Мария, опустившись на свое место, кивнула в ответ, но ничего не сказала.
Матрена Евлампиевна, суетясь, разлила по тарелкам холодный борщ и подвинула ближе к Марии деревянную миску, в которой лежал нарезанный толстыми ломтями домашний хлеб.
Они принялись за еду.
– Как вкусно! – восхитилась Мария, попробовав первую ложку и, чувствуя, что она, оказывается, очень проголодалась.
– Матрена Евлампиевна у нас знатная повариха! – похвалил отец Кирилл, с любовью глядя на свою хозяйку.
– На здоровье, дитятко! Холодный борщик в жару – самая, что ни на есть подходящая еда, – ответила польщенная старушка.
Быстро управившись с борщом, отец Кирилл чуть откинулся на стуле, и, глядя на Марию, полюбопытствовал:
– Так, все-таки, какими судьбами вы в наши края попали – по делу или как?
Мария опустила ложку. Это был нелегкий вопрос, в двух словах и не ответишь… Да и не очень-то ей хотелось отвечать на него.
Помолчав, Мария подняла глаза на отца Кирилла, ожидающего ее ответа, и коротко сказала:
– Сбежала я…
Матрена Евлампиевна, направлявшаяся, было, в кухню за вторым, остановилась и изумленно воззрилась на Марию.
– От кого, дитятко? – вырвалось у нее.
– От всех, – вздохнув, ответила Мария, – от отца, от жениха, и от бабки здесь, – и замолчала, нахмурившись и опуская глаза.
Отец Кирилл строго посмотрел на Матрену Евлампиевну, и та тут же убежала на кухню, оставляя их одних.
Мария сидела молча, уткнувшись взглядом в искусную вышивку на скатерти, покрывавшей обеденный стол.
– И что же вы теперь намерены делать? – осторожно спросил отец Кирилл.
– Мне нужно время, чтобы со всем разобраться, – тихо ответила Мария, – отсидеться что ли, подумать…
Она опять замолчала, а в это время Матрена Евлампиевна принесла из кухни большую миску, полную дымящейся молодой картошки, присыпанной укропом и обложенной по краям сочными ломтиками селедки. Выложив на тарелку Марии горку рассыпчатых картофелин, она протянула ей плошку с постным маслом:
– На вот, дитятко, полей сама картошечку олией по вкусу, и селедочку бери – свеженькая, утром только в лавку завезли.
– Спасибо, – поблагодарила Мария, с наслаждением вдыхая аромат этой простой, незатейливой пищи.
Словно понимая, что Мария сейчас не готова к расспросам, отец Кирилл не стал ее больше ни о чем спрашивать, и обед продолжался в молчании, иногда прерываемом замечаниями хлебосольной Матрены Евлампиевны, суетящейся вокруг стола.
По окончании обеда, отец Кирилл поднялся и произнес:
– Благодарим Тебя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ: не лиши нас и Небеснаго Твоего Царствия.
Мария вскочила, перекрестилась вслед за ним, бросив взгляд в угол с иконами, а потом, повернувшись к Матрене Евлампиевне и не зная, можно ли еще поблагодарить и ее, шепнула:
– Спасибо большое!
– На здоровьечко, дитятко, – так же тихо откликнулась старушка.
Отец Кирилл улыбнулся, бросив украдкой на них взгляд, но в это время из соседней комнаты раздался детский плач.
Матрена Евлампиевна метнулась туда, и через несколько минут вышла, неся на руках полуторагодовалого мальчика в рубашке, едва прикрывавшей его розовую пухлую попку. Малыш недовольно всхлипывал, потирая кулачками заспанные глаза.
Матрена Евлампиевна гладила его по спине и приговаривала:
– Ну, ну, Олесик, не плачь! Погляди: вот твой батюшка. А я тебе сейчас чайку сварю, хочешь чайку?
– Тайку… – согласился малыш и обвел присутствующих повеселевшим взглядом.
Увидев Марию, он на мгновение замер, раздумывая заплакать ли ему снова или нет, а потом вдруг протянул к ней руки и сказал:
– На!..
В первый момент Мария растерялась, но влекомая каким-то новым для нее порывом сделала шаг навстречу Матрене Евлампиевне и взяла у нее малыша. Он тут же прижался, утыкаясь ей носом в грудь и обвивая шею руками. Мария стояла не дыша, бережно прижимая к себе нежное маленькое тельце, пахнущее молоком и еще чем-то детским.
