругу которой было больше громких понтов, чем реальных дел. Серьезные люди ходили где-то рядом, свысока поплевывая на молодняк…
– Да, наверное, сел рано, в шестнадцать.
– А сейчас тебе сколько?
– Ну двадцать…
– Два года отмотал, что еще два года делал?
– В армии служил…
Опять же не самый почетный факт из его жизни. Но скрывать его Трофим не имел права. Все равно ведь узнают.
– Сапогом был? – поморщился земляк.
– Ну да… Но я в стройбате. Людей с автоматом не караулил…
– Как же так, правильный пацан, а в сапоги влез, а? – с осуждением покачал головой Витой.
Трофим понимал, что в этом факте его биографии ничего особо страшного нет. Тем более что стройбат – это почти зона, потому как живут там по понятиям… Главное, нужно дать достойный ответ на заданный вопрос, тогда все будет в норме. А начнешь мямлить, путаться – вмиг сожрут…
– Да менты прижали – или служить, или снова закроют, – неторопливо проговорил он.
– Так лучше на крытый.
Трофим не растерялся.
– Не вопрос, – кивнул он. – Если б по своей статье, то лучше за решки. А если к чужому паровозу пристегнут… А к тому все и шло…
Он знал, что в тюрьме не очень жалуют арестантов, закрытых по чужой вине. За лохов таких «пассажиров» держат. На том и сыграл…
– Лучше в стройбат, чем чужая чалма.
– Дело говорит, – кивнул рахитно-лопоухий.
Голос его звучал на удивление сильно и густо.
Трофим облегченно вздохнул. Можно сказать, отмазался… Только дуболомы вроде Севчика считают, что в зоне ум не нужен, если есть сила. Тупая морда никогда высоко не поднимется, какой бы здоровенной она ни была. Чтобы стать авторитетом, нужно уметь держать не только удар, но и базар. Глупая голова с мощными мышцами сможет постоять за себя, но разрулить ситуацию за всех никогда не сумеет. Масло в голове нужно иметь, чтобы за словом в карман не лезть…
– А в Слободе кого знаешь? – спросил земляк.
– Э-э… Ты извини меня, брат, не видел я тебя раньше… – не заискивающе, но и не буром спросил он. – Ты бы назвался, я бы сказал…
– Рубач я… Если ты из Слободки, должен знать…
Трофим облегченно вздохнул.
– Ну а то… Ты с Кимом и Мослом тусовался… Вас еще мусора повязать пробовали, так вы им перцу всыпали… Я тогда совсем мелким был, только слышал, а не видел…
Давно это было, лет шесть или семь назад. Блатная малина, дым коромыслом, и вдруг менты. Братва в дупель, говорили, пьяная была, а менты дубовые, потому и на рожон полезли. Стрельбы и поножовщины не было, но мусорам, говорили, конкретно досталось.
– Но ведь слышал же, – самодовольно улыбнулся Рубач.
Приятно было осознавать, что братва услышала отзвук его хоть и былой, но славы.
– Громко звучало, потому и слышал.
Но на этом разговор не закончился.
– Еще кого знаешь? С кем на крытом был, с кем на зоне чалился?
Трофим выдал целый список имен, некоторые из них имели довольно веское значение в воровской среде.
– Это хорошо, что ты в теме, – взял слово Витой. – А к нам за что зачалился, так и не сказал. Что менты шьют?
– Сто вторую…
Трофим немного слукавил. Ему предъявили обвинение в нанесении тяжких телесных и незаконное применение оружия. Но и сто вторая статья в его деле тоже присутствовала, хоть и косвенно.
– Замокрил кого-то? – спросил Рубач.
– Нет, покушение на убийство…
– Ты в отказе или как?
Вопрос этот был задан неспроста. Если вина Трофима не доказана, Рубач не смел вникать в его дело. Но если все ясно, он мог спросить, хотя и в этом случае совсем не обязательно было ему отвечать. Но Трофим ответил:
– Да нет, менты накрепко все сшили, в сознанке я… Фофан один в кабаке наехал, ну, я шмальнул из волыны…
– Из волыны?
– Ну да… Я человек серьезный, и делюги серьезные, потому и волына нужна…
– Ты что, гопник?
– Нет, хаты выставляли, сладкие фраера там…
– А волына откуда?
– Ну, это мое дело.
