Может быть, найдется там десять? - Михайлов Владимир Дмитриевич 3 стр.

Во всяком случае, если быть точным, существо женского пола. Человеческая самка. «Женщина» для меня – слово высокое, по-моему, оно как титул, которого заслуживают единицы, а эта особь к ним никак не относилась. Мокрая курица, вот кем она была. И чего ради она села именно сюда, когда и правее, и левее стоит еще не менее десятка точно таких же сидений? Уж не из желания ли завести знакомство? Это со мной, чья последняя подруга была властительницей целого мира?! Ну, знаете ли…

Я откашлялся, как мне показалось, очень выразительно, скорее эти звуки напоминали рычание потревоженного – скромность не позволяет мне сказать «льва», но именно что-то такое я имел в виду. Однако непрошеная соседка, похоже, не бывала в национальных парках, даже зоосад не признавала, и мой рык на нее никак не подействовал, мокрые сосульки ее волос даже не дрогнули; она, как ни странно, не смотрела в мою сторону, и это уже само по себе было обидно.

– Мадам, – сказал я, стараясь сохранять полное самообладание. – Не будете ли вы столь любезны и не пересядете ли на другую скамейку? Прошу в ваших же интересах: я болен вирусной лихорадкой, которая распространяется капельным путем. И мне не хочется быть виновным…

(Я, понятно, передаю тут лишь смысл сказанного; звуки, которые при этом вырабатывались моими голосовыми связками, губами и языком, ничего общего с той речью, при помощи которой общаемся мы с вами, не имели, и сам я с немалым интересом вслушивался в то, что у меня получалось.)

– Иначе, – продолжил я, – мне придется попросить вон того господина…

И я кивнул в сторону медленно прохаживавшего вдоль фасада человека, в котором можно было опознать полицейского (или как они тут назывались), даже будь он без формы, традиционной дубинки и не менее традиционного дистанта на правом боку.

Однако курица на мои слова никак не откликнулась; лишь бросила в сторону приближавшегося стража порядка мгновенный взгляд – свидетельство того, что мой меморандум был ею услышан и правильно понят. И только после этого решила уделить какое-то внимание мне. Оно выразилось в словах:

– Только приехал, верно? Не встретили. На гостиницу не тянешь. Могу предложить комнату. Все удобства. Никакого контроля – сверх обычного. Недорого, дешевле бывают одни койки. Годится? Если, конечно, у тебя все в порядке.

Я быстро просчитал. Вообще-то, вариант был не из самых плохих. В гостинице сразу попадаешь в контрольную сеть, где достаточно быстро придут к выводу, что тебя, вообще-то, на свете не существует, и доказать обратное будет трудно. К сожалению, Ферма, как и все прочие места концентрации Сил, настолько уверена в собственном могуществе, что, наделяя нас какими-то частицами своих возможностей, совершенно не задумывается о таких мелочах, как, скажем, убедительная легенда или хорошо сфабрикованные документы да и деньги, имеющие хождение. Обо всем этом предоставлено заботиться самим исполнителям. А у меня на это просто еще не было времени, я, можно сказать, только что родился в этом мире. Деньги, как я надеялся, привезут с собой друзья – хотя бы ассартские, их наверняка можно будет где-то поменять. Посему об отеле и речи быть не могло. Но и на комнату у меня денег не было, да и документы эта дамочка наверняка потребует. Если так открыто предлагает услугу – значит, действует официально, что означает прежде всего регистрацию в органах власти. Жаль, но сейчас я просто не готов воспользоваться представляющимся вариантом. Будь экипаж уже здесь – другое дело, но они еще где-то в пути. Следует отказаться – но так, чтобы не вызвать подозрений. Сказать, что нет денег, – нельзя: тогда я сразу попаду в категорию бродяг, а тут к ним наверняка относятся не лучшим образом, как и во всех мирах с такой структурой общества – то есть в большинстве их. Интересно, а сел бы я на другую скамейку – она и тогда полезла со своим предложением? Наверняка, похоже, это ее источник дохода, она на работе.

