Собственно, мы надеваем маски так часто, что уже надо бы побеспокоиться, а помним ли мы, как выглядит наше собственное лицо? И не надеваем ли мы по привычке маску, просто подходя к зеркалу?
Нет, я не беру на себя роль обличителя чужих пороков. (Она, эта роль, неблагодарная, да и костюм к ней, честно говоря, полагается совсем некрасивый.) Я не буду ни с кого сдирать маски. Я, если честно, и свою-то постараюсь не убирать до конца. Но вот предложить вам остановиться и постоять минуточку вместе со мной – я могу.
На Тверской была пробка. Не мертвая, когда все просто стоят, уткнувшись бампером в бампер, и можно с легкостью выйти из машины, чтобы, осмотрев попутный магазин или выпив чашку кофе в близлежащем кафе, вернуться через десять минут и найти ее на том же месте. Эта же пробка была хотя и не мертвой, но, как в анекдоте – «уже хорошей». Поток полз еле-еле, два метра в минуту, встали, еще два метра, еще минута – и Ирина в который раз порадовалась наличию в ее машине автоматической коробки передач. Потому что и так-то никаких сил нет, а если б еще и передачу со сцеплением все время дергать, вообще спятишь.
Ирина злилась. Немудрено. Пробка сама по себе достаточный повод для раздражения, но тут она еще и рисковала опоздать на встречу с князем. На встречу эту, если совсем по делу рассуждать, так может быть, и вообще-то идти не стоило, и это раздражало отдельно, но раз уж, тем более, ввязалась, то чтоб опаздывать… Ирина ненавидела опоздания, и сама не опаздывала практически никогда. Даже в юности, даже на свидания, куда девушкам опаздывать полагается по неписаным правилам хорошего тона, она умудрялась приходить не то что вовремя, а даже и раньше назначенного минут на десять. Приходила, и, чтобы не стоять, как дура, в ожидании под часами, пряталась за ближайшей афишной тумбой. Ну, или что подворачивалось к месту. Стояла там. Тоже глупо, конечно, но все же не так очевидно. Однажды она столкнулась за такой тумбой – впрочем, это, как раз, кажется, был театральный киоск – с тем самым молодым человеком, к которому, собственно, и пришла на свидание. Он тоже оказался на месте сильно заранее и коротал время, изучая театральные афиши. По крайней мере, так он сказал ей тогда. Собственно, это был Сашка. Потом, уже после свадьбы, он признался, что тоже прятался, не желая выглядеть дураком. Ирина тогда еще долго пыталась объяснить ему, что мужчины как раз и должны приходить раньше, стоять с цветами и волноваться, и это вовсе не глупо, а наоборот, страшно трогательно и романтично. Сашка, уже тогда относившийся к романтике скептически (вот они, вот, откуда ноги еще когда росли), кажется, не очень-то ей поверил, но это – после свадьбы – было уже и неважно. Важно было совсем другое – что он всегда оказывался в нужном месте точно в назначенное время.
Ирина снова раздраженно взглянула на часы. У нее сегодня с точностью явно не получалось. До назначенных двенадцати оставалось пятнадцать минут, а ей еще пол-Тверской пробираться вниз до центра, там развернуться, и еще столько же вверх, до памятника Долгорукому с конем, да еще парковку там найти… На улице моросит мерзкий дождик… Надо было, дуре, соглашаться на встречу прямо в кафе, но она, испугавшись, что не найдет в этих Столешниках нужного заведения, уперлась и настояла, чтобы под самым памятником. Там, дескать, не разминешься. Ну и вот. Теперь приличный человек будет из-за ее топографического кретинизма ни за что мокнуть, пока она в пробке торчит. Если, конечно, этот человек не торчит в этой же самой пробке, что, впрочем, является слабым утешением…
Машина поравнялась со зданием Центрального телеграфа, а большая стрелка на часах – с цифрой «десять». Черт, черт. Как противно опаздывать-то, пусть даже не по своей вине. Кто ж знал, что Тверская… Откуда вообще может взяться пробка в двенадцать дня? Все должны уже по работам сидеть! Хотя – все равно сама виновата. Поехала бы на метро, была бы как часики…
Краем глаза Ирина заметила выползающую с парковки возле Телеграфа машину. Не успев даже толком подумать, зачем, резко дернула вправо, перестроилась, распихав соседей, сразу через два ряда, вызвав несколько возмущенных гудков, подрезала еще одного, на джипе – не фига! – и успела занять освободившееся место. И, только подымая ручник, осознала собственную инстинктивную гениальность. Даже до подземного перехода оказалось идти два шага.
