Их свело вместе то, что обозначают до слезливости банальным и до банальности слезливым: сама судьба протянула руки, чтобы пересечь их пути. Никакой любви с первого взгляда. Никакого успокоения. Просто способ увести себя от засасывающих в трясину мыслей.
А наутро, когда слепой, по-детски беспомощный серый рассвет начал неуклюже тыкаться в окна и тереться о стекла ветвями облетевших тополей, как щенок трется о ногу хозяина… Владимир неловко коснулся губами щеки буквально рухнувшей в изматывающую усталость мертвого утреннего сна девушки и произнес:
– Ну что ж… пусть я потом буду думать, что у меня белая горячка и что я редкий дурак… Но только мне кажется, что она будет моей женой. Ничего не могу сделать по-человечески.
Свиридов никогда не бросал слов – даже таких дурацких, как вышеприведенные, – на ветер: в тот же день, повинуясь какому-то непреодолимому императиву всего своего существа – перевернуть, изменить что-то в слепой и бездарной своей жизни! – они стали мужем и женой. И Алиса стала жить у Свиридова, даже не подозревая, кем является этот человек…
Пародия на плохую мелодраму. Если бы все было не так обжигающе жутко и не могло произойти на самом деле.
В конце концов, каждый человек имеет право хотя бы на одно безумство в своей жизни. Даже если этот человек – офицер элитного отдела спецслужб.
Глава 1
Старый незнакомый
– «Жил Александр-р Герцевич… еврейский музыкант… в-в-в… он Шуберта наверчивал, как чистый бриллиант», – бормотал Афанасий Фокин, перелезая через отчаянно качающийся и пригибающийся к земле деревянный забор, которым была обнесена строительная площадка недостроенного дома. Этот забор весьма напоминал долговязого человека – такой же нескладный. Его прочность явно не соответствовала почти трехметровой высоте.
Забор зубовно стонал и натужно скрипел под массивной тушей Афанасия Сергеевича, но все-таки не падал.
Но вот когда Фокин забрался на самый его верх, всем своим видом напоминая композицию «собака на заборе», и с силой оттолкнулся от забора ногами, – несчастное ограждение не сдюжило.
Целый его пролет выворотился и, ломая стойки, рухнул на землю, а Афанасий, которого огрело-таки обломком доски по широченной спине, невольно присел от удара и головокружительно выругался.
– Бля… понастроили тут чудеса мусорной архитектуры… – пробормотал он. – Какие-то бревна падают… этих строителей надо было послать в Грозный укрепления строить: ни один чеченец не прошел бы… свалился от восторга.
Бесспорно, Фокин перелез бы через забор таким образом, что он и не скрипнул – физическая подготовка и координация движений вполне позволили бы, – но сегодня он несколько перебрал со спиртными напитками. Кроме того, настоятельная потребность выиграть заключенное буквально полчаса назад пари… впрочем, об этом несколько позже.
Фокин тяжело перешагнул через вздыбившийся обломок рельса, невесть кем и неизвестно зачем заплавленный в а la «коровья лепешка» толстый кусок грязного асфальта, и направился к темной громаде недостроенного дома.
Он довольно быстро забрался на самый верхний этаж дома, где были аккуратно сложены стопки красного и белого кирпича, и, почти вслепую отыскав какую-то здоровенную, перемазанную в полузасохшем бетоне бочку, начал швырять в нее кирпичи. Это заняло не так уж мало времени, потому как после каждой стопки препровожденных в бочку кирпичей Афанасий Сергеевич вынимал ополовиненную бутылку водки и любовно к ней прикладывался, напевая под нос что-то наподобие: «Ну я ж пил из горлышку, с устатку и не евши… шо ж вы хотите…»
Набросав кирпичей, он привязал к бочке веревку и, перекинув ее через блок, быстро спустился по этой веревке обратно на грешную землю.
Если бы только видели его в этот момент прихожане Воздвиженского собора, в котором он вот уже два года – по какому-то совершенно невероятному, до хруста костей, выверту судьбы – обретался в сане священника со звучным именем отец Велимир!