Малыш шевельнулся, откинул голову и, лукаво взглянув на нее, со смехом опять спрятал лицо у нее на груди.
Мария подняла глаза на отца Кирилла и Матрену Евлампиевну, которые, удивленно переглядываясь, смотрели на них.
– Ни к кому же не шел… – наконец вымолвила старушка в полном изумлении и всплеснула руками.
Ошеломленный тем же отец Кирилл произнес:
– Мария, познакомьтесь, это мой младший сын – Александр. Матрена Евлампиевна зовет его по-местному: Олесик, он тут родился…
И почему-то помрачнев, он резко замолчал, но потом, подойдя к Марии, ласково позвал малыша:
– Сынок, иди ко мне…
Но мальчик, выкрикнув: «Ни!..», еще сильнее стиснул ручонками шею Марии и прижался к ней.
– Не хочет, – виновато глядя на отца Кирилла, сказала Мария.
Тот пронзительно взглянул на нее потемневшим взором и отвел глаза в сторону. Ей показалось, что в них промелькнула скрытая боль.
– Ну не беда, значит, понравилась ты Олесику, – попыталась успокоить Марию Матрена Евлампиевна, украдкой бросая взгляд на отца Кирилла. – Подержи-ка пока его, а я со стола соберу. А вы, батюшка, посмотрите, как там Илюша…
Отец Кирилл молча вышел в другую комнату.
Матрена Евлампиевна принялась хлопотать вокруг стола, вынося грязную посуду на кухню.
Мария, сосредоточившись на ребенке, которого она держала на руках, вдруг услышала, что, сама того не замечая, покачивает его, нашептывая ему что-то ласковое на ушко.
Осознав это, она пораженно замолчала: неужели в ней проснулся материнский инстинкт? Но ведь она никогда не отличалась особой сентиментальностью, а тут стоит, замерев от счастья, с чужим ребенком на руках… Чудеса!
А Матрена Евлампиевна веретеном носилась из комнаты в кухню, споро наводя порядок после обеда. Мария, оглянувшись на дверь в соседнюю комнату, остановила ее и тихо спросила:
– А где мать Олесика?
– Померла родами, – испуганно оглянувшись на дверь, за которой скрылся отец Кирилл, шепотом ответила та и перекрестилась: – Упокой, Господи, ее душу… А второй раз жениться-то батюшке не положено. Вот и помогаю ему, как могу, рустить ребятишек. Олесика, как без матушки остался, еле выходили, он совсем слабенький был. Да отмолили всем селом, слава Богу…
Мария вздрогнула и прижала к себе притихшего ребенка.
«Так вот отчего в его глазах была такая боль!» – поняла она, вспомнив взгляд отца Кирилла.
А тот как раз входил в комнату, ведя за руку мальчика постарше – лет трех.
Присев перед ними на корточки, Мария устроила Олесика на колене и спросила, обращаясь уже к старшему мальчику:
– А это кто у нас?
– А это – Илья Кириллович, – ответил отец Кирилл, поворачивая Илью лицом к Марии.
Мальчик внимательно посмотрел на нее пронзительными отцовскими глазами, а потом придвинулся к ней совсем близко и спросил:
– Тётя, а мы с тобой на Камышинку пойдем?
Мария растерянно посмотрела на отца Кирилла.
– Это наша речка, – подсказал тот.
– Ну, если папа разрешит… – осторожно ответила Мария, и глянула на отца Кирилла, стараясь понять, как тот отнесся к такому мирскому званию из ее уст.
Илья молча поднял умоляющий взгляд на отца и дернул его за рясу.
Отец Кирилл посмотрел на Марию.
– Я – с удовольствием! – поспешила заверить его она.
– А вы никуда не торопитесь? – спросил он и, видимо, испугавшись, что она подумает, что он ее гонит, быстро поправился: – Я имею в виду, что у вас могут быть более важные дела, чем заниматься моими детьми.
– Отец Кирилл, – впервые обратившись к нему по имени, сказала Мария, – я никуда не тороплюсь, и с удовольствием схожу с вашими мальчиками на Камышинку. Только вы расскажите, как туда дойти.
– А Илья дорогу хорошо знает, – ответил он, – да и я вам, пожалуй, компанию, составлю.
– Батюшка! – раздался вдруг голос Матрены Евлампиевны. – Может, лучше я схожу с ними? – и она посмотрела в глаза отца Кирилла предупреждающим взглядом.