К памятнику Ирина подходила без двух минут. Еще издали заметила стройную фигуру в черном пальто, стоящую на парапете к ней спиной. Ну что ж. Отдать должное княжьей пунктуальности. Интересно, за какой тумбой прятался он, если вообще… Хорошо, что сообразила бросить машину.
Приветствия, обмен любезностями, неизбежные в подобных случаях светские разговоры о погоде и движении на дорогах… Выяснилось, что князь все же не стоял с Ириной в одной пробке, потому что просто жил здесь неподалеку, и теперь он по-джентльменски корил себя за так неудачно выбранное место. Ему удобно, а даме пришлось по пробкам… Ирина вежливо отнекивалась… За всем этим они пришли в намеченное князем кафе. Голубой домик с колоннами, второй этаж, застекленный балкон-галерея, гардеробщик, официант, меню в кожаном переплете…
Ирина, не глядя в меню, заказала себе попросту – чай и яблочный штрудель. Хорошая штука штрудель – легкая, с минимумом калорий, не отягощает ни желудок, ни совесть. И потом – сразу виден уровень заведения, потому что хороший штрудель умеют печь мало где, а самый лучший вообще пекла только Иринина бабушка в давнем детстве. Долго месила тесто, потом раскатывала, потом растягивала руками на весу, на просвет, взмахивала пластом теста, будто шелковым шарфом, сыпала поверх сухарями и молотым орехом… А на плите в это время тихо тушились в кастрюльке нарезанные яблоки, непременно антоновские, с кусочком масла, сахаром и щепоткой корицы, а тесто текло в бабушкиных руках, а запах кружил… Нет, настоящий штрудель, как ни говорите – высокое искусство. Если б Ирина была все же ресторанным критиком – еще одна ее давняя, пока не реализованная мечта, она бы непременно каждый свой обзорный визит начинала бы – с яблочного штруделя. Хотя она с него и так начала…
Отклонив навязываемую ей было официантом дискуссию на модную тему выбора чая: «Принесите просто черный, с лимоном. Нет, все равно какой, индийский или цейлонский. Только без отдушек. Хорошо, пусть цейлонский», она с облегчением избавилась от томика меню и выжидательно откинулась на кожаную спинку кресла. Князь со своим заказом обошелся тоже быстро и четко. Ирина заметила, что официант к нему даже не приставал. Записал, кивнул и удалился. Впрочем, князь чаю и не заказывал, сказал только: «Кофе. Как обычно». Завсегдатай, значит. Или просто пижон. Хотя, наверное, все же завсегдатай – официант явно был в курсе княжеских кофейных привычек.
Светская беседа, прерванная было на общение с официантом, дернулась и покатилась снова. Нельзя сказать, что она была неприятной, но Ирина, пытаясь придерживаться намеченного регламента («Я здесь по работе, в конце концов») все же поймала удачную паузу и вклинилась:
– Вы знаете, Илья, я вообще-то должна вам признаться…
– ?
– На самом деле я здесь, можно сказать, не по личным, а… Как бы это ловчее… По деловым интересам. Не пугайтесь, это не то, что вы успели подумать, я сейчас объясню. Дело в том, что я… некоторым образом… Журналист… И история вашей прабабушки… Я думаю, она интересна не только мне, но и «миллионам наших читателей». Если вы, конечно, не имеете ничего против. – Последние фразы Ирина произнесла со всей доступной самоиронией. Ну, чтоб не пугать человека уж совсем-то…
Илья, к его чести, не испугался.
– Журналист? Как интересно? И где вы печатаетесь? Я мог вас читать?
– Возможно, – Ирина слегка замялась. Печаталась она по большей части в журналах для женщин, что, по крайней мере в глазах мужчин, смотрелось всегда как-то… Ну, скажем так, несолидно. Поэтому на такой случай у нее был отработан известный прием, позволяющий изящно выйти из ситуации. – Я пишу под фамилией Волгина. Ирина Волгина.