– Очень любезно с твоей стороны, – ответил я вежливо. – Но у меня проблем нет, просто мои встречающие задерживаются. Вот-вот подойдут. Спасибо.

– А-а, – протянула она разочарованно и отвернулась: больше я ее не интересовал. И прекрасно. Зато очень плохо то, что мои до сих пор не появились, а маячить тут долго нельзя: увидев, что никто так и не удосужился меня встретить, она наверняка повторит приглашение, а второй отказ может уже вызвать определенные подозрения. А полицейский – рядом, и, похоже, их деловые отношения хорошо налажены.

И действительно, он, поравнявшись с нами, окликнул ее, как старую приятельницу:

– Привет, Вирга! Как сегодня – нормально?

– Да нет, его тут встретят, говорит.

Он медленно повернулся и направился к нам. Я слегка встревожился: эта женщина вполне могла оказаться и каким-нибудь агентом, помогающим вылавливать незаконных иммигрантов; такие всегда толкутся на каждом вокзале, в каждом порту – морском, воздушном или космическом. Остановился в трех шагах. Окинул меня профессиональным взглядом. Но, видимо, не обнаружил ничего такого, что заставило бы его заинтересоваться мною всерьез. Да и то – внешне я, пожалуй, ничем не отличался от здешнего люда. Обыватель средней руки, не более…

– Ничего, – снова услышал я его слегка охрипший от непогоды голос. – До Малиретского осталось недолго, там кого-нибудь сговоришь. Только не заламывай, слышишь? Провинциалы – народ прижимистый. Плюс два от вчерашнего – больше не задирай. Сечешь? Два дикона – на большее сегодня не рассчитывай. Ты промокла вся – иди подсушись внутри. Вечерком приду, да?

Она пробормотала что-то, явно неодобрительное, судя по интонации; в лексиконе, внедренном в меня, точного перевода не нашлось. Но следующие слова оказались понятными:

– Ну, конечно, буду ждать.

Меня они, очевидно, совершенно не стеснялись. Это к вопросу о нравах. Мелочь, однако многозначительная.

Полицейский двинулся дальше, вышагивая вдоль фасада. А женщина поднялась, слегка потянулась, сказала, ни к кому вроде бы не обращаясь:

– Ну, я – под крышу.

И направилась к вокзальному входу. Блюститель порядка, уже отойдя, снова одарил меня внимательным взглядом, помедлил секунду-другую, возможно, ожидая – не последует ли с моей стороны какого-либо заявления, скажем, на тему приставания со стороны незнакомой дамы. Я едва заметно качнул головой, как бы давая понять, что все в порядке. Он так же скупо кивнул и продолжил патрулирование.

В глубине души я был зол на них обоих. Я не забывал, что моей основной и, по сути, единственной задачей на этой планете было – отыскивать тех немногих людей, что еще продолжали производить Тепло, иными словами – вести жизнь духовную, потому что Тепло и Свет только и создаются духом и никак не плотским телом с его примитивными интересами и стремлениями. Эти двое вольно или невольно отвлекли меня от дела, я даже и их самих едва не просмотрел. Упущение. Надо наверстывать.

Снова пришлось потратить пару минут, чтобы привести себя в должное состояние. И наконец я смог заняться делом: закрыл глаза, и…

О Господи! Ну и ну!

Так воскликнул я – разумеется, мысленно, – просмотрев с десяток людей из числа находившихся поблизости, немного разобравшись с их мыслями, желаниями, сравнениями…

Молодой, скромно, но аккуратно одетый человек: «Если после взлома деньги перегнать во Второй Малиретский банк, а оттуда сразу же – в его филиал на Шинаде, то там их никогда не найдут, и я через полгода смогу…»

Средних лет дама: «Сама я о нем сообщать не стану, но все это передам Ферну, пусть сам постарается освободить это местечко для себя. Главное тут – не продешевить – надо посоветоваться с Тамирой, сколько можно требовать за такую информацию».

Недурного облика девица: «Сперва пусть отдаст приказ, после этого я с ним лягу. А так, как он хочет, – не выйдет, милый, дуры вымерли давно уже».