Тот вздохнул и, почему-то виновато отводя глаза, сказал:
– Да, так будет лучше…
Мария недоумевающе посмотрела на него.
– Здесь – деревня… – коротко пояснил он ей.
Она поняла, что он имел в виду, и слегка покраснев, отвела от него смущенный взгляд.
«Даже священникам здесь нужно блюсти свою репутацию… или тем более священникам… – подумала она. – Он же вдовец, могут пойти разные разговоры из-за меня…».
Эта неожиданная мысль заставила ее взглянуть на отца Кирилла совсем другим, новым, взглядом. Она вдруг увидела в нем не только священнослужителя, но и мужчину – статного, сильного, молодого (ему едва ли было больше тридцати), до времени скрытого от нее целомудренностью облачения и традицией, настолько возносящей над обычными мирскими мужчинами священников, что те почти переставали восприниматься таковыми, превращаясь в некий отдельно стоящий род человеческих существ.
И теперь, глядя в глаза отца Кирилла, она видела глаза обыкновенного живого человека, с такими же, как у нее, чувствами и чаяниями. Ликующего в радости и страдающего в горе… Она вдруг осознала, что строгие иконоподобные черты его лица, которые ее так поразили, когда она впервые увидела отца Кирилла, уже не пугают ее – они смягчались, освещаясь доброй человеческой улыбкой.
Несколько долгих минут они молча смотрели друг на друга, как вдруг Мария заметила в темных пронзительных глазах отца Кирилла свое отражение – себя, держащую на руках его ребенка. И было в этом образе что-то настолько вечное и святое, что она даже вздрогнула.
Очнуться и отвести взгляд друг от друга их заставил кашель Матрены Евлампиевны. Укоризненно взглянув на Марию, старушка подошла к ней и потянула на себя Олесика. Тот захныкал, вцепившись в Марию, но Матрена Евлампиевна прикрикнула на него:
– Тихо, Олесик, не кричи! На Камышинку пойдем, на Камышинку. А тебе штанишки надо надеть. Давай-ка, иди ко мне!
Забрав Олесика, Матрена Евлампиевна поспешила с ним в другую комнату, сказав Марии на ходу:
– А вы ждите нас на дворе, мы сейчас быстро управимся.
Не зная, куда деть опустевшие руки, Мария наклонилась к Илье:
– Ну что, Илюша, пойдем на улицу?
Мальчик доверчиво всунул ладошку в ее руку и молча повел Марию к выходу.
Отец Кирилл остался стоять посреди комнаты, глядя им в след.
Мария чувствовала его взгляд, и ей вдруг стало его очень-очень жалко. Она обернулась на пороге и, взглянув на него с теплой улыбкой, сказала:
– У вас чудесные дети, я о таких бы мечтала… Наверное, вы очень счастливый отец…
Он грустно улыбнулся ей в ответ и тихо согласился:
– Да, я очень счастливый…
Прикрыв дверь за собой, Мария вышла с Ильей в палисадник. Выдернув руку из ее ладони, мальчик побежал вперед и, распахнув калитку, выглянул на улицу.
Солнце по-прежнему жарко светило, ветерок кружил пыль на дороге. Недалеко в дрожащем мареве неуместным для этого мира фантомом замерла машина Марии.
Илья, подбежав к «Ягуару», с восхищением погладил его бок и тут же отдернул руку.
– Голячая, – поморщившись, сообщил он подошедшей Марии.
Та потрогала дверцу – машина, действительно, сильно нагрелась на солнце.
– Тебе не больно? – обеспокоено спросила она и, присев, быстро осмотрела его руку.
С ладошкой все было в порядке, мальчик ее только слегка запачкал о запылившийся бок машины.
– Мне не больно, – ответил Илья, отнимая у Марии руку и пряча ее за спину.
В это время из-за калитки появилась Матрена Евлампиевна с Олесиком на руках. Со сгиба ее правой руки тяжело свисала набитая чем-то кошелка.
Мария поторопилась предложить ей свою помощь. Олесик в маечке и трусиках и, как девочка, повязанный от солнца платком, тут же перебрался на руки к ней. Матрена Евлампиевна, приблизившись к машине, обвела ее взглядом, а потом, обойдя вокруг нее, сказала:
– Первый раз вижу эдакое чудо! Это твоя машина? И где ж ты, дитятко, такую взяла?
