«Ну, это у вас вряд ли выйдет!» – злорадно хмыкнул отец Василий. Насколько он знал, ни зерна, ни скота, целиком принадлежащего сельчанам, в бывших совхозах давно не осталось: все уже или вывезли, или скупили на корню.
– Что скажете? – спросил диакон.
– Ничего не скажу, Алексий, – покачал головой отец Василий. – Но думаю, что это дело дохлое. Не выйдет у них ничего.
– Вы что, батюшка? – изумленно уставился на него диакон. – А лекция? Вы же сами говорили, что идеи – это самое опасное!
– Какая лекция? – в свою очередь удивился священник.
– Да вот же! В самом центре объявление стоит!
Священник присмотрелся и охнул. Так и есть! В самом центре газетной полосы, прямо под фотографией, крупным шрифтом было набрано объявление, извещающее, что пятого января в районном Дворце железнодорожников состоится лекция с демонстрацией чудесных исцелений, бесплатным снятием порчи и сглаза и рассказами людей, ставших очевидцами более крупных чудес…
– Ни хрена себе! – только и смог вымолвить отец Василий. – Так это же сегодня!
– Чего делать-то будем? – чуть не плача, уставился на него диакон.
Священник задумался. Более всего он хотел бы лично заявиться на это сборище и, подобно Христу, изгнавшему торговцев из храма, сделать им всем «козью морду». Но он тут же себя одернул: ясно же, что своим присутствием он только добавит ажиотажа вокруг этих пакостников. И наконец решился…
– Значит, так, Алексий, – строго посмотрел священник на диакона. – Пойдешь туда и посмотришь, чем они там будут заниматься, а потом быстро ко мне. Расскажешь, как и что… Давай! Одна нога здесь, другая там!
В глазах Алексия появился да так и застыл ужас.
– Я?!
– А кто? Я, что ли? – с раздражением переспросил священник.
Алексий громко сглотнул и посмотрел так жалобно, так убито, что у отца Василия на душе заскребли кошки.
– Ну? Чего еще? – недовольно спросил он.
– Узнают ведь…
– И что?
– Морду набьют… – опустил глаза долу Алексий.
– Дураком не будешь, не набьют, – поучительно сказал отец Василий. – В мирское переоденься, волосы под шапку, и вперед! Все! Дискуссия окончена.
* * *
Оставшись один, отец Василий прошел в пустой, безлюдный храм и долго молился у иконы Христа Спасителя, но ни успокоения душе, ни прозрения не получил. Так всегда бывало, когда он что-то делал не так… «Не надо было мне Алексия посылать! – тоскливо осознал он. – Такое искушение для молодой, нестойкой души!»
– Бог в помощь! – услышал отец Василий бодрый, сильный голос и оглянулся. В дверях стоял… костолицый.
Священник невпопад кивнул и замер. Чего-чего, а этого визита он не ожидал.
– Вы?!. – оторопело произнес отец Василий, хотя должен был сказать: «Что тебе здесь делать, прислужник сатаны?!»
– Ага, – улыбнулся костолицый. Он неторопливо прошелся по храму, острым взглядом окидывая храмовую утварь, и остановился прямо напротив священника. – Ладненько храм восстановили, почти как было.
– Тот же проект, – проглотил слюну священник и подумал, что сектанты, кажется, не врали, когда говорили, что их деды родом из этих мест. То, что храм когда-то был снесен, могли знать только местные.
– Вижу, – кивнул костолицый. – Жаль только, что здесь глухая стена – в старом проекте на этом месте окна были…
Священник оторопел. Действительно, в старом храме было на два окна больше, но, когда проект восстановления храма рассматривался в патриархии, там, бог весть из каких соображений, решили некоторые детали изменить. Но такие подробности знали только в той же патриархии, да три-четыре всерьез изучающих историю края устькудеярца…
– Удивлены? – усмехнулся костолицый. – Не удивляйтесь. Мы здесь всерьез и надолго… Кажется, так говорил Владимир Ильич?
Священник недружелюбно посмотрел на сектанта.
– Не боитесь, что господь накажет? – тихо спросил он.
– Нет, не боюсь, – широко улыбнулся костолицый. – Нас господь любит.