Доверие, и без того подорванное бесчисленными появлениями Фокина на литургии в нетрезвом виде и мастерскими совращениями нескольких прихожанок с последующим образумлением их ревнивых мужей, – это доверие паствы и вовсе достигло бы критической нулевой отметки, увидь она, как и каким замысловатым образом ее духовный наставник вдохновенно ворует кирпичи со стройки.
Фокин обернул веревку вокруг мощного запястья и потянул на себя. Бочка не поддалась. Она плотно прикипела к лесам, сцепленная с ними едва ли не двумя центнерами кирпичной поклажи.
Фокин собрался с силами и, уцепившись одной рукой за дерево, второй дернул так, что потемнело в глазах, а бочка сорвалась с лесов и пошла вниз, стремительно набирая скорость. Незадачливого отца Велимира оторвало от дерева и стремительно потащило вверх, потому как обмотанная вокруг запястья веревка, перекинутая через блок где-то там, наверху, упорно тянула наверх под действием падающего груза. И так как бочка с кирпичами была куда тяжелее Афанасия, он птицей-бабочкой взмыл к небесам, не успев даже рявкнуть сакраментального: «Балля-а-а-адь!»
Где-то в районе третьего этажа траектории движения отца Велимира и расхищаемого им чужого добра пересеклись, и тяжеленный груз чиркнул по боку Фокина, распоров куртку и рубашку, как будто то была туалетная бумага, – и Афанасий, матерно взвыв, полетел дальше.
– В-в-в… с-суки!!
Бочка ударилась о землю и, подпрыгнув, развалилась. Кирпичи вывалились из нее, масса тела зависшего где-то возле четвертого этажа Афони превзошла полегчавший груз, и в полном соответствии с законами физики осколки бочки взмыли вверх, а Фокин рухнул на пятачок земли, откуда его несколькими секундами раньше унесло в запредельные выси.
Такого испытания не выдержал даже бычий организм Афанасия – он потерял сознание.
Впрочем, так как особо терять было нечего – большую часть сознания отец Велимир оставил в близлежащем кабаке, – он пришел в себя буквально через несколько минут. Пощупав ноющий бок и ушибленное колено, убедился в том, что вроде ничего не сломано.
И тут его взгляд упал на обмотанную вокруг запястья веревку, и Фокин, облизнув с прикушенных губ кровь, головокружительно выругался.
– Ну какого херувима я намотал эту веревку? – пробурчал он, основательно облегчив душу несколькими замысловатыми синтаксическими конструкциями, и освободил руку от предательской веревки. После чего ему на голову со свистом рухнули останки обретшей свободу злополучной бочки.
Это было последней каплей. Фокин простонал что-то непотребное и шумно свалился в канаву, наполненную какой-то дурно пахнущей жижей.
* * *
– И где этот дятел? – проговорил Владимир Свиридов, насмешливо рассматривая балансирующего перед ним на дрожащих от перепоя и пружинящих, словно в морскую качку, ногах плотного молодого парня серой мелкоуголовной наружности.
– Вв-в-в… каккой дятел?
– Ну Фокин, что б его подняло да шлепнуло!
Если бы Свиридов знал, до какой плачевной буквальности его слова соответствуют всему действительно происшедшему с Фокиным, то, возможно, он и не стал употреблять пожелание именно в такой форме. Но он не имел представления о том, куда пошел отец Велимир, и уж тем более не мог догадаться, какая именно жидкость из числа содержащихся в организме ударила тому в голову и на что конкретно его подвигла.
– Ф-ф-ф… Фокин? Это типа тот здоровый, который чехлил базар, шо он типа святоша и там вроде в церкви паству дрючит?
– Вот именно.
– А он пошел на стройку.
– Это еще зачем?
– А мы с ним заключили п-пари… типа там… вощем…
– Какое там еще пари? – со сдержанной тревогой в голосе спросил Владимир.
– Н-не знаю.
– На какую стройку? – бросил Свиридов.
– Да в-вон типа… которая типа под…
– Ясно, – Владимир хлопнул неустойчивого гоблина по плечу, отчего тот малоэстетично хрюкнул и упал головой под стол. Набежавшие официанты принялись поднимать незадачливого выпивоху, а Владимир, покачав головой, поспешил к выходу из ночного клуба.