– Твое так твое…. Ты мне вот что скажи, а на Линейной куражного сделали – твоя работа? Недели три назад…
Трофим понял, о чем разговор. Именно там и убили они с Петрухой цеховика… Но признаваться в этом он не стал. И многозначительно поджал губы, пристально глянув на Рубача. Может, он и авторитетный человек, но и сам Трофим не сявка какая-то. И вообще, косяк это – чужие дела выстукивать…
Витой нехорошо глянул на Рубача, тот стушевался. Но не заткнулся.
– Я ж почему спросил, – начал оправдываться он. – Этого куражного Жиха крыл. Он слам хороший на общак сливал, а какие-то отморозки его сделали…
Трофиму стало не по себе. Жиха был очень авторитетным вором в законе. Сам из Чернопольска, но дела крутил в Москве. И свою родную вотчину не забывал… Оказывается, убиенный цеховой был для Жихи потерей, потому как тот деньгами его подогревал. Выходило, что для Жихи Трофим был отморозком. И для Жихи, и, значит, для других воров…
– Наглухо сделали? – спросил у Рубача Витой.
– Меня на днях к прокурору возили, – сказал тот. – С нашим там одним пересекся, а тот мне расклад ментовской сдал. Куражного сначала завалили, из хаты на тачке вывезли и в тачке сожгли. Хату тоже спалили…
Трофим едва сдержал рвущиеся наружу переживания. Он-то думал, что менты не смогут опознать обгорелый труп. Но, выходит, смогли…
– Зачем? – флегматично спросил Витой.
– Я думаю, хату выставили, терпилу сделали, ну, следы замели…
– И чо?
– Так это, говорю же, терпилу Жиха крыл, слам на общак сливал…
– Жиха – уважаемый бродяга, не вопрос. Но чет я тебя не пойму, Рубач. Я сам хаты выставляю, сам терпил делаю, разве ж это не по понятиям?
– Да не вопрос, терпила на то и терпила, чтобы с честными ворами делиться… Так этого Жиха крыл. С Жихой надо было вопрос решать… А эти буром поперли. И мокрое сделали…
– Может, надо так было?
– Жиха так не думает…
– Жиху я уважаю, – пожал плечами Витой. – И все равно не понимаю…
Он сделал паузу – дал понять, что разговор закончен. Разговор, который очень не нравился Трофиму… С одной стороны, Витой был прав – терпилы на то и существуют, чтобы их дербанить. По большому счету, Трофим не вышел за рамки понятий. Но, с другой стороны, он перешел дорогу самому Жихе, а тот может спросить. Хорошо, если на разбор вызовет. Так хоть на понятиях отмазаться можно будет. А если с ходу правилку учинит – перо в бок, и все дела…
– Значит, хаты, говоришь, выставляли? – задумчиво глянул на Трофима смотрящий.
Чувствовалось, что он еще не отошел от перепалки с Рубачом. И Рубач все еще под впечатлением. Недовольно смотрит на Трофима, как будто он в чем-то провинился перед ним…
– Ну да.
– А замели за то, что из пушки пальнул?
– За то самое.
– Ну что ж, я не в предъявах, братва, думаю, тоже… Малявы зашлем, спросим за тебя. Если все в цвет, то живи спокойно… С нами ты или с мужиками, тебе решать…
– Я бы с вами.
– Поговорим. Братва отпишет, поговорим. А пока сами посмотрим за тобой. В хате будем, шконку тебе определят… Что еще есть сказать?
Трофим понял, что бояться ему нечего. Братва еще пока не принимает его к себе, но и не отвергает. Смотрящий разошлет малявы, выяснит, что нет за ним никаких косяков, тогда, возможно, ему отведут место в блатном углу. Если, конечно, он до того не лажанется по какой-нибудь теме.
– Есть что сказать, – кивнул он. – В нашей хате баклан рогатый живет…
– Это ты о ком? – нахмурился Витой.
Трофим рассказал, с кем и как было дело.
– И что ты хочешь? – подозрительно глянул на него смотрящий.
Если Трофим хотел защиты у него искать, то дело его швах. Малодушных ябед в тюрьме, понятное дело, не жаловали.
– Башку ему открутить, – спокойно сказал Трофим. – Я бы его прямо там урыл. Но это беспредел – если без твоего ведома…
– Беспредел, – соглашаясь, кивнул Витой. – Я за хатой смотрю, мне решать, что почем. Мне балаган не нужен…
Смотрящий глянул на «быка», которого до этого отправлял за Трофимом. Сейчас он снарядил его за борзым «пассажиром».
Тот подошел к смотрящему без суеты и трепета, невозмутимо глянул на него.
– Что ж ты, Бутон, гостей так встречаешь? – укоризненно спросил смотрящий и взглядом показал на Трофима.