Мария улыбнулась, с любовью и гордостью окидывая взглядом «Ягуар», и ответила:
– Папа подарил к окончанию университета в этом году. Она совсем новая.
– Батюшка-то твой, похоже, большой начальник? – с любопытством спросила Матрена Евлампиевна.
– Ба-альщущий… – вздохнув, подтвердила Мария и добавила, улыбнувшись: – И командовать очень любит. Я у него единственная дочь, вот он обо мне и заботится по-своему, как считает нужным.
– А матушка?
– Маму я не помню, – грустно покачала головой Мария. – Она умерла, когда я была такой же, как вот Илюша сейчас. Я у них была поздним ребенком – мама родила меня почти в сорок пять лет и вскоре умерла. А папа один растил меня. Так больше и не женился… На следующий год ему исполняется семьдесят лет.
Мария посмотрела на жалостливо слушавшую ее Матрену Евлампиевну, улыбнулась и предложила:
– Хотите, на машине поедем до Камышинки? Это далеко?
Матрена Евлампиевна обрадовалась, расцветая улыбкой:
– Ой, а давай, дитятко! На таких машинах я не ездила. Только, вот, боюсь, до самого берега не доедем, там такие буераки… А напрямки, пешком, так совсем здесь близко.
– Ничего, – успокоила ее Мария, открывая одной рукой дверцу машины, а другой придерживая сидящего на ее бедре Олесика. – Мы доедем сколько сможем, а там оставим машину и пойдем пешочком.
– Да как бы сорванцы ее не попортили, там же у речки ребятишек полно, – засомневалась старушка.
– Ничего, ничего, разберемся! Садитесь, – распахивая перед ней заднюю дверцу, пригласила Мария.
Матрена Евлампиевна, кряхтя, забралась в салон и села, расправляя свою юбку на всю ширину кожаного сидения.
Мария передала ей Олесика, и помогла залезть в машину Илье, который сразу радостно запрыгал на пружинящем сидении.
В салоне было очень жарко.
Сев за руль, Мария быстро завела двигатель и включила кондиционер.
Прохладный ветерок, мягко обдувая пассажиров, мигом разогнал духоту, что несказанно удивило Матрену Евлампиевну.
– Ты смотри! Придумают же умные люди! – воскликнула она с уважением.
Мария тронула машину, и, выехав на дорогу, спросила:
– В какую сторону ехать и куда?
Следуя указаниям Матрены Евлампиевны, к речке они доехали быстро. Она, действительно, оказалась недалеко, но машину все-таки пришлось оставить метрах в ста от берега – посадка у «Ягуара» была довольно низкой, так что по кочкам проехать ближе им бы не удалось.
Мария хитро улыбнулась, увидев бегущих к ней мальчишек, и поставила машину на сигнализацию.
Подождав, пока дети обступят ее «Ягуар», восхищенно его разглядывая, она предупредила их строгим голосом:
– Машину не трогайте! Это опасно: может укусить!
Подхватив на руки стоявшего все это время рядом Олесика, и сумку со своими вещами, Мария поспешила за Матреной Евлампиевной, которая шла впереди, ведя за руку Илью.
Расположившись недалеко от воды, где бултыхались такие же карапузы, как Илья, Мария посадила Олесика рядом с собой на одеяло, расстеленное Матреной Евлампиевной, и огляделась.
Речушка была неширокая, с глинистыми берегами, поросшая кое-где густыми камышами. Тот берег, на котором сидели они, был очищен от камышей и даже засыпан песком. Вокруг было очень красиво.
Олесик, сидя на одеяльце, стаскивал с себя одежду, пыхтя, как медвежонок. А Илья, уже давно скинувший с себя все, смеялся над неуклюжими движениями брата.
– Давай, давай, Олесик, раздевайся, – подбадривала малыша Матрена Евлампиевна, – побегаете с Илюшенькой по водичке.
Мария, спрятавшись за кустом, растущим неподалеку, сняла с себя юбку, и, скатав ее в трубочку, чтобы не мялась, быстро переоделась в шорты. Футболку она снимать не стала, а просто завязала ее подол узлом под грудью. Получился вполне пляжный костюм.
Вернувшись, она увидела, как голый Олесик ковыляет за Ильей на своих пухленьких ножках к воде, а позади них заботливой наседкой семенит Матрена Евлампиевна.
Догнав их, Мария подхватила завизжавшего от восторга Олесика и подкинула его пару раз над собой.