Он так подчеркнул это «нас», что каждому должно было стать совершенно ясно: православную церковь и вообще всех прочих господь любит куда как меньше.
– Гордыня в вас говорит, любезный, – покачал головой отец Василий. – Покаялись бы, пока адское пламя вас не коснулось!
– Меня?! – костолицый с иронией ткнул себя пальцем в грудь и захохотал. – Я же говорил вам: господь нас любит!
Отец Василий с трудом подавил в себе желание схватить самозванца за шиворот и выволочь из храма и лишь в последний момент сдержался.
– Меньше бы вы боялись, ваше благословение! – отсмеявшись, промолвил костолицый. – Хватит страшилок! И сами себя запугали до смерти, и народ пытаетесь запугать! Вот только не выйдет у вас ничего! Люди, они чувствуют, где их просто пугают, а где по-настоящему любят.
– Это у тебя ничего не выйдет! – выдавил сквозь зубы священник. – Пошел вон!
– Нервишки у вас, однако… – усмехнулся визитер. – Вам, батюшка, лечиться надо… Не думали над этим?
– Пшел, я сказал!!! – заорал отец Василий.
– С превеликим удовольствием, – галантно поклонился костолицый и, размахивая длинными руками, с высоко поднятой головой вышел в храмовые двери.
Отец Василий так разволновался, что даже не сообразил подумать, а для чего, собственно, один из «этих» сюда заперся. С какой такой целью? Он выскочил во двор, долго ходил вокруг храма, старательно вдыхая свежий морозный воздух и стараясь привести себя в норму. Ему казалось, что храм посетил сам нечистый в одном из своих обличий…
Лишь через четыре часа, когда в ворота вбежал растрепанный, растерянный диакон Алексий, он смог немного взять себя в руки – предстать перед диаконом растерянным он не хотел.
– Ваше благословение! – кинулся к нему Алексий. – Вы не представляете! Это ужас!
– Рассказывай, – жестко распорядился священник.
* * *
То, что поведал диакон, подтверждало самые худшие опасения отца Василия. Похоже, здесь и впрямь правил бал сам сатана!
Сначала заморские миссионеры читали выдержки из Ветхого Завета и примерами из жизни доказывали их полную и абсолютную актуальность, так, словно мир и не слышал заповедей Иисуса Христа. «Око за око и зуб за зуб!» – говорили они, и в зале тут же находился кто-то из уже завербованных сектантами адептов, на личном примере подтверждающий, как это здорово – следовать ветхозаветным принципам.
А потом начались свидетельствования о чудесах. На огромную сцену Дворца железнодорожников вприпрыжку выбегала какая-нибудь тетка и начинала с энтузиазмом рассказывать, как до уверования в то, что господь действительно любит ее, она весила сто пятнадцать килограммов и никак не могла остановиться. Но потом господь снизошел на нее, и – вот, посмотрите! – я вешу шестьдесят восемь!
И это были только цветочки… За целой чередой чудесно похудевших теток последовала такая же длинная череда мужиков, бросивших пить, юнцов, прекративших колоться, и успешно выскочивших замуж престарелых девиц.
«Главное, поверить, что господь вас любит и всегда любил! – заканчивалось каждое выступление и каждое очередное свидетельствование о чуде. – Поверьте в это, и в вашем доме поселится изобилие, а в ваших сердцах – покой и счастье!»
Отец Василий слушал и судорожно сжимал и разжимал кулаки. Он чувствовал себя бессильным против этой по-американски технологичной «шоу-машины». Сначала – бесплатная водка, чтобы поднять ажиотаж, теперь вот чудеса… а что будет завтра?
– Но и это еще не все, – сглотнул диакон. – Они сказали, что дадут нам работу!
– Нам?!
– Ну… народу. Фирм, говорят, понаоткрываем! Производства подымем! Представляете?! И деньги, сказали, будем платить каждую неделю, как в Америке! Во мудаки, правда?
Отец Василий чуть не зарычал. Это уже пахло откровенной аферой. Священник не был слишком силен в экономике, но то, что у нас, как в Америке, не будет никогда, знал твердо.
– И как скоро они нас осчастливят? – ядовито поинтересовался он у диакона.