– И. Волгина? – Илья, казалось, был сильно удивлен. Да что там – почти потрясен. – Нет, серьезно? Та самая И. Волгина – это вы?
– Ну да. Та самая. То есть я не знаю, та или не та, но она – это я. То есть это мой псевдоним. Я специально так придумала, чтобы было похоже на иволгу. Глупо, наверное…
«И не наверное, а точно глупо, – ворочались параллельно словам в Ирининой голове разумные мысли. – Несешь, сама не знаешь что. Какая, к чертям собачьим, иволга? Скорей уж кукушка… Или несушка…»
Оба потока – и словесный, и мысленный – были удачно прерваны ответом князя. А то черт знает, куда бы кого успело занести…
– Ирина, вы можете мне не поверить… Я недавно читал вашу статью в «Глянце» – то есть тогда я не знал, что она ваша, и думал: «Какая молодец эта Волгина». И еще думал, как было бы интересно познакомиться с этой женщиной. Да, точно, недели две как – я еще к выставке как раз готовился. Честное слово, это не в плане комплимента. То есть вы, безусловно, заслуживаете все возможные комплименты, но я это все не придумал. Просто в такое совпадение трудно поверить.
Да уж еще бы. А еще труднее поверить в то, что во всех отношениях приличный джентльмен благородно-княжеского происхождения будет читать дамский журнал. Потому что ни в каких других Ирининых статей за последнее время не было. А с другой стороны, зачем ему врать? И он действительно, кажется, рад. Хотя непонятно чему. Как говорится, непонятно, но здорово.
На самом деле только что высказанная суровая, но здравая мысль пришла Ирине в голову уже только на обратном пути. А тогда, на месте, она засмущалась, обрадовалась и прониклась, потому что ей, естественным образом, было исключительно лестно услышать признания своего таланта не от абстрактной Марьиванны, а от джентльмена благородного происхождения. Они еще какое-то время потратили на взаимные раскланивания, потом им принесли чай и штрудель, который, кстати, оказался совсем неплохим, потом они еще немного поговорили ни о чем, а потом время внезапно кончилось. То есть Ирина, глянув на часы, с ужасом обнаружила, что уже почти половина третьего, и надо немедленно ехать домой встречать из школы голодного ребенка, а история Панаи Палей так и осталась нерассказанной. Да что там, они к ней даже и не приступали.
Пришлось договориться, что они непременно встретятся еще раз, на следующей неделе, и тогда уже в исключительно деловой обстановке, и будут заниматься исключительно делом. То есть князь расскажет ей, наконец, всю историю, а Ирина ее аккуратно запишет, и это будет исторически-познавательная статья. Ирина, справедливости ради, уже придумала, куда именно ее отнесет – была в одном из знакомых журналов, кажется, в «Былом и Думах», такая рубрика, «Замечательные женщины прошлого», или что-то в этом роде. Самое оно.
Так что встреча, если вглядеться, все же состоялась не зря, и дело, если не совсем было сделано, то, безусловно, продвинулось, а в Москве и никакие дела не делаются с ходу враз, так что и это было нормально. Можно было с чистой совестью ехать домой, что Ирина и сделала, и пробка как раз рассосалась, так что разворот занял положенные ему две минуты. Ирина, поняв, что успевает к детскому возвращению, выдохнула и расслабилась, и тут же начала перебирать в памяти отдельные симпатичные моменты встречи, а самым симпатичным, естественно, был момент, когда князь сказал, что читал ее статью, и вот тут-то, собственно, к Ирине и пришла эта самая здравая мысль.
Итак, зачем ему все это? И настойчивость – ведь это именно он мне звонил и добивался встречи, я сама и думать о нем забыла. Да, даже ведь вспомнить сперва не могла… И статьи мои… Ясно же, что он их не читал, не читают такие бабских журналов, все это только повод. Известно, как лучше всего польстить журналисту – похвалить его статьи. И соображает как быстро, черт – я только сказала, кем работаю, он тут же. Наверное, отработаннй прием.
Но хорошо. Лесть, похвала – зачем ему все это нужно? Втереться ко мне в доверие? Большое дело – кто я такая, силы на меня тратить. Сашка? Через меня влезть в Сашкин бизнес? Возможно, конечно, сейчас и не такое бывает, но… Странновато. Да и бизнес у Сашки, пожалуй, не такого уж масштаба, чтобы вот настолько издаля… Это ж не правительственный лот, а небольшая программистская контора. Конечно, конкуренты есть везде, но наших я представляю, и там такого не водится.