В самом деле, на какую именно стройку отправился отец Велимир, догадаться было несложно.
Потому что буквально в ста метрах от ночного клуба «Морской конек», где культурно отдыхали Свиридов и Фокин с товарищами, находилась стройка элитного жилкооператива. И, учитывая, что двигательные способности пресвятого отца Велимира сложно было признать в тот момент удовлетворительными, дальше чем до нее он едва бы дошел.
Свиридов добрался до стройки за какую-то минуту и, легко перемахнув через забор, уже сломанный каким-то ретивым радетелем, наклонился и рассмотрел четко отпечатавшиеся на влажной рыхлой земле следы. Совсем свежие и просто-таки огромные следы. Сложно предположить, что в этот поздний час сюда могло забрести сразу два человека такой богатырской комплекции – с широченными шагами и геркулесовой ступней.
Несомненно, следы принадлежали отцу Велимиру.
Свиридов прошел по следу и наткнулся на груду кирпичей. Судя по тому, что многие из них были банальным образом расколоты, несложно было предположить, что их сгружали сюда каким-то особенно варварским способом.
В этот момент за спиной Владимира что-то сдавленно булькнуло, и он, обернувшись, увидел Фокина, который пытался выкарабкаться из какой-то чудовищной ямы помойного типа. Пресвятой отец был с ног до головы перемазан жидкой грязью, а на лбу налипло краснокирпичное крошево – вероятно, Фокин при падении ткнулся головой в кирпичи и, чего и следовало ожидать, размолол их в порошок.
Или что-то вроде того.
– Вероятно, вот это и значит – нажраться, как свинья, – откомментировал Свиридов, протягивая Афанасию руку и помогая изрядно подмочившему одежду и репутацию горе-священнослужителю выкарабкаться из канавы. – Разве что только не хрюкаешь.
Фокин, дернув ногами, прохрипел:
– Погоди… зацепился за что-то… тяни.
Владимир напряг все силы и рванул Фокина на себя. Как бы ни был тяжел отец Велимир, от таких усилий он вылетел бы из ямы, как выдернутая огородником редиска из земли.
Но, против всех ожиданий, он только подался вверх на каких-то десять сантиметров.
– Дедка за бабку, кошка за мышку, внучка за Жучку, тянем-потянем, вытянуть не можем, – пробурчал Свиридов. – Там какая-то особо тяжелая коряга, надо думать.
– Попробуй еще раз… а то я уже ног не чую… холодно… – сипло выдавил Фокин. – Там че-то типа как держит…
– Да попробую, конечно, что ж мне – тут тебя оставлять, что ли? – грустно усмехнулся Свиридов и, крепко сцепившись с Афанасием, потянул его так, что потемнело в глазах…
На свет божий показались облепленные грязью ноги Афанасия. Вокруг одной из них обмотался тонкий, но, очевидно, прочный канат. Прочный – это оттого, что к одному из концов каната был привязан здоровенный обломок бетонного блока – килограммов эдак на семьдесят, не меньше. Вероятно, это именно он мешал Фокину выкарабкаться.
Второй конец уходил в яму.
Свиридов настороженно взглянул на отфыркивающегося и усиленно матерящегося смиренного служителя церкви, который сдирал с ноги злополучный канат. Что-то непонятно, зачем на стройке кому-то потребовалось привязывать канат к фрагменту строительного блока.
В этот момент Фокин выдал особо аппетитную ругань и, продолжая сидеть на земле, поднял тяжеленный кусок железобетона так, как будто то был пятикилограммовый кирпич, и замахнулся, собираясь швырнуть его обратно в канаву.
– Погоди! – поспешно остановил его Свиридов. – Положи его на землю.
– Поплавал бы сам в этом отстойнике, посмотрел бы я, как ты тут кудахтал бы, – проворчал отец Велимир, но кусок железобетона все-таки положил.