– Говорят, в течение полутора месяцев, – виновато пожал плечами Алексий.
«Точно афера!» – сказал себе священник. Он вздохнул и понял, что отчаянно боится задать главный вопрос: а как же на это отреагировали сами устькудеярцы. Но Алексий, словно услышал его немой вопрос, отвел глаза в сторону и тихо сказал:
– Они поверили…
– Что?! – Отец Василий не мог и предположить такой простодушной наивности.
– Они во все поверили.
– Но почему?!
– Они действительно начали помогать. Прямо там… – начал Алексий.
Священник слушал, не перебивая. Случилось самое страшное – сектанты не ограничились водкой и голословными обещаниями. Прямо там, в зале Дворца железнодорожников, начались массовые исцеления от самых разных болезней.
– Там даже Вера была, – тихо сказал Алексий.
Священник сжал челюсти. Если на это сборище пошла даже Вера, когда-то лично им вытащенная из клоаки под названием «проституция», а позже лично им приобщенная Таинств Христовых, значит, дело еще серьезнее, чем он думал… И намного серьезнее.
* * *
В тот день он так и не решился что-либо предпринять, а на следующий был сочельник, и он оказался загружен до предела. В храме наконец-то появились прихожане, но священник видел, что все их мысли далеко отсюда, и вообще далеко от господа… Народ переговаривался, выглядел возбужденным и исчезал из церкви так же стремительно, как и появлялся. Отец Василий старался изо всех сил, но ничего изменить не удавалось: в Усть-Кудеяре словно сам воздух был пропитан грехом.
Во второй половине дня он сумел-таки вырваться и навестить Веру, прямо в шашлычной, но и здесь все пошло не так. Официантка отвечала односложно, виновато прятала глаза, и душеспасительного разговора не получилось.
– Батушка! – отозвал отца Василия в сторону хозяин шашлычной Анзор, а когда он подошел, жарко зашептал на ухо священнику: – Оны ее ат балэзни вылечилы.
– Какой? – удивился отец Василий.
– Чево-то по жэнскы. Правда, вылечилы! Я вижу. Вэс дэн она улыбаэтса… Там кароши врачы!
Священник пригляделся и признал: да, Вера и впрямь выглядела намного лучше: кожа порозовела, глаза блестят, а улыбка так и рвется наружу. Ему стало больно. Всегда обидно, когда человек платит за мирское благополучие тем главным, что в нем есть, – своей бессмертной душой.
– Отец Василий! – весело позвали его с другого конца шашлычной. – Батюшка! Идите сюда!
Священник обернулся: неподалеку с полными шампурами шашлыка в руках стоял Толян. Отцу Василию разом полегчало: видеть это простое, хорошее лицо было приятно. И если бы не воспоминания о событиях новогодней ночи, все было бы просто прекрасно.
– Идемте! Я угощаю! – снова позвал его Толян.
Отец Василий улыбнулся и подошел.
– Сегодня же сочельник, Толя, ты что… Самый строгий пост.
– Жаль, – искренне вздохнул Толян. – И чего вы в священники пошли? С виду нормальный мужик! Ели бы себе чего хотели; жили бы как душа попросит…
– Моя душа так и просит… – тихо сказал священник.
– Ой ли? – хитро посмотрел на него Толян. – Видел я, как вы махались! Знатно! И удовольствие, по-моему, получили – на всю катушку!
Отец Василий смутился и начал торопливо переводить разговор в другое русло.
– У тебя-то как дела? – спросил он.
– Нормально! – радостно разулыбался Толян. – Этим, американцам, грузы на остров со станции вожу. Лед, правда, еще тонковат, риск есть, но и платят, я вам скажу! Мне столько и не снилось!
– Какой остров? – спросил отец Василий: он чувствовал себя так, словно по нему проехал каток: «И Толян с ними!»
– Известно какой: Песчаный. Они там себе целую резиденцию арендовали. Та-аки-ие апартаменты, я вам скажу… Нет, честно! Эти ребята действуют с размахом.
Еле сдерживаясь, чтобы не заорать или не натворить чего еще, отец Василий слушал, кивал, поддакивал, а затем попрощался и медленно побрел к машине.