Тогда что? Какой-нибудь мошенник? Понравиться, войти в доверие и – что? Ограбить квартиру? Можно, конечно, у нас, в общем, есть там что брать, но у него один костюм стоит больше, чем две мои шубы. В смысле, вдвое больше, чем моя шуба, она у меня одна. По крайней мере, одна приличная. И потом… выставка… если там была его мебель, зачем ему моя?
Да, но эта настойчивость… Стоп. На выставке – это же я на него свалилась, значит, он меня не выбирал и это случайно… Хотя – можно было и подстроить. Неочевидно.
Но зачем, зачем? Сашке, конечно, в любом случае надо рассказать, пусть проверит по своим каналам на всякий случай. Вряд ли, но все же – не повредит. Домой не приводить, это точно. Она и не собиралась. Дура, и зачем дала тогда домашний телефон? Адрес по телефону узнать – не фиг делать. Хотя опять же – если захотят ограбить, узнают и адрес, и телефон. Детей предупредить, чтоб не особенно…
Мысль о детях была, пожалуй, самой неприятной. Ирину практически резануло. Все что угодно, но дети… Нет. Спокойно. Надо остановиться. Ирина взяла правее и тормознула возле троллейбусной остановки. Пять минут у нее еще есть, надо выдохнуть и спокойно подумать обо всем еще раз.
Так. Без паники. Что мы имеем? Незнакомец приличного вида. Беседа о высоком. Звонок. Встреча. Предлог вполне благовидный, настойчивость – но, в общем, в пределах приличий. Читал меня и хвалил. Было приятно. И вообще он мне симпатичен, не совсем же я идиотка, и в физиогномике кое-чего понимаю. Он мне вообще с самого начала понравился, оттого и телефон дала.
Между прочим, мошенники как раз и должны быть обаятельными. У них работа такая – нравиться восторженным дурам вроде тебя. А потом – раз!
А что раз-то? Что с меня взять? Почти нечего. То есть, конечно, чего-то можно, но не в таких масштабах. Он, если и мошенник, то работает по-крупному, я для него – ерунда, мелкая сошка. Подумаешь, замужняя журналистка с двумя детьми… Да, но не ради же моих прекрасных глаз он все это устроил?
А почему бы, собственно, и нет? Согласись, это многое бы объяснило. Что, в конце концов, я такой уж урод, что и понравиться никому не могу? Подумаешь, князь с портретом. Они тоже люди…
Ирина вытащила из сумки пачку сигарет, открыла окно, закурила, поправила зеркальце заднего вида так, чтобы видеть себя в нем целиком, откинула голову, прищурила глаза и продолжала, обращаясь к своему отражению:
– Что уж ты, мать, себя совсем уж не ценишь? Да, тридцать семь, да, дети – ну и что? Почему ты не можешь понравиться одинокому миллионеру благородно-княжеского происхождения, ищущему родственную душу, способную скрасить ему…
На этом месте Ирина заржала в голос и уронила на колени пепел. Скорей стряхнула, чтобы не прожечь юбку, выкинула сигарету в окно, завела мотор. Домой надо ехать, ребенка кормить, а не глазки самой себе в зеркало строить. Подумаешь, князь, большое дело. Разберемся. Хотя, что уж греха таить – любопытно. Но Сашке, конечно, на всякий случай надо рассказать.
Сашка к ее рассказу отнесся скептически. Можно сказать, во всех отношениях. Во-первых – и это, конечно, было хорошо, – он заверил жену, что никаких специально важных событий, требующих засылки внешних шпионов неизвестно от кого, да еще тем более таких навороченных, на фирме не происходит. Во-вторых – что тоже, безусловно, было неплохо – он со смехом опроверг ее опасения стать жертвами мошенничества и ограбления. То есть в принципе Сашка такую возможность не исключал, все-таки в Москве живут, но идею, что загадочные действия князя направлены именно на это, отмел категорически. Ну, и в-третьих – и вот это уже было просто обидно, – он почему-то упорно отказывался поверить в Иринину утешительную версию, что князь пал, пораженный огнем ее прекрасных глаз.