Солидный господин: «Задержать платеж хоть на три дня – тогда я их хоть еще раз оберну через Шника, и все будет – лучше не надо!»

Такие вот мысли, желания и настроения были явно преобладающими. А если попытаться расчленить их на составляющие, веселее не становилось. Получалась примерно такая табличка:

Все это – отдельными крохотными островками в океане, имя которого было – нажива. Как цель и смысл всего. Ее было 82 %, остаток приходился на жадность и хитрость.

Я предполагал подобное. Но не до такой же степени! Кстати, с первенством Альмезота по игре в мяч это как-то не монтировалось.

«Ладно, – принялся я утешать себя. – Нельзя на основании поверхностного впечатления делать серьезные выводы. Нужен глубокий анализ. И без друзей теперь тем более не обойтись. Надо еще раз попробовать установить с ними связь».

Но прежде – убедиться в собственной безопасности.

Я снова расслабился; в таком состоянии легче всего ощутить постороннее внимание. Человек обладает всеми необходимыми механизмами для того, чтобы чувствовать на себе не только чужие взгляды, но даже (хотя это сложнее) и мысли. Нет, все говорило о том, что я был совершенно свободен от воздействий – даже от простого любопытства. Значит, можно было приступить к работе.

Настройка на нужные каналы заняла немало времени, как это почти всегда бывает, когда устанавливаешь связь из новой, неосвоенной точки пространства.

Послание мое состояло лишь из нескольких слов. Странно, что сигналы обратной связи так до меня и не дошли. Я попытался нашарить каналы моих друзей, но тщетно. Тому могло быть несколько причин, не вызванных чьим-то противодействием, так что бить тревогу было рановато. Но сидеть тут и ждать у моря погоды выглядело неоправданной потерей времени. Нужно было, самое малое, найти какую-то крышу. Интересно, нельзя ли как-то устроиться тут, на вокзале? Мы ведь сюда ненадолго, люди мы неприхотливые, можем и на скамеечках переночевать…

4

Я поднялся наконец с изрядно надоевшей скамейки, мимолетно порадовавшись тому, что дождь наконец закончился. Не знаю, надолго ли: тучи по-прежнему висели низко и были явно, как говорится, в интересном положении.

Мне было совершенно все равно, куда идти: направо или налево, на север или юг. Я на миг задержался. Мимо пробежала собака мелкой рысью; ее почти совершенно цилиндрическое тело, если не смотреть на быстро-быстро семенящие ноги, как бы летело по идеальной прямой, нимало не колеблясь. Может быть, она для того тут и появилась, чтобы указать мне направление?

Я вышел из-под навеса. Оставаться тут дальше означало бы зря мозолить глаза хотя бы тому же полицейскому; люди, чьей задачей является следить за порядком, в любом населенном мире размышляют, в общем, одинаково. Все попадающие в поле зрения стражей порядка сразу же определенным образом классифицируются, относятся к какой-то знакомой и понятной части населения – исходя из их поведения. И в какой бы части Мироздания ты ни находился, если твое поведение не укладывается в один из стереотипов, ты сразу же попадаешь в категорию подозреваемых. У полицейского немедленно возникает желание разобраться с тобой, узнать, кто ты и зачем, убедиться в том, что твоя необычность лишь кажущаяся и на самом деле ты не представляешь никакой опасности, или, наоборот, решить, что подозрения обоснованны и тебя следует, самое малое, задержать до выяснения.

Так что размышлять мне было особо некогда, нужно незамедлительно что-то предпринять, чтобы стать тут своим, не вызывающим никаких подозрений – и при этом оставаться если и не на вокзале (если не получится), то где-то в этом районе, потому что именно сюда должны прибыть все мои друзья. Что же я могу сделать прямо сейчас, сию минуту? Снова он глядит на меня, медленно поворачивается, идет ко мне…

Глава 2

1

Уве-Йорген Риттер фон Экк незаметно для самого себя погрузился в невеселые размышления. Это свойственно людям действия, когда именно действия им не хватает, когда в жизни теряются ориентиры и вещи, только что ясные и понятные, вдруг становятся туманными, неопределенными, как если бы ты вдруг оказался в слепом полете, управляя самолетом, не оснащенным необходимыми для этого приборами. Когда перестаешь понимать, где земля, где горизонт, где твой ведомый и где – возможный противник…

И возникает вопрос, самый простой и очень насущный: а зачем я вообще здесь? И еще проще: а зачем – я?