– А я в хозобслугу не записывался, и шконка у меня не склад…
– Он же тебя спросил, ты сказал, что можно.
– Не говорил я такого… Плечами пожал, да… Но это же не согласие было.
– А что?
– Ну, пусть попробует… Он попробовал, я скинул…
Бутон неприязненно глянул на Трофима. От смотрящего это не укрылось.
– Ты его знаешь? – спросил он.
– Да нет вроде…
– Что значит – вроде?.. Ты из Чернопольска?
– Да.
– И он из Чернопольска.
– А, ну тогда, наверное, знаю… Лицо знакомое…
Витой глянул на Трофима:
– А ты его знаешь?
– Нет, – твердо ответил он.
– А он тебя знает… Что ты о Трофиме знаешь?
– Да так, совсем чуть-чуть… – язвительно усмехнулся нахал.
– А конкретно?
– Да это давно было. В пионерском лагере еще, я тогда после седьмого класса был… Или после восьмого…
– И что?
– Да этот с нами тоже был… Я не знаю, что он больше любил, пирожки или это, но пирожки ему таскали…
– Ты конкретней говори.
– Ну, говорят, он с пацанами по ночам баловался, ну, сам подставлялся, говорят, нравилось…
– Оба-на! – взвинтился Рубач. – Это предъява!
Он не скрывал своей радости. Фактически он пострадал из-за Трофима, а теперь у него появилась отличная возможность посчитаться с ним.
Но Трофим его не боялся. Потому что в этот момент он боялся ВСЕХ!..
– Я?! Баловался?! – ошалев от возмущения, взвыл он.
Обвинение было настолько же страшным, насколько и напрасным. И такая буря взыграла в душе, что Трофим не смог сдержаться, набросился на обидчика с кулаками. Но тот неожиданно резко ушел в сторону и каким-то непонятным, но неуловимым финтом послал в него свой кулак. Ударил точно в подбородок. Трофим пытался удержаться на ногах, но куда там – настолько мощным оказался удар.
Он упал на заплеванный пол, больно ударившись затылком о шершавую стену. Подниматься пришлось самому – руки ему никто не подал. Но и Бутону не позволили добить его, а тот был совсем не прочь уработать его ногами. Витой осадил его, заставил объясниться.
– Ты уверен в том, что сказал? – жестко спросил он.
– Ну, сколько лет прошло… – пожал плечами Бутон. – Он же мелким тогда был…
– Я спрашиваю, ты уверен в этом?
– Э-э… Ну, да…
– Да врет он все! – встрял в разговор Трофим. – Какой, на хрен, пионерский лагерь! Я знаю только один лагерь, на Икше…
– Ну да, на Икше лагерь был… – кивнул Бутон.
Чем больше смотрел на него Трофим, тем явственней осознавал, что перед ним непроходимый тупица.
– Ну, ты вахлак, в натуре! – Трофима пробрал надрывный истерический смех.
Он смеялся, а кожа покрылась липким холодным потом, тело вдруг зазнобило, как в лихорадке.
– Там воспитательно-трудовой лагерь был! Я в зоне мотал, урод! Ты глянь на меня!
Трофим сорвал с себя рубаху, обнажил свои наколки.
– Где ты здесь пернатого видишь?
Показал пальцы с татуированными перстнями на них. На одном черный квадрат – «вышел по звонку». На втором такой же квадрат, но разбитый на два треугольника, правый нижний – черный, левый верхний – белый и половинка солнца на нем. «Грехи юности», начало лагерного стажа с малолетки…
– А здесь?
– Ну, я не знаю, – безмятежно пожал плечами Бутон.
Похоже, этот дебил даже не понял, что подписал себе смертный приговор. Когда все прояснится – а это обязательно случится, – Трофим лично поставит его на нож. А у него другого выхода не было. Нет на зоне страшнее предъявы, чем та, которую бросили ему сейчас. Такие оскорбления смываются только кровью.
– Ну-ка, ну-ка, перточки покажь!.. – хищно сузил глаза Рубач. – Не нравится мне твой квадрат…
Трофим с досадой закусил губу. Говорили же ему в свое время, что не надо было накалывать квадрат на первом перстне. Сначала сделали, потом сказали… Дело в том, что петухам на палец накалывают квадрат, разбитый на два треугольника – верхний черный, нижний белый. Накалывают в тюрьме, а на воле они потом сами закрашивают белый квадрат, и значение наколки кардинально меняется. Конечно же, и Рубач знал про такие плутни, и Витой, и все, кто хоть мало-мальски сек воровскую фишку…