Свиридов тем временем взялся за канат и с силой потянул его на себя. Черная гладь всколыхнулась, нехотя разошлась тяжелыми ленивыми кругами, и с мерзким чавканьем и бульканьем, которые обычно можно услышать при наличии в доме засорившегося унитаза, на поверхность вырвалось что-то продолговатое и густо облепленное грязью.
Свиридов некоторое время посмотрел на это, а потом сказал:
– Длинновата веревка-то. Метра полтора будет. Хотя канава, конечно, поглубже…
– Ты это о чем?
– А вот о чем, – проговорил Владимир и выволок выуженный из канавы предмет на берег.
Фокин взглянул на свиридовский «улов» и, вцепившись грязными пальцами в еще более грязную короткую бороду, проговорил:
– Так вот, значит, как… Оказывается, у меня был напарник по заплыву…
…Заляпанный грязью предмет оказался трупом высокого, атлетически сложенного мужчины. Пресловутая грязная веревка была обмотана вокруг его горла. По всей видимости, он был убит совсем недавно, потому что тело не было обезображено гниением или отвратительным разбуханием вследствие нахождения в воде.
Свиридов пристально вгляделся в черты лица покойного и проговорил:
– У меня смутное ощущение, что я его где-то видел… По всей видимости, его не утопили… бросили в воду уже мертвым.
– А может, он просто упал в воду, типа как я… только ему не так повезло? – предположил Фокин, который, по всей видимости, не утратил остатки хмеля даже в связи с таким замечательным купанием.
– Ага… шел, зацепился шеей за веревку с куском железобетона и упал в удачно подвернувшуюся яму, – откомментировал Свиридов. И вдруг воскликнул: – Вспомнил! Вспомнил, где я видел этого парня!
– Здесь же, только где-то так позавчера? – иронично ввинтился Афанасий. – Когда мочил его… типа вот в этой воде?
– Ну и шуточки у тебя, Афоня, – махнул рукой Владимир. – Дело в том, что этот парень работал у Бжезинского… предпринимателя, которого отработал наш отдел в девяносто третьем.
– Бжезинский? – Фокин поморщился и заворочал грязным пальцем в слипшихся волосах на затылке. – Б-бжезинский? Что-то я такого не припомню. Мало мы, что ли, тогда ихнего брата почикали?
– Зато я помню, – сказал Владимир. – И вот этот парень, который валяется тут перед нами, – это Артур, шофер и личный телохранитель Бжезинского Владимира Казимировича, убитого двадцать девятого сентября девяносто третьего года в собственной квартире. Пять лет… да, прошло почти пять лет.
Фокин пристально взглянул на присевшего на корточки друга, и вопрос: «Кто именно убил упомянутого бизнесмена?» – замер на его губах, еще хранящих неприятный привкус грязной, с примесью бензина и мазута, воды из ямы, из которой выловили мертвого Артура…
* * *
– Зачем ты полез на эту стройку? – вопрошал Владимир ранним утром следующего дня Фокина, совершенно замученного чудовищным похмельем. – Зачем тебе понадобилось выкидывать эти цирковые номера?
– В-в-в… – Фокин попытался подняться с подушки, но неистово закружившуюся голову свинцово припечатало обратно, а перед глазами заметался хоровод жгучих и воющих, с алыми горчинками ада, огоньков. – Вот это колбасит… плю… плю… плющит… такого ваще никогда…
– На, испей из моего кубка, боярин, – хмуро проговорил Владимир и протянул Афанасию запотевший от холода простой граненый стакан, до краев наполненный чем-то слабо пузырящимся и желто-лимонным, с мутной алеющей поволокой.
– А-а-а… – слабо протянул тот, – «капелловское» пойло… антипохмехмельный кок… коктейль… эт-та хоррошо… м-м-м…
И, с трудом приподнявшись на подушке, отец Велимир вылил содержимое стакана в глотку и, одобрительно ухнув, снова рухнул на диван.
– Так зачем ты вообще поперся на эту стройку? – вновь спросил Владимир.
– Да что тебя это так… интересует?
– А то, что мне звонили из уголовного розыска. И менты затребовали свидетельские показания. Твои и мои. Насчет вчерашнего кордебалета на стройке. Так что, братец, давай приходи в чувство, одевайся – и курц-галопом в отделение.