А где я хотел бы быть сейчас? Дома? Но где мой дом? Muenchen, Bayern, Deutschland, die Erde? Я был там совсем недавно и – честное слово – нигде не чувствовал себя до такой степени чужим, как там. Не помню даже, какой там у них – у нас? – век. Даже климат, по-моему, изменился. Мне стало казаться, что я где-нибудь на юге Франции, как в начале сорок первого, когда мы…

Пустые воспоминания. Они больше не греют.

Кто я? Кто такие – все мы? Что у нас общего?

Планета Земля – но мы ей больше не нужны. Хотя бы потому, что мы там давно мертвы. У меня там нет даже потомков: не успел вовремя обзавестись.

Если есть дети – значит, ты обладаешь, самое малое, одной целью: сохранить их, вырастить, продолжить род…

А если нет – нужна другая цель. Мне казалось, что она есть – у меня, у каждого из нас, – пока здесь, на Ассарте, шла война. Почему я не погиб на ней? Я оказался бы теперь напарником иеромонаха Никодима, человеком Космоса, космитом. Но лучше ли это? Не знаю, не пробовал. Вернее, мне не позволили – тогда, когда я был сбит, – но об этом не хочется вспоминать. Никодиму что: он с людьми Высших Сил общается запросто, приучен чуть ли не с детства. Но мы, военные, так не умеем. Слишком далека наша профессия от того, чего хотят они. Наше восприятие мира проще и действенней.

Экипаж понемногу распадается, я чувствую. Капитан куда-то исчез. Что делать мне? Создать межзвездный легион, что ли? Предлагать услуги всем, кому они потребуются? Не даром, конечно. Кстати, и деньги заведутся, а то без них не очень-то… Властелин нас еще как-то кормит, но это, чувствуется, ненадолго.

Или как следует напиться? Но это ведь не выход.

Мы больше никому не нужны. Никому – значит, и самим себе.

И, следовательно…

– Риттер фон Экк!

Рыцарь вскочил. Не размышляя: сработал рефлекс при звуках командного голоса, прозвучавшего, впрочем, лишь в его сознании.

– Zum Befehl!

– Узнаешь меня?

– Так точно, Мастер!

– В отсутствие капитана командуешь экипажем ты.

– Я готов!

– Ставлю задачу: любым способом в полном составе достигнуть мира Альмезот. Там передашь командование капитану. Он разъяснит дальнейшую задачу. Вопросы есть?

– Дело серьезное? Какова численность противника?

– Миллиардов шесть-семь.

Рыцарь улыбнулся:

– Благодарю за доверие, Мастер.

Уве-Йорген проговорил, как и полагается командиру, – медленно, строго, весомо:

– Мастер сказал ясно: прибыть в полном составе. А из нашего списочного состава Пахарь никогда не исключался. Однако я не вижу его среди нас. И я не осмелюсь доложить капитану, что распоряжение Сил не может быть выполнено. То, что у иеромонаха нет физического тела, вовсе не значит, что он освобожден от обязанностей члена экипажа. Кто-нибудь думает иначе?

Никто из троих, к кому обращался Рыцарь, не возражал. Лишь Питек молвил:

– Пахарь прибудет, он в курсе. Но тела для него сейчас тут нет. И найти его не так просто: нужна полная совместимость с его тонкими – иначе он мало на что будет способен, занимаясь своими внутренними проблемами.

– Что же, неужели мы вчетвером не можем обеспечить нашему товарищу подходящего тела? – спросил спартиот.

– Найдем, – сказал Гибкая Рука.

– Когда? – поинтересовался Рыцарь. – Завтра? Через месяц?