«Теперь и Толян с ними! – повторял он всю дорогу до храма. – Теперь и Толян…» Это было нестерпимо. «Мы здесь надолго» – кажется, так сказал этот костолицый… или нет: «Мы здесь всерьез и надолго!» Целые апартаменты на Песчаном сняли! Надо же! Тогда они и впрямь здесь надолго…
Он подъехал к храму и включился в обычные свои заботы, но что-то в нем уже окончательно изменилось. Священник чувствовал, что относиться к ситуации столь же беспечно, как пару дней назад, он уже не сможет никогда. Ему постоянно казалось, что число прихожан в его храме резко снизилось, и это было обидно. Не говоря уже о том, что за каждым нечаянным вздохом попадьи отчетливо читалось: «Как же мы с такими пожертвованиями проживем?»
Он чувствовал глубокую внутреннюю порочность этих приезжих, а костолицый миссионер и вовсе вызывал странные, сродни страху, чувства. Но как объяснить, как донести до людей все, что он видит и чувствует? Священник лишался ясности ума и спокойствия сердца.
* * *
Сочельник пролетел стремительно. Отец Василий даже не заметил, как за окнами храма стемнело, день подошел к концу, а до Рождества Христова осталось буквально несколько часов. Никого из прихожан уже не было, и он аккуратно закрыл храмовые двери и торопливо двинулся в бухгалтерию – следовало немного подкрепиться и отдохнуть, с тем чтобы с новыми силами продолжить служение…
Олюшка накормила его, а затем, когда он прилег, бережно укрыла пледом. И лишь к трем утра разбудила нежным поцелуем.
– Вставайте, – тихо сказала она. – Пора готовиться…
Священник открыл глаза. Ему было на удивление хорошо. В душе поселился покой, тело отдохнуло, а разум был ясен и светел. Отец Василий поднялся, неторопливо умылся, попил компота из сухофруктов, оделся и вышел во двор.
Шел снег. Крупные, мягкие хлопья бережно опускались на серые утоптанные тротуары и обтаявшие за время последней оттепели газоны. Природа искренне радовалась великому христианскому празднику. Священник неторопливо двинулся вокруг храма, всей душой ощущая царившее вокруг благолепие… У стены мелькнула тень, и священник улыбнулся мелкой, пугливой мысли. Но у дверей в нижний храм он все-таки приостановился и внимательно огляделся по сторонам: забор, двор, дверь…
Уже в следующий миг отец Василий почувствовал, как зашевелились мелкие волоски на его шее и руках: дверь в нижний храм была распахнута настежь, и мягкие белые хлопья летели внутрь, устилая короткую лестницу.
– Господи, помилуй! – взмолился он, кинулся по ступенькам вниз и щелкнул недавно отремонтированным выключателем.
Внутри словно прошел Мамай! Иконы оказались безжалостно содраны со своих мест, оклады помяты, а стекла варварски разбиты. По стенам словно кто-то в неистовой злобе молотил гигантской кувалдой, а на полу тонкими меловыми линиями были выведены круги, пентаграммы и странные, зловещие символы и буквы!
Отец Василий стремительно развернулся, выскочил во двор и, пригнувшись к снегу, словно ищейка, помчался по свежему, отчетливо видному в лунном свете следу.
Он миновал целых два квартала, когда заметил вдали темную мужскую фигуру. Человек бежал, широко размахивая руками и легко перепрыгивая через гнилые бревна и когда-то брошенные строителями куски свай. Он определенно не знал, что за ним кто-то гонится, и даже не оглядывался. И тем не менее, несмотря на то что священник прибавил ходу, дистанция между ними продолжала увеличиваться. А когда вдоль дороги потянулись однообразные шанхайские бараки, человек просто исчез – словно растворился в воздухе. Некоторое время отец Василий еще пытался «взять след», но минут через пятнадцать, осознав бесплодность своих попыток, побрел назад. Плечо саднило, по груди текло что-то мокрое, и он понял, что швы, наложенные после нападения на него в храме, разошлись. Но заниматься собой было некогда, нужно было звонить в патриархию.
* * *
– Ничего не трогайте. Мы высылаем специалиста, – только и сказали в патриархии.
– Как я могу это не трогать?! – прорычал отец Василий. – Сегодня же Рождество!